Я бросился бы к Фарчу, если б смог — но мне оставалось лишь лежать пластом, и наблюдать, как его подкидывает на неровностях. На него, оказывается, перед отправлением снова надели скафандр — и это сильно оберегло капитана от содранной кожи, но лицо его превратилось в кровавую маску, если я это себе не напридумал в эдакой тьме…

Кверки настигли Фарча — и тут же псевдокаменный диск выскользнул из-под Абвира — он сильно перевесился набок, стараясь дотянуться до лаугха. У Севи тоже диск стал выскальзывать из-под ног, но она предпочла отпустить Фарча, нежели навернуться самой.

Мне очень повезло, что кверкам чужды приступы ярости — если они прибегают к рукоприкладству, то либо в воспитательных, либо в предотвращающих серьезный конфликт целях. Они бы легко могли сорвать злость на мне — за то, что я спустился благополучно, например. То, что я при этом поседел до корней мозгов — их вряд ли заинтересует. Однако, остановившись, Севи обратила на меня внимания не больше, чем на развешанные провода. Она тут же бросилась обратно, и занялась диагностикой лаугха. Вторым мимо меня прокатился Малыш, и — наконец — вдали затих Абвир. Скафандра, кстати, он не надевал — это мне удалось разглядеть.

Малыш, прекратив катиться, встал, покачиваясь и содрогаясь, как пьяный. И тут же осел — ноги его не держали. Больше половины висели плетью, остальные вихляли и конвульсивно сокращались. Вот это уже полный швах — и как мы пойдем дальше? Севи направила на киборга свои рыбьи глаза, и не отводила их, пока Малыш не опустился на камни и не затих. Даже конвульсии прекратились.

С горы тем временем скатывались малыши — один за другим, но не гуськом, а хитро — косой вереницей, видимо, и они падали иногда, и, в случае таких падений, у едущих сзади препятствий на пути не возникло.

Пара вурвов везла наши вещи. И — как ни странно — именно их траектория аккуратно устремлялась к врачу с пациентом. У меня забрезжила мысль, что вурвы не так глупы, как нам могло показаться вначале. Хотя, имея абсолютный слух, нетрудно запомнить, где гости начали спуск, и — тем более — услышать, чем этот спуск для них закончился. А может они — как летучие мыши — ориентируются не только на слух.

Спустились местные жители без эксцессов: те, что с поклажей, устремились к капитану, скользя и буксуя на каждом шагу. Севи, приняв баулы, тут же выудила нож и срезала чертовы камни, приклеенные к скафандру. После этого она стала Фарча раздевать — не мешкая, руки так и мелькали. Выудила заветный тюбик, нанесла регель на голову, на лицо и кисти рук. Одна инъекция, другая… Через минуту из баулов появились телескопические шины, и еще через минуту — конечности лаугха были намертво зафиксированы. Так это… значит… он еще жив? Это даже не бред, это — чудо! Правда, в сознание кверкесса его приводить не стала, и это меня насторожило. Может Фарч жив, но надолго ли…

Я перевел взгляд на бойца — Абвир шел, спотыкаясь, баюкая сломанную руку и очень сильно хромая. Лицо — все в крови, одного зуба нет. Теперь он походил не столько на вампира, сколько на его пародию. Правда, пародию злую и не смешную. А вот от сказочного орка его теперь совершенно было не отличить. Дубину бы ему, или секиру…

Вдали зашевелился Малыш. В последнее время я очень медленно соображаю, и неудивительно. Ему, видно, опять велели перезагрузиться — ведь и после десантирования он тоже ожил после перезагрузки…

То есть, все не так плохо. Это называется — дешево отделались. Но, к сожалению, путь наш еще не заканчивался. Упаковав Фарча, Севи наложила шину Абвиру и смазала его почти всего — от макушки до пят. Со стороны спины у бойца сквозь лохмотья зияла — не кожа даже, а кровавое месиво. Я, заметив это, не сильно удивился — полировка полировкой, а тяжесть вносила свои нюансы даже в процесс скольжения.

Затем врач подошла ко мне.

— Успокоительного, — промычал я, чувствуя, что меня еще до сих пор покалачивает. Но если Севи и заметила в моих глазах отсветы былого ужаса, то акцентироваться на них не собиралась.

