Дело в том, что народное почитание и свидетельства о жизни и чудесах святых являются и поныне серьезным источником при составлении житий канонизированных святых. А в XVI веке и, конечно, в более ранний период устное творчество было главным источником информации.

Заслуга Ермолая-Еразма в том, что он бережно собрал все, на его взгляд, достоверные сказания и предания о святых Петре и Февронии и, отредактировав их, донес до читателя. Ошибка же этого древнего писателя в том, что он не соединил устные предания с данными летописей.

Кроме весьма краткого канонического жития, включенного в Четьи Минеи святителя Димитрия, кроме других, более поздних, но куда более полных житий и непосредственно самой «Повести…» Ермолая-Еразма, есть еще одно житие Петра и Февронии. На мой взгляд, оно является самым объективным и исторически выверенным источником. Это жизнеописание составлено святителем Филаретом (Гумилевским), блестящим богословом, авторитетным историком XIX века, и включено им в книгу избранных житий святых. Чем для нас особенно ценен труд святителя Филарета? Он, как профессиональный историк, опирается на исторические источники: русские летописи, родословную Муромских князей, историю Рязанского и Муромского княжеств, «Пролог», сочинения историков Татищева и Карамзина.

Но вернемся к «Повести…» Ермолая-Еразма. То, что это произведение также является источником сведений о жизни любимейших русских святых, несомненно. Даже святитель Филарет, несмотря на то что подходит к «Повести…» критически, широко использует ее при написании своей версии жития.

Но пора обратиться к самой «Повести о Петре и Февронии». Попробуем разобраться в том, что в этом сказании можно признать вполне достоверным с духовной и агиографической точек зрения, а что вызывает сомнения.

Раз «Повесть…» так прочно вошла в православный обиход и пользуется такой известностью и уважением у церковного народа, мы не можем не признавать за ней права быть источником сведений о земной жизни небесных покровителей брака. Посмотрим же, какие загадочные места сразу бросаются в глаза в труде Ермолая-Еразма.

В «Повести о Петре и Февронии» Муромские князья имеют крещальные имена Пётр и Феврония, а в конце жизни принимают монашество с именами Давид и Евфросиния. Это, конечно, явная ошибка. В летописях и родословиях Муромских князей сказано: в Муроме с 1205 по 1228 год правила княжеская чета – Давид Юрьевич и его супруга Евфросиния. Святитель Филарет (Гумилевский), опираясь на «Родословную книгу князей и дворян российских и выезжих» (1787) и другие источники, пишет: «Когда князь и княгиня достигли глубокой старости, то в одно время облеклись в иноческое одеяние, один с именем Петра, другая с именем Февронии». В примечаниях к своему труду святитель Филарет говорит, что в «Повести…» мирские имена святых перепутаны с монашескими и что ошибка эта перешла и в печатный «Полный месяцеслов».

Почему отец Ермолай-Еразм допустил эту неточность? Не сверившись с летописью, он более доверился устным рассказам, которые не смогли упомнить точного имени князей. В народе они были более известны как Пётр и Феврония; вот народное сознание и решило, что такие имена святые имели до монашества. Думаю, ошибка эта простительна, особенно для древнерусского человека. На Руси многие люди, а князья в особенности, имели по нескольку имен. Например, сам святой креститель Руси, равноапостольный Владимир, прославлен со своим славянским именем, а его крещальное имя – Василий – известно далеко не всем. Были князья, которые вошли в историю под двойным именем, к примеру старший внук Владимира Мономаха святой благоверный князь Всеволод Мстиславич, которого часто называют Всеволод-Гавриил. Но, вообще говоря, если святой принимает постриг, то, как правило, мы прославляем его уже с монашеским именем (хотя исключения из этого правила тоже встречаются).

Согласно «Повести…», в Муроме до князя Петра (Давида) княжил его брат Павел. В летописных источниках он носит славянское имя Владимир.

