Сержанты, стоявшие кучкой в стороне и курившие, подобострастно заулыбались – как будто никогда ничего подобного не слышали.
Старшина – колоритный широкоплечий молдаванин с темными карими глазами, с черными густыми бровями, заложив руки за спину, прошел вдоль строя, выборочно проверяя между делом слабину ремней. Его берет, своей плоскостью почти перпендикулярно располагавшийся к земле, казалось, находился не на голове, а рядом, закрывая правую ее сторону. И от этого было совершенно непонятно – как на ней удерживался. Появлялось ощущение, что он вот-вот соскользнет на плечо.
Старшина смачно сплюнул и растер юфтевым сапогом плевок.
Сапоги он носил неуставные, такие как у танцоров – сплошная гармошка. Да и вообще вся ушитая форма, подворотничок со вставкой и обувь – все выдавало в нем франта. Даже широкая, продольно располагавшаяся на погоне «лычка», ярко-ярко-желтая на голубом фоне аккуратно пришита люрексом.
Старшина подтянул штаны, схваченные сзади парашютной резинкой, обтянул гимнастерку, поправил ремень, который он почему-то носил по уставу – довольно высоко по сравнению с остальными сержантами-старослужащими, и продолжил.
– Ну как вам наши харчи? Жалобы есть? Жалоб нет, – не дожидаясь ответа, закончил он свой вопрос, – Так, мальчики… Каменщики среди вас есть?
Саша от неожиданности вздрогнул. «Может, показалось», – подумал.
– Я спрашиваю, – повторил старшина, – каменщики среди вас есть?
Саша выдохнул всей грудью «есть», и это получилось почему-то негромко и пискляво. Раздались смешки.
– А-атставить, – гаркнул старшина, нажимая на первую букву, – Курсант, выйдите из строя.
Курсант Збруев находился во второй шеренге, и потому ему пришлось проделывать определенные манипуляции, чтобы оказаться впереди. Он положил руку на плечо стоявшего перед ним товарища, после чего тот сделал шаг вперед и в сторону, а Саша – три шага вперед, и, как получилось, осуществил поворот «кругом».
Подошел старшина с улыбочкой, ехидству которой мог бы позавидовать любой актер, играющий роль негодяя.
– Представьтесь, молодой человек.
При этом он по привычке подергал курсантский ремень. Посмотрел подворотничок, сильно отвернув его, потому что был ниже ростом.
– Збруев, – выпалил Саша. И добавил про себя – «молдаванин долбанный», спонтанно отреагировав на унижение.
– Кто-кто? – ехидно, все с той же улыбочкой, спросил старшина, – Вы, молодой человек, оказывается, не только не умеете правильно выполнять команду «кругом». Вы еще и представляться не умеете? Кто вы, Збруев? Капитан Збруев? Полковник Збруев? Или Збруев поц?
Раздались смешки.
– А-атставить! – привычно гаркнул Молдаванин.
– Курсант Збруев, – поспешил поправиться Саша, перекрикивая старшину.
– Так вы и есть каменщик, курсант Збруев?
– Так точно, товарищ старшина.
– Хорошо, хорошо, Збруев. А ты не родственник…
– Никак нет, товарищ старшина, – предупредил конец вопроса курсант Збруев – не впервые приходилось говорить об отсутствии родства с актером.
– Хорошо, Збруев… Ну что ж – пойдем с тобой на склад.
Привычка к официальному «вы» у старшины распространялась, когда перед фамилией он произносил должность или звание. Когда же обращался просто по фамилии, то переходил на «ты».
– Старший сержант Зеленцов, – обернулся он в сторону сержантского состава, – Ведите роту в расположение. Занятия по взводам. По плану.
Старшина был таким же срочником, как и сержанты, но был на особом счету у начальства и так себя поставил, что только его призыв мог обратиться к нему по имени. И то только в свободное время. Может, поэтому за глаза сержантский состав и называл его Молдаванином, вкладывая в это слово и свое презрительное отношение к нему, и, наверное, зависть.
– Ну что? Идем за краской, Збруев?
– За какой краской, товарищ старшина? – опешил Саша, – Я же не маляр, я – каменщик.
– Какая, хрен, разница? – весело спросил старшина, – Ты же строитель? – и сам ответил, – Строитель, – он явно издевался. Тонко и в то же время грубо, ощущая бесконечную над Сашей власть.
