— Да корова твоя свежей свекольной ботвы наелась, вот у нее молоко и скисло, — негромко заметил мужичок, обращаясь даже не к своей собеседнице, а как бы в сторону.

Но баба услышала и взъярилась.

— Защищаешь ее? Драл ее поди, кобелина? Говорят, кто только ее не драл, всем давала, отказа не знала. Безотказная!

— Кто же это такое говорит? — удивился мужик. — Наоборот же, всех гнала, кто совался. Это каждый знает. Люди сказывали…

Но договорить ему не дали, к бабе на помощь пришло подкрепление в виде еще пары столько же массивных, крепких, как дубовые бочки, местных жительниц, которые на несколько голосов начали выкрикивать обвинения, апеллируя почему-то к мужичку, наверное, как к единственному, кто сказал хотя бы слово в ее защиту.

— Побойся бога! Жена мясника ребенка потеряла с месяц как. Кто виноват? Ясно дело ведьма!

— А вода в колодце протухла? Это как объяснить?

— А три овцы сбежали в лес и их там волки задрали! Что на это скажешь? Тоже случайность? Не думаю!

Мужик начал было объяснять, мол, мясник так лупил жену, что не удивительно, когда у той случился выкидыш, а в колодец кто-то крысу дохлую бросил, а овцы сбежали, потому как пастух налакался вина и уснул прямо в стогу сена. Но никто его не слушал. Против ведьмы выдвигали все новые и новые обвинения, одно краше другого. Ей приписывали и засуху прошлым летом, и чуму, что идет с юга, и даже связи с английскими протестантами!

С таким послужным списком было просто удивительно, что делала столь талантливая девушка в подобной дыре. Да ей место в Париже в свите Ее Величества, не меньше!

Тем временем запоры с клетки сняли и несколько дюжих мужиков вытащили ведьму наружу, тут же крепко стянув ей руки за спиной бечевкой.

Ведьма сопротивлялась, как могла, пыталась царапаться, кусаться, но силы были неравны. Кто-то отвесил ей крепкую оплеуху, и ведьма рухнула на колени, тряся головой и пытаясь хоть немного прийти в себя.

В один миг ее подняли на ноги и втащили на помост, быстро привязав к столбу.

В процессе ей досталась еще пара тумаков, а один из мужиков незаметно, как ему казалось, ухватил ведьму за зад, радостно при этом ухмыляясь.

Тот самый мужчина, который пытался защищать ведьму в словесной перепалке, горестно покачал головой и начал выбираться из толпы, двигаясь как раз в нашу сторону.

Когда он проходил мимо, я чуть склонился с седла и негромко спросил:

— Скажите, уважаемый, за что на самом деле ее жгут?

Он опасливо посмотрел на меня, но я широко улыбнулся и повертел между пальцами дублон.

Тогда он подошел вплотную и ответил тихим шепотом:

— Городскому голове отказала. Святому отцу отказала. Даже сеньору, говорят, чуть дом не сожгла, когда насильно ее умыкнул. Вот и злятся, ироды! Баба вдовья, заступиться некому. Мужа деревом прибило. Вдобавок, рыжая! Жаль ее, но сожгут…

Я бросил ему монету. Единственный защитник, поймав золотой и скорбно качая головой, быстро скрылся за углом.

Священник выступил вперед, встав напротив будущей жертвы, и скорбным голосом произнес:

— Все мы знаем о прегрешениях этой особы, поэтому долго говорить не буду. Ее преступления доказаны, и кара за них предусмотрена только одна — смерть! Огонь очистит ее грешную душу и приведет к Господу нашему Богу! Аминь!

— Аминь! — дружно выдохнули сельчане, синхронно перекрестившись.

— Поэтому тянуть нечего, пусть правосудие свершится! — приказал священник.

И тут же один из молодцов подпалил факел от костра и направился к помосту. В глазах ведьмы появилась тоска.

— Ее же сейчас сожгут! — горячо воскликнул д'Артаньян. — Неужели, мы не вмешаемся?

— Это не наше дело, — сказал фон Ремер. — К тому же, что мы можем сделать? Идти против инквизиции? Ведьмы — это зло!

— Что-то я не вижу здесь ни одного представителя инквизиции, — возразил гасконец. — Простой священник не имеет права решать такие вопросы без согласования со Святой Церковью. Это очевидный самосуд! Сейчас ее прикончат, а потом дело представят в нужном для них свете! А ведьма она или нет — еще разобраться надо.

