Первый разряд, казалось, угодил прямиком в Цейсу. Она отпружинила на добрых полтора метра с оглушительным многоголосым хрипением — и на меня повеяло паникой, я никогда не видел ее такой. Со скрипучим криком она метнулась обратно к экранам, но щупы свои в пульт уже совать остереглась — лишь всклокоченно качалась из стороны в сторону, слепо уставившись в экран, уже вовсю рябивший помехами. Щупальца ее извивались в бессильной попытке как-то сохранить киборга, уберечь от разрядов. Второе попадание молнии в Малыша заставило экран погаснуть. Мы в гробовом молчании следили за суетливыми судорогами дессмийки, пока она не застыла в неподвижности. Погасший экран, казалось, предрекал нам всем незавидную участь в нашей сумасбродной авантюре. Цейса, сжавшаяся в комок, медленно опустила вибрирующие щупальца в гнезда пульта, и, собравшись, подалась вперед. Сосредоточенность ее напряженной позы не дала нам окончательно пасть духом — она что-то пыталась исправить.
— У него большой ресурс прочности… — просипела она, едва не всхлипнув. — Он рассчитан на такие падения, он… должен включиться.
Видимо она совершенно себя не контролировала, так как произнесла эти фразы тем самым, нашим голосом. У меня комок подкатил к горлу, и я едва не бросился к ней, захлестнутый срезонированной мукой чужого горя — я первый раз видел вконец отчаявшуюся Цейсу. Мелькнула дикая мысль, что сумасшедшая дессмийка засунула в киборга личность собственного ребенка… Фарч в успокаивающем жесте положил руку на основание небольшого горба Цейсы, выступающего под гермошлемом:
— Он включится, — напряженно проговорил он. — только не сдавайся. Реанимируй.
Я представил скорость раскаленного металлического клубка при посадке при краптисовской силе притяжения. Машинально, как во сне покачал головой. Глухо… Он, конечно, мог упасть на наклонную поверхность, удачно скатиться… и дессмийские сплавы не чета нашим — но все равно очень маловероятно…
Экран мигнул и снова зарябил. Вопль, вылетевший из наших глоток, прозвучал финальным крещендо этой межзвездной трагедии вселенской глупости. Надо же, и правда выкарабкался… крепкие машинки у дессмийцев, ничего не скажешь.
Маломальской картинки, впрочем, мы так и не дождались. Однако Малыш как-то сумел отправить кибернетику основную новость: вход под землю существует.
В десантный бот я усаживался в похоронном настроении, сильно сомневаясь в том, что от меня на планете будет хоть какая-то польза. Фарч вполне соперничал с кверками в демонстрации состояния полнейшего спокойствия, состроив личину абсолютной невозмутимости. Чип управления Малышом покоился под кожей Севи; боец наш, с избытком обвесившись оборудованием, оружием и боеприпасами, сидел, поблескивая и позвякивая, как детская погремушка. А я проклинал себя и даже своих родителей за несусветную глупость поступления в эту треклятую космошколу. Бесславный конец моих межзвездных рейдов маячил перед глазами с каждой минутой все явственнее.
Трое суток мы давали себе на обнаружение беглого потерпевшего, Цейса за это же время должна была наладить связь через Гасса. По-моему, на это чудо мало кто надеялся, и самым вероятным развитием событий была бы посадка «Цветущего» на Краптис, через те же трое суток. Гасс в это время должен был оставаться на орбите в малом посадочном модуле. Основная опасность заключалась в ситуации, когда корабль опустится — а нас не будет на поверхности: жить в малой капсуле Гасс мог неделю, не больше. Впрочем, может, он тоже захочет прилететь с «Цветущим» — никто ему этого не запрещал. Но на планете в случае чего он тоже неделю не выдержит, это понимали все. Так что, чем быстрее мы обернемся — тем лучше.
Основная наша надежда заключалась в малом объеме подземных пещер, но целый трюм планетарного оборудования Хамоэ сводил эту надежду к ничтожной величине. А основная мучавшая меня досада — та, что до сих пор не изобрели мобильный генератор антигравитации, по той причине, что на такие гиганты никто не собирался высаживаться! Это экономически невыгодно! Ох, чуял я, что размажет нас там по камням инопланетной белковой культурой… Как мы по этой пещере будем передвигаться?! На сей счет никто не беспокоился, и это было основным моим негодованием, правда, безмолвным и безвольным.
