Я припарковался у какой-то стройки. Посмотрел на часы, и получил еще одну порцию адреналина – без четверти десять. А действие визы заканчивается в ноль часов. Я как ошпаренный выскочил из машины и стал приставать к прохожим с одним и тем же словом – «Берлин». Один из немцев понял, наконец, что мне нужно, и попытался объяснить. Он, видимо, называл улицы, по которым мне предстояло ехать – я слышал насколько раз слово «штрассе», но это все, что я понял. Остальное было слишком мудреным. В конце концов, он развел руками, что-то пробурчав – уже скорее себе самому, потом сказал мне почему-то по-английски «извини» и пошел, еще пару раз оборачиваясь. «Ну да, я придурок, посмотрите на меня. Я «русиш швайн» – забрался в вашу цивилизацию, твою мать, не бельмеса не соображая по-вашему. Ночью. Один». Я понимал всю нелепость претензий, пусть и про себя, к прохожему немцу – всю нелепость обстановки. Понимал, что через два часа я стану персоной нон грата в этой гостеприимной стране. Мне было страшно, потому что денег у меня осталось немного, и если меня остановит полиция после двенадцати, то самое малое, мне казалось, – я лишусь машины: вряд ли экстрадиция будет бесплатной. От этих переживаний резко напомнил о себе мочевой пузырь. Я стал искать укромное местечко, и нашел-таки его, да простят меня немцы за то, что я осквернил их строительную площадку. Пока я получал облегчение в одном месте, другое – моя спина – оказалась в ужасном положении. Она была под ударом возможности быть застигнутым врасплох. Штраф также не входил в мои планы, но делать было нечего – больше терпеть я не мог.

«Слава богу, все обошлось. Хоть здесь повезло». Я сел в машину. И вдруг, ни с того, ни с сего, мне стало все «по барабану». Видимо, сработала защитная функция организма. Все равно: и что у черта на куличках, и что осталось два часа, и что не знаю, куда сейчас двигаться.

Я выехал на дорогу и повернул налево – в обратном направлении. Доехав до моста, свернул на него. Понял, что мост не тот, что был в прошлый раз. Но возвращаться поздно. «Перееду здесь – какая разница. Все равно там вдоль реки ехать».

С полчаса я маячил по городу, пытаясь найти то, что мне было нужно. Облом. Направлений видел много, но все они, как правило, обозначали улицы. Таблички с волшебным словом «Берлин» – как будто не существовало. Я нервничал, потому что скорее хотел выехать из города, который стал для меня огромной мышеловкой. Наконец, я увидел табличку со знакомым словом – «Нюрнберг». «А-а, была-не была». Мне почему-то показалось, что от Нюрнберга до Берлина – всего-то ничего. Я совсем не представлял, что я с таким же успехом могу поехать и обратно в Штутгарт – до него еще ближе, чем до Нюрнберга. Но вот так вот все складывалось, и я ничего не мог поделать. Было ощущение, что какие-то силы бросают меня из огня да в полымя, от одного неверно принятого решения к другому. Так не хотелось по-настоящему думать плохо о себе, но приходилось. Я был совершеннейшей тупицей, идиотом, дебилом, страдающим пространственно-топографическим кретинизмом – всем тем, чем мы в изобилии называем себя, не придавая настоящего смысла и значения этим понятиям.

Я становился на круг, я возвращался почти что к истокам своего путешествия, где был утром, часов в десять. И где буду еще часа через два, судя по километражу на табло. Однако, я приобрел направление, и мне больше не хотелось рыскать по Франкфурту в надежде найти указатель на Берлин, не хотелось попасть в лапы полиции по какой-нибудь нелепой случайности. Мне хотелось скорей вырваться на оперативный простор, на автобан, где я буду спокоен в стремительном потоке бело-красных огней, мчащихся каждый в свою сторону.

Часа через два, уже после того, как в районе Нюрнберга повернул на Берлин, я совсем выдохся. Заехав на одну из заправок, залился топливом под завязку и решил перекемарить. Мне уже до фонаря было все. Я – персона нон грата. Терять нечего. Определился на стоянку, лег на заднее сиденье, накрылся с головой пледом, чтобы согреться своим собственным дыханием и моментально вырубился.

Просыпание оказалось настолько болезненным, что уж лучше бы и не просыпаться вовсе. Сна как не было – слетел с первыми телодвижениями, от которых пришли дикие мысли о том, что «я после такого остывания организма хрен выживу».

Стекла изнутри запотели – снаружи ничего не видно, кроме расплывчатых огней на заправке.

Я вылез из машины и стал разминаться. Ног почти не чувствовал, особенно пяток – их вообще как будто не существовало.

Разогнав кровь и умывшись из бутылки минералкой, я завелся, вытер стекла и выехал из этого гостеприимного местечка.

К границе я подъезжал уже засветло. Шел мелкий непрекращающийся дождь. Я настолько продрог, что было все равно, что со мной происходит: главное – быстрее пройти границу. Ни о каком возврате денег я уже не думал. Лишь бы пропустили без проблем.

Очереди в том направлении, куда я стал, почти не было – машин десять, не более.

Когда подъехал к шлагбауму, около него не оказалось ни пограничника, ни таможенника. «Ну вот, еще и ждать придется», – как-то совсем отстраненно подумал я, – «Быстрей бы уже».

Но тут шлагбаум поднялся. А я, привыкший к польско-белорусской границе, стоял и ждал команды. Сзади нетерпеливо посигналили. «Будь, что будет». Я включил первую и тихонько тронулся. Никто меня не останавливал – я никому не был нужен. «Неужели же все?» Тело вдруг стало легким, даже холод уже так не доставал.

Я въехал на мост.

В конце моста, среди небольшой группы людей, заметил родную фигурку. Все мое существо пронзила жалость, замешанная на чувстве вины: «Сколько же ему пришлось простоять здесь на холоде и дожде?» На глаза стала наплывать пелена. «Слава Богу, доехал».

И не важно, что впереди еще будет Польша и пол-Беларуси, порванный трос механического сцепления во Вроцлаве, неимоверный холод, усиливающийся по мере удаления от Гольфстрима. Все это будет потом, как и флажок переключателя «печки» за задним колесом, который мы найдем уже дома – по купленной на авторынке книге.

Но в этот момент иллюзия окончания мытарств настолько заполонила мое существо, что я не хотел и думать ни о чем другом. Мой уставший организм отказывался понимать действительность.

Все – потом.