Пасха в районном центре в Подмосковье. Ещё далеко до полдня, но горбатый электрик Федя, вдрызг набравшись, уже отдыхает на ступеньках перед домом культуры. На площадь вываливается пьяная компания, ведомая расхристанным гармонистом.

Приходи Маруся с гусем.

Пое…мся и закусим.

С другого конца площади к дому культуры, пошатываясь, направляется Верка, тридцатилетняя алкоголичка. В одной руке у неё нераспечатанная чекушка водки. В другой — крашенное яйцо. Три ступеньки к площадке Верка преодолевает на локтях и коленях и, примостившись к Феде, восклицает:

— Христос воскрес!

Никакой реакции.

— Федя, Христос воскрес!

Молчание. Верка настойчиво прикасается чекушкой к Фединым губам. Федя приоткрывает левый глаз.

— Федя! Христос воскрес!

— Ну и х… с ним.

Площадь Святого Марка нашпигована голубями и туристами. Ушлые венецианки по евро за штуку продают крохотные бумажные пакетики с зерном для птиц. Туристы покупают и кормят. Многие не забывают увековечить этот акт человеческой доброты фотоаппаратом или видеокамерой.

Мужчина лет сорока присел на корточки и с руки кормит примостившуюся на его ладони голубицу. Подлетел ещё один предполагаемый претендент на зерно. Но нет. Он взгромоздился на голубицу и трахнул её.

Этот акт сексуального бандитизма для голубицы, мужчины и наблюдавшей публики оказался полной неожиданностью.

Окружавшие отреагировали смехом. Голубица улетела. А мужчина выпрямился и смущённо развёл руки. В том числе и руку, которая в полном смысле слова поддержала непорядочное, не полюбовное совокупление.

Личная безопасность, раскованность, свобода, супермаркеты, поражающие воображение, зарплата, гигантская в сравнении с нищенской подачкой, которой оплачивался его труд инженера-исследователя в Советском Союзе, — всё это было, конечно, идеально. Но, Боже мой! Даже устроившись истопником накануне эмиграции в Америку, он не был лишён такого необходимого человеческого тепла, взаимопонимания, выпивок на кухне, во время которых можно было даже показать власть предержащим фигу в кармане. А тут? Вежливые улыбки. Безразличное «how do you do» Более чем примитивное представление о Совдепии. Ощущение безысходного скитания по безграничной интеллектуальной пустыне. И вдруг однажды во время ланча подарок небес. Инженер из соседнего отдела, крепкий янки лет сорока, проявил к нему интерес именно как к выходцу из страны советов. Так началась их дружба.

Дик знал о Советском Союзе всё. Он прочитал «КГБ» Джона Баррона, и кучу мемуарной литературы, и почти весь диссидентский «тамиздат». С ним можно было разговаривать на равных. Выпивая с Диком, Саша чувствовал себя так же, как во время выпивок там, на кухне.

В течение десяти лет у Саши в Америке появился круг друзей и знакомых. Но Дик оставался единственным в своем роде. С ним на равных можно было говорить не только о настоящем, но и о прошлом.

Вот и сейчас, во время ланча, Саша рассказал Дику, как там изгнали с работы его доброго знакомого.

— Понимаешь, семья была обречена на голод.

— Но почему обречена? Он ведь получал пособие по безработице.

Саша выпал. На несколько секунд он замер с вилкой в руке, не в состоянии произнести ни слова. Он смотрел на Дика, как на инопланетянина, которого увидел впервые. А ведь это американец, который знал о социализме всё.

Кемпинг в старом лесу на берегу большого озера. Русскоязычная компания. Доктор медицинских наук не сдал экзамена на лайсенс американского врача и работает в биологической лаборатории. Его материальное положение значительно лучше, чем до эмиграции из Москвы. Он смотрит, как Саша, выбрав один из четырёх топоров, у каждого из которых своя функция, с удовольствием разделывает толстенную сосновую колоду.

— Не умеют американцы делать топоры, — сказал бывший доктор медицинских наук.

Саша с недоумением посмотрел на него, ничего не сказал, но подумал, откуда это расейское высокомерие и спесь?

Прошло четыре года. Тот же кемпинг. Та же компания. Саша рубит на поленья длинный поваленный ствол берёзы.

— Не умеют американцы делать топоры, — сказал бывший доктор медицинских наук.

Саша перестал рубить.

— Понимаешь, американцы слетали на Луну, убедились, что там нет лесов, и решили, что могут обойтись без топоров.

— Алекс, вы уже пять лет работаете в нашей компании и ни разу не взяли отпуска по болезни.

Бывший советский инженер с некоторым беспокойством посмотрел на своего шефа.

— Слава Богу, за всё это время я ни разу не болел.

— Но ведь по статистике американский инженер в год в среднем берёт шестнадцать дней отпуска по болезни. Так что никто не запретил вам воспользоваться этим.

— Спасибо, бос. В советском Союзе мне пришлось столько лгать, что этого хватит на несколько жизней.

Пикник решили завершить стрельбой по целям. Поставили два щита на расстоянии метра друг от друга. Прицепили мишени. Правый щит для стрельбы из пистолетов, левый — из карабина.

Мужчины достали пистолеты, и, как истинные джентльмены, предложили начать женщинам. Нетерпеливые амазонки стали стрелять по двум мишеням. Инна устроилась под кустом и с недоумением, изредка отрываясь от книги, поглядывала на вошедших в азарт подруг. Пьяная компания не оставила её в покое. Пришлось уступить.

Тяжёлый пистолет взяла в руку с отвращением, как лягушку. Инструкции посыпались со всех сторон — как держать, как целиться, как нажать на спусковой крючок. Нажала. Закрыла глаза, оглушённая выстрелом.

Мужчины помчались к щиту.

— Потрясающе! Впервые в жизни стреляет и в десятку! Невероятно!

Инна неторопливо подошла к щиту.

— Чего ж ты говоришь, что впервые? Определёно ты уже тренировалась когда-то?

— Нет, впервые. Но только я целила не в эту мишень, а в правую.

Сиэтлский музей изобразительных искусств. Выставка работ художника Джона Сарджента. Залы едва вмещают посетителей. Школьники с экскурсоводами. Инвалиды в колясках. Старики. Молодёжь. Относительно тихо. Большинство посетителей слушают объяснения электронных гидов. Перед отличной картиной — обнаженный юноша — остановилась пожилая супружеская пара. И вдруг, — вдруг, потому что в этом зале ни сном, ни духом я не ожидал услышать русскую речь, — дама задала мужу вопрос в полной уверенности, что её никто не понимает:

— Как ты думаешь, он обрезанный?

— Не знаю. Подойди и посмотри.

Маневрируя между любопытством и смущением, дама приблизилась к картине. Возвратилась к мужу:

— Нет, он не обрезанный. Он негр.

Примерно в полуметре от дамы, не отрывая взгляда от картины и забыв о правилах приличия, на том же русском языке я изрёк:

— Негры тоже бывают обрезанными.

Лучше бы я промолчал. Нехорошо доводить людей до шока.