— Что делает, гидра?

— Подплывает ко мне.

— Что Вы чувствуете при ее приближении?

— Укол в предплечье.

— Что происходит после этого?

— Я встаю.

— Зачем?

— Гидра просит меня показать ей музей.

— Но это запрещено в ночное время.

— Про гидру в инструкции ничего не сказано.

— Ваши действия?

— Я медленно встаю со стула, отключаю всю сигнализацию, в том числе лазерные датчики, о чем должен бы поставить в известность директора завода.

— И Вы это сделали?

— Нет.

— Почему?

— Гидра попросила меня не делать этого. И я не сделал.

— Дальше? Ваши — действия?

— Мы прошли по коридору первого этажа.

— Где находилась в это время гидра, — впереди, рядом с Вами, позади?

— Позади меня.

— Вы видели ее три лика?

— Нет. Я видел их только один раз, мельком, когда она подплыла ко мне в комнате для секьюрити.

— Почему Вы на нее больше не смотрели?

— Она просила меня этого больше не делать.

— Дальше?

— Мы вошли в помещение музея. Подошли к кубу кругового обзора, где на специальных подставках находились два крупных брильянта, обработанные на заводе «Кристалл», у них есть даже имена, но сейчас я их не помню.

— Что Вы помните сейчас?

— Я прикладываю правую руку к экрану индивидуальной идентификации и снимаю последнюю систему защиты. Открываю прозрачную дверцу.

— Гидра за Вашей спиной?

— Да. Она протягивает две из шести своих рук и берет брильянты.

— В это время в помещение зала входит из своего кабинета директор музея?

— Да.

— Почему Вы не предупредили гидру о том, что директор сегодня задержался на работе?

— Она не спрашивала.

— Директор подошел к Вам?

— Да. Он что-то кричал. Что, я не слышал. Гидра протянула две руки к нему и воткнула свои пальцы в его тело. И еще две руки протянулись к директору. И тоже воткнули пальцы в тело директора. И сделали это много раз. После чего гидра приказала мне закрыть дверцу, восстановить наложением ладони на табло последнюю систему защиты; мы спустились в помещение охраны. Гидра приказала восстановить все системы зашиты, закрыть за ней дверь. Она ушла. Я закрыл дверь. И остался один.

— Что она Вам сказала перед уходом еще?

— Сказала: "Все, что было, забудь".

— А может быть они говорили между собой?

— Да. Одна голова сказала второй — может быть дать рахинпол? Но та ответила, хватит того, что есть, этому лоху до конца жизни.

— Как головы обращались друг к другу?

— По именам.

— Как звали головы?

— Одна — Маришка, одна — Ришка, Главную голову звали Галя.

— Почему Вы решили, — что одна из голов — главная?

— Она была в центре, и две другие головы к ней склонялись и спрашивали, что им делать. И выполняли ее приказы.

— Пальцы втыкали в директора музея все шесть рук?

— Нет, только три правых.

— Имели ли головы какой-то специфический запах?

— Кажется, да. Так пахнут медсестры в больнице, в госпитале.

— Что было после того, как гидра: улетела, испарилась, ушла?

— Я проснулся. Увидел на дисплее, что в зале музея рядом со стендом кругового обзора лежит тело директора музея. Я его легко узнал по пышной серебристой шевелюре.

— И что Вы сделали?

— Я нажал кнопку тревоги. Вскоре в дверь позвонили. Это был экипаж патрульно-постовой машины. А потом прибыли офицеры из милиции и зам. директора завода. И началось следствие. Но ни на один вопрос дознавателя я не смог ответить, к сожалению. Потому что ничего не помнил.

— А сейчас Вы все хорошо помните.

— Да.

— Последний вопрос: могло быть, что гидра с тремя головами, — это просто три женщины в черном?

— Да. Это были три женщины в черном.

— Вы могли бы их узнать — по лицам, по голосу?

— Нет… Извините, но — нет…

Обыск в квартире основного подозреваемого по делу об убийстве двух девушек в Рудном дал неожиданные результаты.

