Начальник в черном продолжает:

– Речь идет о вашей протеже. О том, что она натворила.

Сизиф отступает назад. Его рука тянется к дверной ручке. Этот номер у них не пройдет. Он уходит.

Сегодня.

Сейчас.

– Э, нет, ребята, это уже не мое дело, – так он с ними еще никогда не разговаривал, но только так он может показать, что больше им не принадлежит, и отлично знает это. – Вам не удастся убедить меня задержаться тут ни на минуту.

Начальник в черном молча кидает Сизифу папку. Прекрасная реакция дает о себе знать – Сизиф принимает подачу.

Он колеблется.

Внутреннее чутье говорит ему: не открывай.

Слышишь!

Не открывай!

– Это ничего не изменит, – предупреждает Сизиф, открывая папку.

Но затем выражение его красивого скуластого лица меняется:

– Вот черт!

– Я бы попросил не использовать таких слов, – осекает его Начальник в черном.

Сизиф пропускает замечание мимо ушей:

– Шансов на спасение нет?

Начальник в черном выдерживает паузу. Едва заметная улыбка трогает уголки его губ.

Сизиф и сам понимает, что заглотил наживку.

– Прежде чем вынести окончательное решение, – нарочито растягивая слова, говорит Начальник, – мы должны понять, как все было.

Пауза.

Черные глаза Начальника сверлят Сизифа.

– Но вы вправе отказаться – добавляет он. – Если очень спешите.

«Если очень спешите».

Если очень спешите…

Сизиф горько усмехается.

Мгновение он колеблется.

Да кого он обманывает?

Он, конечно, очень спешит. Он спешит уже так давно, что потерял счет времени. Что изменят несколько лишних минут?

Сизиф прикусывает губу, кидает быстрый взгляд на дверь. Там, за ней, то, ради чего он существовал все это время. О чем даже не имеет представления, но твердо знает, что именно оно ему необходимо. Взгляд снова соскальзывает на браслет.

«Очки: 100 %».

Не будь кретином, Сизиф.

Открой эту чертову дверь. Выйди и закрой ее за собой так крепко, как только сможешь.

Не будь кретином.

– Что именно вы хотите знать? – поморщившись, тихо спрашивает он и делает шаг ближе к круглому столу.

– Расскажите все с самого начала, – произносит Начальник в белом.

За все это время Начальник в белом заговорил с ним впервые.

Сизиф отодвигает стул и садится. Он кладет папку на стол, отталкивает ее и делает глубокий вдох, приготовившись к рассказу.

– Тогда я начну с ее смерти.

За три месяца и 21 день до конца

Громко и назойливо звонил телефон.

Липкие лапы сна не хотели выпускать Лизу, но звук был слишком настойчив.

На мгновение он оборвался. Появилась надежда остаться в тяжелом, придавившем к кровати забытьи, но тут телефон снова подал голос.

Ненавижу…

Лиза – женщина двадцати девяти лет – поморщилась. Следы потекшей туши и пятна полустертого тонального крема делали ее лицо еще непригляднее.

Голова болела. Неподъемная и будто чужая.

Наконец Лиза приоткрыла опухшие веки. Солнечные лучи больно резанули глаза. Она застонала и потянулась к старому телефонному аппарату. Убогая комнатушка будто давила на нее со всех сторон.

Бардак, который не разобрать и за год, отваливающаяся, вся в подтеках штукатурка в углах тут же напомнили ей, где она проснулась на этот раз.

Дома.

Рука Лизы нащупала трубку, по дороге опрокинув что-то с тумбочки.

– Надеюсь, это что-то важное, вашу мать.

Повисла пауза. Еще секунда – и Лиза заснула бы прямо с зажатой между плечом и щекой трубкой.

– Э-э-э… добрый день. Вам звонят из клиники «Медицина Про». Ваш контакт был в списке нашего пациента…

– Ошиблись номером, мать вашу, – перебила Лиза, собираясь повесить трубку.

– Подождите… Вадим Терентьев – это ваш отец?

Лиза замерла на мгновение.

Воспоминания неприятно шевельнулись в голове.

Вадим Терентьев…

Есть имена и лица, при воспоминании о которых внутренности сжимаются в ком. Даже если годами убеждать себя, что они стерты из памяти к чертям собачьим.