Бот выскользнул из тесного шлюза «Цветущего», и ухнул вниз. Сердце мое повторило этот маневр с невероятной прыткостью — в глазах потемнело, загривок прошиб холодный пот. Сильной перегрузкой нас вжало в кресла, затем накатила дурнота. Через какое-то время началась болтанка, она все усиливалась, затем стало казаться, что мы влетели в зону гигантского камнепада — трясло так, что ремни врезались в тело сквозь плотный полимер скафандра. Свист встречных воздушных потоков превратился в рев, соизмеримый с ревом двигателя. Что-то оглушительно грохнуло, и на меня посыпались искры… свет мигнул. Молния? Бот постепенно уложил кверков на спину, а меня подвесил на ремнях — значит уже начал тормозить. А не рано ли?.. Незаметно навалилась тяжесть, затем она усилилась — я охнул и ошарашенно оглядел попутчиков — кверки, казалось, раздумывали о вечном, и лишь Фарчу тоже приходилось несладко. Раздался еще один грохот, от него я едва не оглох. Бот завалился на бок, кувыркнулся в пространстве и снова выровнялся. По лицу капитана пробежала тень угрюмого беспокойства — ну да, если мы сейчас брякнемся под нерасчетным углом — нас раскатает по Краптису тонким бронированным слоем… Болтанка приобрела большую амплитуду — бот все явственнее становился подобием мячика на резинке. Рваные скачки выдавливали из нас душу с залихватской остервенелостью, воздух просто отказывался проникать в легкие. Ни с того ни с сего свет окончательно вырубился, над головой снова что-то заискрило.
Но двигатели все еще работали. Там, на орбите, Цейса прилагала весь свой техногенный дессмийский интеллект, чтоб посадить аппарат максимально деликатно, не покалечив пассажиров. Бот-то мы оставим на планете — на взлет попросту не останется горючего — а вот мы еще собирались вернуться. Сквозь все более усиливающийся страх, в мое сознание вдруг влетела мысль о том, как это Цветущий теперь останется без бота? Скорей всего, если спасение этого неуловимого беглеца пройдет успешно, экипаж выпишет себе новый бот — лига на то и существует, чтобы…
Мощнейший удар лишил меня сознания — но, видимо, ненадолго — сквозь цветные, большей частью багровые, всполохи в глазах я ощущал, что нас куда-то тащит, разворачивает, опрокидывает… Я шмыгнул носом и, скосив глаза, увидел, как в гермошлеме напротив рта появляются красные капли. Эт-то что еще за новости… Я снова хлюпнул носом и попытался поднять руку, и чуть не вскрикнул — левое плечо пронзила нешуточная боль. Вывих, что ли? Я повел плечами — да нет… Просто я чуть не срезал ее ремнем, навалившись влево всем весом при посадке. Посадке… если это можно назвать посадкой.
Я висел на больно впившихся в тело ремнях и трепыхался, как макрель в сетях рыбака — пунцовый от натуги, задыхающийся, придавленный собственным убийственным весом, и ни-че-гошеньки не мог поделать. Паника захлестнула меня смертельной удавкой, и свела с ума — если бы нужно было кого-нибудь пришибить ради того, чтобы выжить — пришиб бы, не задумываясь. Я оказался в положении утопающего — воздух в легких кончался, нового вдоха не предвиделось, и сознание заволакивало пульсирующим туманом. Шаря безумными, выпученными глазами в тщетной попытке за что-то ухватиться, я заметил вяло шевелящихся кверков — уже отстегнувшихся, и осторожно ощупывающих себя — Абвир массировал плечо, а Севи — шею. Фарч, тоже мертво повисший на ремнях, не шевелился.
Задранный и чуть накренившийся нос бота, подрагивая под ударами стихии, вдруг поехал вбок и рывком осел, заваливаясь влево. Я взвыл — теперь боль пронзила и правое плечо, хоть и не так болезненно. Зато я смог хоть как-то вдохнуть. Абвир успел ухватиться обеими руками за ремни, а Севи в мгновение ока грохнулась с кресла и со звонким хлопком стукнулась шлемом о заранее сброшенную нашим бойцом амуницию. Прорычав что-то нелестное на своем языке в манере зычного Грезота, она встала на четвереньки и начала предпринимать попытки подняться. Абвир стрельнул по нам с Фарчем мутным оком, и, тяжело подковыляв ко мне, расстегнул наконец чертовы ремни. Я тут же растянулся на полу, затем, напрягшись изо всех сил, перевалился на спину, чуть не опрокинув Севи. И стал жадно сопеть, как кузнечные меха, осторожно ощупывая свинцовой рукой левую ключицу. Через несколько секунд потекло в носоглотку, и мне пришлось пару раз сглотнуть — уж плевать-то в собственный шлем я даже в такой ситуации не хотел. Пока не хотел…
