Ардебиль — Хамадан — Керманшах — Ханекин (45 дней).
Белясувар — Тавриз — Керманшах — Ханекин (30 дней).
Баку — Энзели — Решт — Казвин — Керманшах — Ханекин (ок. 30 дней)».
За проход персидской территории с паломников взималось по «16 кранов пошлины топрак-бастш». От Ханекина путь паломников из России «пролегал по землям Турции — через Кизилар-бат — Шахрабан — Бакубу — Самарру (посещение этого места паломниками тоже считалось обязательным) — и дальше на Кербелу и Неджеф». Возвращались пилигримы теми же маршрутами.
Паломничество совершалось обычно группами, численностью до 100 человек, под предводительством чуашей, то есть, по словам А. Орлова, «опытных людей, несколько раз побывавших уже в священных городах и сделавших сопровождение паломнических караванов своим ремеслом» (158). Часто сын «состарившегося чуаша, — сообщает русский дипломат, — сам становился чуашем». В круг его обязанностей входило «не только указывать путь паломникам, но и защищать их от нападений, содействовать в сношениях с властями, подыскивать удобные места для ночлега и приискивать... пропитание». Заботы о паломниках «начинались для чуаша еще в России». «Он объезжал крестьян-шиитов, проживавших в отдаленных от губернских и областных центров местах, собирал у них прошения о выдаче заграничных паспортов и другие необходимые для этого документы, и по ним выправлял заграничные паспорта. За что получал, конечно, проездные деньги и вознаграждение». Однако такие «предусмотрительные чуашш», как их называет А. Орлов, встречались нечасто. Обыкновенно это происходило следующим образом: чуаш приезжал на базар, в село или в город, объявлял, что завтра или послезавтра он отправляется на поклонение шиитским святым местам и произносил зажигательную речь, приглашая присоединиться к нему всех «страждущих и ищущих спасения». Под влиянием речи «наиболее впечатлительные слушатели» поспешно «ликвидировали свои дела», прощались с домашними, и на следующее утро являлись в указанный чуашем сборный пункт. Заграничного паспорта ни у кого из них, конечно, не было, но они полагались «на опыт чуаша, который сумеет провести их через границу и без паспорта»(159).
Пересечение беспаспортными паломниками границы происходило, по описанию А. Орлова, следующим образом. Те, у кого они имелись, старались «отвлечь внимание пограничной стражи расспросами о месте, где разрешено проходить границу паломникам», а те, у кого паспортов не было, «скрыто пересекали тем временем границу, в том числе переправляясь и через Араке. Успех перехода границы зависел от бдительности стражи». Случалось, и нередко, «когда из 10-12 человек переплыть реку удавалось двум-трем; остальные либо тонули, так как не умели плавать, либо гибли под пулями пограничной стражи» (160).
«Строго фиксированной платы за свой труд», сообщает А. Орлов, у чуашей не было. Вместе с тем, «приводя партию паломников в тот или иной хан, на ночлег, указывая паломникам ту или иную лавку», где они могли дешевле приобрести все необходимое, «служа посредниками между паломниками и персидскими и турецкими правительственными агентами», они не только «даром кормились в пути», но и получали вознаграждения. Притом и от заинтересованных содержателей ханов, и от лавочников, и от чиновников. Кроме того, в целом ряде населенных пунктов на пути к Святым местам, где по установившейся традиции «чуаши совершали молитву, им на ковер всякий паломник бросал, что мог: от 1 крана до 20 рублей». Затем, возвращаясь из паломничества, «чуаши обыкновенно опережали паломников и везли от них радостные вести родственникам о благополучном завершении паломничества, за что также получали вознаграждение уже от благодарных родственников».
А. Орлов не исключал, что муджтехиды, то есть религиозные авторитеты в Святых городах шиитов, могли быть «неравнодушны» именно к тем чуашам, которые пользовались влиянием у паломников и могли «склонить их посетить и оставить свои пожертвования именно этим, а не другим муджтехидам.» (161).