— Через час Фарч умрет, — заявила она. — У него перебит позвоночник и разбита голова. Чем быстрее мы доберемся до врат, тем лучше. Кроме меня, ты теперь самый работоспособный.

Краска у меня отлила от щек — я помертвел. Это что — мне теперь нужно идти пешком, а перемещаться лежа будет Абвир? Такую рокировочку кверки могли мне устроить запросто…

— Твоими усилиями у меня сотрясение мозга, Мать. Как ты думаешь, далеко ли я уйду при таком притяжении?

Она с секунду молчала, потом пожала плечами:

— Значит, езжай верхом на вурвах. — с тем, она, больше не обращая на меня внимания, направилась к Малышу. Но тут же безмолвно от него отлетела, под треск разряда.

— Это называется «статическое электричество», — поднял я палец вверх. Ты обращайся, если что-то еще будет непонятно.

«Он не функционирует…» — эти последние слова Гасса гремели у Цейсы в сознании прощальным эхом. Не во время их произнесения, а позже — когда он отправился в свой последний полет. Во время их произнесения она была вне себя от возмущения — дессмийские устройства не могут «не функционировать»!

Но усилитель не работал. Гасс должен был приложить некие усилия, полный контакт с телом — она ведь объясняла! Подробно! Въедливо! Ничего не помогло… Точка на радаре ухнула на поверхность Краптиса — далеко от пещер, лишь Малышу под силу добраться. Но и Малыш на поверхности не появился, и связи она так и не дождалась. За спиной потеряно застыл Плух — безмолвно, как изваяние. И что теперь делать?..

Цейса бессильно высвободилась из пультовых гнезд связи и контроля — все сроки на благополучный исход миновали. Связи нет. Ясности нет. Информации нет. А что есть? Ярость. Кибернетик резко развернулась к пилоту, и взметнулась вверх, пытаясь стать как можно выше:

— Ты его трогал! Прибор!!! Ты мог засорить клеммы!

Ошарашенный, ничего не соображающий Плух посерел лицом и уставился в свои ладони.

— Тухлый планктон! Ну как можно быть таким безалаберным! Я же объясняла про клеммы! Они очень чувствительные…

Пилот не отвечал, затравленно вжимая голову в плечи при каждой обвиняющей фразе. Злость быстро схлынула — Плух не причем, она сама должна была предусмотреть…

Из каюты вылез заспанный Грезот, и, ворча, прошествовал на кухню, ничего вокруг не замечая.

— Может, он… еще жив… — выдохнул Плух на грани слышимости. Так выдохнул, что дессмийке стало за себя стыдно.

— Нет, не жив. — Цейса, смутившись, опять развернулась к пульту. — Я при такой тяжести выдержала бы часов пятнадцать, Гасс — не больше двух. Надеюсь, он им успел помочь.

— И что теперь… делать?

— Что и собирались. Через двое суток посадка, потом взлет — и на Каох.

Пилот медленно покачал головой: — Мы можем… не долететь.

— Ты предлагаешь не приземляться? — горечь в ее вопросе прозвучала с изрядной долей ехидства, и кибернетик смутилась еще больше. И приборы ей отказывают, и интонация… Дожила…

— Ждем связи… Малыша. Ты же его слышишь…

— Малыша могло завалить. Или кого-нибудь из команды, для этого им и могла понадобиться ментальная связь: это горы. — Цейса выразительно повысила голос и добавила в него обширную многоголосицу: — мы будем садиться, Плух, мы обещали.

Из кухни высунулся Грезот, злой как сто пираний:

— Что за базар!? — рявкнул он, вытаращив маленькие глаза, — тише нельзя?

Спорщики подавленно молчали, и уларк заметил в их позах вину и растерянность. Он криво оскалился:

— Что опять натворили, куски балласта?

— Гасс… погиб, — невнятно промямлил Плух. Грезот тут же изменился в лице, затем мимолетный испуг сменился вспышкой гнева.

— Ага! — яростно взревел он, распахивая дверь и наступая на дессмийку, — это все твои штучки, десса! Приборчики, финтифлюшки, коробочки! — Грезот неистово завертел перед своим носом скрюченными руками. — Кибердрючки… Это твоя вина! Твоей суборбитальной гордыни и хвастовства! Я знал, что все этим закончится, знал! Никчемная, бахв… хрр…