«Мы в детстве все хотели кем-то стать…» Мы в детстве все хотели кем-то стать. Ты летчиком хотел, А я в футбол играть. Ни ты, ни я не преуспел. Ты где-то все поешь, А я тружусь в Воронеже на стройке. И, в общем, не поймешь, Где встретимся. Наверное, у барной стойки. Мы выпьем пару грамм, Расскажем про дороги, С кем счастье делим пополам, Что жизнь не так плоха. Не обивали мы пороги. И нам обоим встреча дорога — Приятно встретиться нам в новом годе. Мы вспомним прошлые года, Поговорим немного о погоде. «Ночь, как всегда, была темна…» Ночь, как всегда, была темна. И я не слышал колокола звона. Сквозь сон я видел, как луна Сошла лениво с небосклона. Мне показалось, что луна Была божественно красива. И сквозь вуаль была видна В тумане над водою ива. Сквозь ветви чуть струился свет, Казалось мне, как будто из гробницы Себе я дал молчания обет, Чтоб молча забывать их лица: Людей похожих на стрекоз, На бабочек в коробке, На вазы, на букет из роз, На пробку от бутылки водки. «О чем бы мне хотелось рассказать?…» О чем бы мне хотелось рассказать? В ответе слышу я молчанье. Мне чаще хочется молчать, Как пред дорогой и прощанием. Слова не в состоянии передать, Что скрыто в наших душах. Их шепоты пытаюсь разобрать, Устав, ладонями я закрываю уши. Но как бы мне хотелось знать, Их тайною покрытые желанья, Свершенья их мне бесполезно ждать. С годами я устал от ожиданья. О чем бы мне хотелось помолчать? Пожалуй, о счастливом бессознании. И, может, оду просто написать И посвятить ее вселенскому молчанью. Молчать, перебирать слова, Не издавая даже звука. А про себя, наверно, ты права, Но, тем не менее, какая скука. Наш молчаливый диалог Имеет где-то свою прелесть. В нем предсказуем эпилог. Молчанье в диалоге – смелость. О бессознании мне приятно вспоминать, Нередко в нем я коротаю время. Для бессознания лишь нужна кровать, Попасть в нее, как в стремя, Уткнуться головой в подушку, Закрыть глаза и имя вспоминать Того героя, что убил старушку. Потом, так и не вспомнив, засыпать. Во сне ты забываешь имена Людей, друзей, их лица. Во сне совсем другие времена. С бессонницей им даже не сравниться. Там празднуют все время Новый год, А дни рождения почти что ежедневно. Поминки, майские – все путает народ Всем легче в бессознании, наверно. Еще приятно там стихи слагать. Там в тишине ни звука. Из бессознания строки извлекать, Мне это удовольствие – не мука. Там не поймете, где хорей, Где ямб – они звучат как в песне. Под них хоть пой, а хочешь пей И вспоминай подругу с Пресни. Не помню ничего. Как звали? Но помню шепот, помню пруд, Друг другу руки целовали. Но в бессознании факты врут, Хотя я слышал звон трамвая Тогда, в предутренней траве. Скорей всего, не сознавая Всех чувств к застенчивой вдове.  «Порой в уснувшей тишине…»
Порой в уснувшей тишине Я наблюдаю, как вползает утро. Оно обычно появляется в окне, Накрывшись простыней из перламутра. Я, затаив дыхание, слежу, Как утро движется по стенам, И по кровати, где лежу — Как будто кровь течет по венам. Оно садится на постель, А в зеркале – его же отраженье. Оно как пудра, нежная пастель, Шедевр нерукотворный без сомненья. Вот, что бы мне хотелось написать: Как в отраженьи брезжит утро. Но, так не хочется вставать. И ленью обволакивает утром. «Я шел с Надеждой по заснеженному льду…» Я шел с Надеждой по заснеженному льду. Нам в спину дул холодный и попутный ветер, Я знал, что с ней я никогда не пропаду, Какую бы преграду на пути ни встретил. И мы упрямо двигались вперед, Я слышал ее теплое дыханье И опасался, вдруг оно растопит лед, А нам не хватит времени на наши покаянья. Мы шли с Надеждой по заснеженному льду. И падал снег. Он таял на ее ресницах. Я знал, что с ней я никогда не пропаду, А если пропаду, мне наверху простится. |