После допроса Агишева и на детекторе лжи, и с применением гипноза, Петруничев пришел к убеждению, что эти два дела — об убийстве двух девушек и об ограблении музея завода «Кристалл» и убийстве его директора совершены разными преступниками. Смоленским делом занимались коллеги из областного уголовного розыска и, если возникнут какие — то параллели и ассоциации, его известят, в этом плане Ревунков человек обязательный. Стало быть, как говорила героиня нашумевшего романа, "об этом я буду думать завтра". А сегодня — вот она — квартира Авдеева.

Последнее время Петруничеву спалось плохо. Снились: всякие кошмары: изнасилованные и убитые маньяком женщины, интерьер квартиры Дормидонтовой, бутылки с изображением Довганя. У Довганя на этикетках бутылок, похищенных из магазина — № 36 орса химкомбината, было лицо человека, словно что-то знающего, остальным пока неизвестное. Он улыбался и подмигивал Петруничеву, как бы говоря:

— Ну, что, "крутой опер", в тупик со своими расследованиями зашел? Ведь не похож Авдеев на убийцу и сексуального маньяка, не похож. А другого подозреваемого у вас нет. Ничего, опера ноги кормят, вот и бегай, нечего думать, не твоя это профессия.

— Вот уж нет, извиняйте, — обижался во сне Петруничев, — думать нужно на любой работе, а уж на оперативной — тем более.

Петруничев вставал, пил воду из-под крана, хотя днем старался этого не делать, все-таки водопроводная вода была в городе не очень — система построенная еще при Столыпине, давала сбои и требовала ремонта. Но ночью, весь погруженный в свои заботы и мысли, он забывал про отсутствие нужного количества и качества фильтров в водозаборе и пил воду, не думая о последствиях. И действительно. Желудок не болел. А вот душа болела.

И еще одна странность возникла в организме майора Петруничева; если раньше его более всего волновало, встретятся ли они сегодня с Людмилой Конюховой, удастся ли провести вдвоем вечер, когда наконец она даст согласие на свадьбу, то теперь, уже четыре дня его волновали не ямочка на левой щеке любимой, не ее нос с горбинкой, не ее выразительная верхняя губа и фантастически обаятельные округлые колени, а совсем иное. Его волновали вещдоки. Вешдоки были как бы против Авдеева. И вещдоков хватало. Можно было еще Деркачу провести следственный эксперимент, еще серию допросов, можно было бы даже, как в Смоленске, использовать детектор лжи или гипноз. Но интуиция подсказывала ему, — если с Агишевым он сразу был убежден, что тот умышленно не мог содействовать убийцам и грабителям, то здесь иное — ему казалось, что сам Авдеев — не виновен, но есть в его глазах какое-то лукавство, позволявшее предположить, что знает он больше, чем говорит. А значит тут можно признательные показания получить без всякого гипноза. Слава Богу, в розыске Петруничев не первый день. Есть наработки.

Если пустить дело на самотек, то при имеющихся вещдоках и выдавленных признательных показаниях можно спокойно передавать дело в суд.

И светил Авдееву «вышак», который заменят на пожизненное. Два убийства — с особой жестокостью, с изнасилованием, с ограблением…

Тут ведь какая арифметика: засудить — невинного просто, оправдать казненного сложно. А вот к жизни его уже не вернешь. Конечно, Авдеев-гниль, слякоть, ничтожество. Но лучше все же разобраться до суда, — виновен, или так карты легли…

Он дрянь… Но убийца ли?

Да, все говорит, что убийца… Но уж больно громко говорит…

… Гвоздев встретил Петруничева у подъезда, — он подъехал к дому Авдеева, а Петруничев, несмотря на сенсационное известие, пошел пешком. Хотел разобраться. — Он тут, в этом доме, снимает комнату и кухню. Частный, так сказать, сектор. Вот его участковый, фамилия Лебедь, Иван Семенович.

— Здравия желаю, товарищ майор.

— Так у меня еще капитанские звездочки.

— А город все знает.

— Значит, частный сектор?