«А и правда, ну какая разница между мастерком и кистью, Молдаванин гребаный», – грустно и зло промелькнуло в сознании.
– А какой краской красить надо и что? – Саша еще надеялся, что это какой-нибудь заборчик и краска будет готовая.
Оказалось – нет. Судьба сыграла с ним злую шутку – красить нужно было не заборчик, а стены казармы. Точнее – ленкомнаты. И краска – сухой порошок. А к ней – еще клей казеиновый и мыло в придачу. Клей в гранулах.
А краска желтенькая такая, светленькая. Она сама уже – подвох: попробуй разведи неправильно. «Влип, очкарик», – подумал Саша. Он что-то слышал о том, как такая краска делается, но как и в каких пропорциях – не представлял и близко.
Порошок, мыло и клей он сложил в ведро, принесенное старшиной с другого, рядом находившегося склада.
– Ну что, курсант Збруев, задача понятна?
– Понять-то я понял, товарищ старшина. Но в какой пропорции делать раствор?
– Збруев!? – старшина удивленно и зло посмотрел на него, – Да ты, я смотрю, ни хрена не понял? Строитель – ты, а не я. Это ты должен знать пропорции, – он снова ехидно улыбнулся, показывая свои ослепительно-белые зубы.
«Встретился бы ты мне на гражданке, индюк надутый, я бы тебе твою белизну-то проредил», – вконец разозлился Саша, но виду не подал: это не гражданское начальство, здесь со службы «по собственному» не уволишься.
– Товарищ старшина, – неожиданно для себя спросил он, – а сколько у меня времени на работу?
– Збруев!? – захохотал Молдаванин, вытаращив театрально глаза, – У тебя, дорогой мой, впереди два года, а ты спрашиваешь о таких мелочах. Как покрасишь, так покрасишь… Да, – будто вспомнив что-то важное, улыбнулся он, – скажешь своему замку, что я тебя освобождаю от зарядки на все время покраски стен.
«На все время» прозвучало как приговор о длительном заключении, отчего на душе у Саши стало совсем сумрачно.
Уже уходя, старшина повернулся и бросил:
– Вода в казарме. Дрова за казармой. Там и костер распалишь. Если что, скажешь – я разрешил, – он снова ехидно улыбнулся, глядя на вконец оцепеневшего курсанта Збруева.
«Костер? Дрова?.. Точно. Воды-то горячей в казарме нет». Отягощенный мыслями о предстоящем химическом опыте, Саша не сразу сообразил, что он – один. А когда понял, вытащил завернутые в бумагу ингредиенты из ведра, перевернул его вверх дном и, примостившись, расслабился. Какое-то прелестное ощущение разлилось в груди. «Пусть и не свобода, – подумал, – но все же хорошо-то как – хоть на десять минут стать свободным».
За спиной раздались шаги. «Старшина!» – вздрогнул Саша и машинально обернулся. Увидел незнакомого – мелкого и в прыщах – сержанта из какой-то другой роты. Облегченно вздохнув, отвернулся и продолжал сидеть, забыв, что он в армии, что надо встать по стойке «смирно», повернувшись лицом к старшему по званию, и отдать честь.
Реакция на такую борзость ждать себя не заставила.
– Курсант! Ваша фамилия? – в голосе сержанта слышалось и удивление, и возмущение одновременно.
– Збруев, – поднялся не по-военному Саша: типа – ходят тут разные.
– Курсант Збруев, из какой вы роты?
– Из девятой, товарищ младший сержант.
– А-а, старшина Смоляну. Придется доложить о вашем поведении начальству, – от возмущения он даже покраснел, отчего бугорки прыщей приобрели фиолетовый оттенок, – Совсем обурели курки, – проворчал он, уходя, – Мочить надо уродов.
«Сам ты урод, – проводил прыщавого зануду взглядом Саша, – Вот и вся свобода, – съязвил, – Поломал кайф, гад».
Зайдя в казарму, он набрал в ведро воды, спустился вниз по лестнице с третьего этажа и пошел за казарму в лесок – метров за пятьдесят. И опять пришла мысль о свободе. «Какая ни свобода, но это все-таки свобода по сравнению с тем, что было».
Саша наслаждался уединением. Какие-то забытые нотки звучали в душе, когда собирал сухие щепочки для костра. Он жил без команды, мыслил творчески, вдруг осознав себя человеком, а не машиной, исполнявшей чью-то волю или прихоть.