Вадим, мать его, Терентьев.

– Он умер сегодня рано утром, – с явным облегчением, что ему удалось договорить, закончил голос. – Примите наши соболезнования.

Голос… Лизе казалось, он принадлежит какому-нибудь прыщавому аспиранту, подрабатывающему на ресепшене. Может, он впервые в жизни сообщает о смерти родственника.

Да, малыш, первый опыт лучше было бы получить с кем-то другим. С тем, кто реагирует так, как тебя готовили.

– А… Вы ветеринар? – проговорила Лиза, вытаскивая пальцем скатавшуюся тушь из уголка глаза.

– Что? Простите, я не понимаю…

– Ну козлов ведь ветеринары лечат, да? Удачи тебе, парень.

Лиза положила трубку.

Мгновение она смотрела на коричневые потеки в углу комнаты.

Было бы хорошо снова заснуть… Но сон ушел.

Внутри зашевелилась пустота.

Лиза очень хотела заполнить ее злостью, мерзкими, саднящими воспоминаниями, которые никогда никуда не девались. Эти воспоминания были ее собственной душевной анестезией. Но почему-то сейчас они исчезли. В самый неподходящий момент.

Пустота разрасталась.

«Ты упустила свой шанс» – прозвучал голос в голове.

Да пошел ты!

Пошел ты…

Лиза встала, сунула ноги в стоптанные тапки, не глядя сгребла с тумбочки сигареты и зажигалку и ушла в ванную.

Она закрылась, будто бы в ее крохотной квартирке был кто-то, кроме нее.

Уже через час Лиза стояла возле знакомой до мелочей двери. Столько раз она сидела под ней ночами, изучая каждую трещинку, в ожидании, когда он придет… или когда откроет.

Он давал ей все, что нужно: забытье и капельку любви. Той любви, которую она сама могла принять и переварить, ведь на большее ее бы и не хватило.

Наконец Штырь открыл.

Тощий парень в наколках, чуть младше ее, но куда более уверенный в себе. Он никогда не терял уверенности, что бы ни происходило. Лизе это казалось чем-то запредельным.

На Штыре были только растянутые трусы. Он остановился и, почесывая впалый живот, окинул Лизу быстрым незаинтересованным взглядом.

– Чего тебе?

Лиза шагнула внутрь, чтобы он не закрыл дверь при ее следующей фразе:

– Мне нужна доза. Сейчас.

– А расплатиться хватит, сладкая?

Лиза заглянула в квартиру поверх костлявого плеча с синим драконом. Дракон смотрелся жалко; он тоже выглядел костлявым.

На обшарпанном диване в забытьи валялись двое парней.

Лиза положила ладонь на руку Штыря и посмотрела ему в глаза. Когда-то это хорошо срабатывало.

– Мне надо, понимаешь? Не хочу ни о чем думать сегодня.

Штырь скинул ее руку:

– Только не надо грузить меня своим дерьмом.

На слове «дерьмо» из спальни Штыря вышла полуголая девица. Нетвердой походкой она направилась к ванной, не обращая внимания ни на парней, ни на Лизу.

«Под кайфом», – Лиза хорошо знала этот мутный взгляд.

Девица заняла ее место. Это она теперь забывалась в тощих объятиях, погруженная в облако сладких цветных образов.

Лиза с тоской проводила девицу взглядом.

– Я расплачусь, как она.

Штырь усмехнулся.

Да чтоб тебя… есть черта, за которой уже никто не помнит, что у тебя когда-то было достоинство. Кажется, Лиза пересекла эту черту… и не один раз.

– Это мне больше не интересно, малыш, – несколько мгновений он смотрел на нее: жалкую, дерганую, мусолящую край старой куртки. – Но ладно…

На мгновение Штырь исчез, а затем вернулся и протянул Лизе таблетку.

Не то, на что она рассчитывала, но хоть что-то.

Лиза потянулась к таблетке, но Штырь отвел руку. Она снова потянулась, и он снова убрал руку. Его это забавляло. Лизу тошнило от самой себя, но она готова была перетерпеть тошноту.

– Дозу нужно заработать, сладкая. Сегодня, через три часа.

Лиза снова потянулась за таблеткой. Как дрессированная собачонка. Она знала, что Штырь ждет от нее именно этого. Но сегодня ей так нужна была доза.