Видимо, при рождении ему было дано именно это известное и славное на Руси имя. А при Крещении он принял второе, в честь апостола Павла, ставшего его небесним покровителем. У князя Павла (Владимира) была супруга. И вот «диавол, испокон веку ненавидящий благо человеческого рода, послал жене князя на блудное дело злого крылатого змея» (здесь и далее «Повесть…» цитируется в русском переводе. – прот. П.Г.). Этот змей видится некоторым исследователям самым фантастичным, нереальным персонажем данного сказания. Скептически настроенные, они тут же начинают видеть здесь сказки об огненном змие и проводить параллели с какими-то совсем неславянскими мифами.

Змий, упомянутый в «Повести…», конечно же просто некий виртуальный морок, личина, принимаемая на себя врагом рода человеческого, которого Священное Писание называет великим драконом, древним змием (см. Откр. 12, 9). Диавол, как известно, падший ангел, бесплотный дух, но он может принимать вид любого одушевленного существа или неодушевленного предмета. В древние времена диавол любил являться нашим предкам (да и другим народам) в виде чудовищного, часто огнедышащего, ящера. Поэтому-то в былинах и распространен образ змия – дракона с тремя головами или с одной.

Итак, нечистый дух в виде змия прилетает к супружнице князя и чинит с ней блуд. Что это не просто какая-то рептилия, а темная духовная сущность, видно из того, что змий является в двух обличьях: как ящер и как человек. Он принимает облик князя Павла. Притом змий вскоре настолько наглеет, что уже не скрывает перед княгиней своего мерзкого вида, но при других в целях конспирации является в виде князя: «А посторонним людям казалось, что это сам князь с женою своею сидит». Наконец княгиня не выдерживает и рассказывает всё мужу. Тот советует жене хитростью выведать у змия, что может послужить причиной его смерти. В минуту откровения злодей проболтался, что смерть ему суждена «от Петрова плеча, от Агрикова меча».

Павел делится своим горем с родным братом, Петром. Через некоторое время тому во время молитвы является некий отрок (видимо, ангел) и указывает место, где спрятан меч. Пётр берет Агриково оружие, находит удобное время, врывается в покои княгини и убивает коварного змия. Но перед тем как удалиться к себе в преисподнюю, змий обрызгал князя Петра своей кровью. Князь тяжко заболел: на всём его теле появились язвы.

Давайте остановимся на этом месте и поразмышляем над тем, могла ли такая история произойти в действительности. Если мы немного абстрагируемся от поэтического описания чуда со змием, которое дает нам «Повесть…», то не увидим в данном эпизоде с точки зрения агиографии и духовного опыта Церкви ничего мифологического. Жена князя, видимо, подолгу находилась в разлуке со своим супругом: князья тогда всё время воевали и, отправляясь в продолжительные походы, надолго оставляли своих жен. Воспользовавшись этим, диавол подбрасывает жене князя искушение блудной похотью. Враг всегда сначала находит в человеке слабое звено, чтобы пробить брешь в его душе и далее погубить, пленив какой-нибудь страстью. В данном случае он, видимо, воспользовался тоской княгини по мужу и связанными с ней блудными мечтаниями. Овладев умом женщины, он переходит к воображаемому блуду с ней, так как может принимать вид не только змия, но и ее законного супруга. И хотя в «Повести…» говорится, что змий силой овладел ею, такое вражеское воздействие не может произойти без того, чтобы человек сам не поддался на искушение. Как такое могло произойти? Может ли диавол, бестелесный дух, совершать подобные блудные действия? Да, диавол не имеет плоти, но он может вторгаться в наш материальный мир и совершать некие действия. Он может даже нанести реальные побои людям (что описано в житиях), способен и на другие действия. Неужели сатана, многие тысячелетия упражняющийся в обмане и зле, глупее человека? В наше время, когда компьютерные технологии позволяют создавать иллюзию полного присутствия, нас не могут удивлять подобные фокусы (например, фильмы в формате 4DX, когда ты, сидя в кресле кинотеатра, получаешь совершенно реальное ощущение того, что находишься в гуще событий, происходящих на экране).