Неопытный закавказский крестьянин, отмечал А.Орлов, очутившись за границей без паспорта и боясь обратиться в консульство за содействием, «всецело попадал в руки чуаша». Наличие персидского паспорта нисколько не облегчало путешествия паломника по Персии, и тем более по Турции, служило «весьма малой защитой от злоупотреблений турецких агентов». Поэтому паломник не только «практически сразу» расходовал все имевшиеся у него деньги, чтобы «за мзду решать» возникавшие у него проблемы, но «основательно должал, тому же чуашу», с которым впоследствии рассчитывался «в течение целого ряда лет». Беспаспортные паломники, по словам А.Орлова, конечно же, понимали, что их «бессовестно грабят, но из страха ответственности за беспаспортность не смели являться в консульство с жалобой» (162).
Главной причиной злоключений паломников-шиитов из России была, таким образом, «беспаспортность», а почвой для произрастания этого явления служили, в свою очередь, трудности, сопряженные с получением загранпаспорта на Родине. По закону от 8 июля 1903 г. паломникам, «уплатившим казне 15 рублей», выдавались паспорта, в которые вписывались все члены их семейств; случалось, что «не только взрослые сыновья, но и братья, и племянники владельца паспорта». Вместе с тем в данном вопросе существовала, по мнению российских дипломатов, «определенная дискриминация между христианскими и мусульманскими паломниками»; и устранить ее они рекомендовали правительству как можно быстрее. Подчеркивали, что, по их мнению, это определенно способствовало бы «поднятию престижа Отечества» и среди мусульман-шиитов России, и Персии, и владений Турции в Аравии.
«Я полагал бы, — отмечал консул в Багдаде А.Круглов, — что убеждение мусульман в том, что Императорское Правительство относится с одинаковым уважением к религиозным чувствам всех, без исключения, русскоподданных — заслуживает внимания». Находил бы также «желательным применение к мусульманским паломникам правил о христианских паломнических паспортах, по которым взыскивается лишь бланковый сбор». «Не следует забывать, — подчеркивал А. Орлов, — что предоставление мусульманским паломникам тех же льгот, что и христианам, явилось бы лишь возвращением к существовавшей ранее практике. Так, по пункту «в» ст. 253 «Устава о паспортах» (закон от 22 сентября 1844 г.) всем обитающим...в Закавказье... мусульманам при отлучках их в сопредельные персидские или турецкие области, а равно при отправлении на богомолье в Мекку, выдавались паспорта с платою только за напечатание бланков» (164).
«Осознавая степень угрозы, таящейся для России в использовании Англией исламского фактора» в своих целях, российские дипломаты обращали внимание Санкт-Петербурга на «недопустимость недооценки политического аспекта паломничества». Указывали на то, «отсутствие на этот счет специальной правительственной программы, способной сыграть роль своего рода противовеса панисламистским устремлениям Турции и честолюбивым замыслам англичан, конкретно в Закавказье и Средней Азии, является серьезным и досадным упущением». Считали обоснованным и своевременным в таком контексте «подумать и о чуашах». Предлагали «зарегистрировать» их и, «не признавая официальными агентами правительства», предоставить им «некоторые права по надзору за паломниками» (165). Поскольку влияние чуашей на «направление паломников с их пожертвованиями к тому или иному муджтехиду не вызывает сомнений, — отмечается в одном из дипломатических донесений, — то, может быть, кавказской администрации представилось бы возможным — путем соответствующих внушений чуашам — поддержать, в случае надобности, желательных для нас муджтехидов». Оказывая, таким образом, «влияние на прилив их доходов и учеников», можно было бы содействовать и росту их популярности среди верующих (166).
Всесторонне вопрос об «исламском факторе», как таковом, рассматривался в МИД Россиийской империи в июне 1911 года, на специальном межведомственном совещании. В принятых на нем рекомендациях говорилось о необходимости «оперативного устранения трудностей, связанных с паломничеством русскоподданных мусульман в Святые места шиитов и суннитов», о должном противодействии «политическому воздействию на них» со стороны Англии и Турции (167).