— Их тут слишком много, — возразил тевтонец, — предлагаю ехать своей дорогой. Наказания без вины не бывает!

— А я вам говорю, что не позволю ее сжечь! — взъярился д'Артаньян. — Красоту нельзя убивать!

На нас уже оборачивались, недоумевая.

Выглядели мы трое не очень презентабельно, зато весьма грозно. В грязных после вчерашней драки и ночевки под открытым воздухом одеждах, которые не особо удалось отчистить от крови в реке, со злыми лицами и оружием в руках — мы смотрелись как разбойники с большой дороги, а вовсе не как потомственные аристократы.

Чувствую, простым словом тут дело не решить.

Что же, попробуем действовать нагло — это наш единственный шанс.

— Один за всех, — напомнил я негромко и двинул коня прямиком сквозь толпу к помосту, не заморачиваясь, успели ли местные людишки освободить дорогу.

— И все за одного! — радостно подхватил д'Артаньян, следуя прямо за мной.

Тевтонец лишь тяжело вздохнул, начав молиться в полголоса, и поехал за нами.

Мы ехали сквозь толпу, как нож проходит сквозь масло. Люди стремительно расступались перед нами, боясь попасть под копыта лошадей.

— Остановить казнь! — еще издали заорал д'Артаньян таким грозным голосом, что человек, тащивший факел к столбу, невольно замер на месте.

Мы подъехали к помосту, всем своим видом демонстрируя грозную готовность доказать любые свои слова действием. Народ это чувствовал на интуитивном уровне. Такое всегда чувствуется.

— По какому праву? — вперед выступил давешний священник. Выглядел он не ахти: круги под глазами, сальные волосы, дрожащие руки. Явный любитель выпить.

— Сжечь бы этот чертов городок со всеми его обитателями! — негромко пробормотал себе под нос д'Артаньян, хищно оскалившись, и только я его услышал.

Господи, кажется, мы породили маньяка-поджигателя!

Я сделал гасконцу знак замолкнуть, пока тот не ляпнул вслух нечто, что будет уже не исправить, и произнес, стараясь, чтобы мой голос звучал одновременно внушительно и слегка пренебрежительно:

— Именем Его Высокопреосвященства кардинала Ришелье!

— Но… — священник слегка потерялся, — откуда Его Высокопреосвященство знает о нашей ситуации?

— Его Высокопреосвященство знает все! — нахмурившись, сообщил я.

— Да-да, я нисколько не сомневался, — заволновался священник, пытаясь восстановить стройность мыслей, — все мы добрые католики и верные слуги церкви…

Народ вокруг пока безмолвствовал, пытаясь сообразить, что происходит. Я прекрасно знал, что любое мое неверно произнесенное слово может оказаться тем самым камешком, который пробьет плотину. И тогда уже ни пистоли, ни шпаги не помогут. Толпа нас просто сметет и затопчет. Ох уж этот д'Артаньян с его несгибаемым гасконским нравом и любовью к красивым женщинам. Я бы скорее послушал фон Ремера и проехал мимо. Хотя тевтонец, как мне показалось, попросту терпеть не мог ведьм. Может быть, у него были на то личные причины.

— Освободите эту женщину, мы забираем ее с собой. Она предстанет перед судом в Париже и будет казнена там!

В глазах ведьмы загорелась надежда. Но на помощь к священнику уже спешил один из тех богато одетых людей, явный представитель местной власти.

— Милостивые господа! Мое имя Томази, я — городской голова. Я нисколько не сомневаюсь в правах Его Высокопреосвященства, но не могли бы вы для начала назвать нам ваши имена, а так же предъявить бумаги, подтверждающие ваши слова. Хотелось бы видеть приказ, подписанный лично господином кардиналом. Для порядка, знаете ли! Исключительно для порядка!

Голос его лился елеем, но взгляд был неожиданно злой и цепкий. И еще он явно не желал выпускать ведьму из своих рук.

Люди одобрительно зашумели. Им не хотелось лишаться занимательного зрелища, чтобы потом обсуждать это событие еще много месяцев за кружкой-другой сидра. Развлечений в провинции было не особо много, а тут последнего норовят лишить. Ведь если мы заберем девушку, то всем останется лишь разойтись по домам.