Стремительно смеркалось. Под белым тентом царила почти полная темнота, нарушаемая лишь светом факелов, пробивающимся снаружи оранжевыми силуэтами.

Охотники вели себя странно. Они полностью игнорировали конвоируемых чародеев, словно их не существовало. Между собой же они переговаривались редко, и исключительно полушепотом, тихим и неразборчивым.

Холодало. Руки невыносимо болели из-за тугой вязки. Голод и жажда начинали давать о себе знать; из-за неудобного положения уснуть надолго было невозможно. Уставшие и порядком раздраженные чародеи вяло перепалывались, но Лилит этого не слышала. Она была не здесь.

Когда-то давно, она помнила, ей снились вьющиеся спиралями деревья с бело-фиолетовыми стволами, воздух был напитан экстатическим счастьем, а ветер шептал ей милости с теплотой и нежностью.

Здесь, в черноте, разбавленной цветными акварельными пятнами, она чувствовала нечто похожее. Живая темнота пахла застарелой болью и изнурением. Боль проникала под кожу тонкими иглами, пронизывая насквозь.

Как она ни старалась, она не могла вспомнить, как попала сюда и что здесь делает. Воспоминания были размытыми и стремительно ускользали, едва она пыталась за них ухватиться. Лишь одно она помнила наверняка: ее зовут Лилит. Даже боль в каждой клетке тела, от которой невозможно было скрыться и убежать, не могла заставить ее забыть об этом.

Лилит охватила глубокая, вселенская тоска. Она лежала, глядя на расплывающиеся цветные пятна, и привязанный к сердцу якорь тянул ее все дальше вниз, к безразличной безысходности, к молчаливому смирению, к покорности перед своей участью.

– Какая потрясающая галантность! – умилился Варац, глядя на то, как один из охотников подхватывает обмякшее тело Лилит на руки. – Ты ее до самой виселицы так потащишь?

Юноша ничего не ответил. Лицо его сохраняло безразличие и безучастность.

Тент сняли, клеть открыли. Чародеев отстегнули от кованых прутьев. Они покинули повозку, едва ступая ватными, затекшими ногами.

Их окружала небольшая поляна, к которой от тракта вела искусственно вытоптанная дорожка. Пространство вокруг поляны освещал костер и несколько воткнутых в землю факелов, расставленных по периметру стоянки.

Охотников было восемь; двое вели чародеев, двое готовили еду, один растирал и кормил лошадей, и еще трое сидели у костра, точа оружие и подтягивая тетиву на луках. Каждый был занят своим делом. Не слышалось разговоров, баек и обсуждений, жалоб или смеха; они были молчаливы, сосредоточены и даже будто утомлены.

Чародеям по очереди развязали руки, но лишь для того, чтобы связать их спереди. Дарири разминала затекшие плечи, постанывая и охая.

– А ноги скуете? – спросил Варац насмешливо, когда на нем защелкнули замок. – Нельзя недооценивать скорость, с которой желающий того чародей может драпать по темному лесу.

Не получив ответа, он вздохнул.

– Какая омерзительная скучища. Стыдитесь, кирьи! Пытать людей цепями и клетьми это одно, но пытать унынием это совершенно бесчеловечно.

– Ты когда-нибудь затыкаешься? – спросила Дарири устало.

– По праздникам, – кивнул Варац. – И когда мне доступны другие развлечения, кроме звука собственного голоса.

– Вздернуться бы от такого развлечения, – буркнула чародейка в ответ.

Их отвели к костру и усадили чуть поодаль от основной группы охотников. Лилит лежала рядом со связанными за спиной руками. Кто-то заботливо положил ей под голову мешок, набитый чем-то мягким, и Варац умилился вслух с долей ехидства в голосе.

Дарири присела рядом на колени и коснулась щеки Лилит. Почувствовав тепло живого тела, она облегченно выдохнула. Варац посмотрел на нее с насмешливым скепсисом, но ничего не сказал.

Лысый мужчина со шрамом подошел к ним, неся в руке бурдюк с водой.

– Налегать не советую. Останавливаться для справления нужды не будем, – сказал он, присаживаясь возле Дарири. Та жадно припала губами к воде.

– О, да он говорящий! – воскликнул Варац восторженно. – Кирье, а как быть в такой ситуации: облегчиться нужно совершенно нестерпимо, но эта джеллаба мне дорога, как память?

Мужчина поманил его рукой.

– Так сразу? – Варац с готовностью поднялся на ноги. – Не стоит ли нам сначала узнать друг друга поближе, а, кирье? Или хотя бы обменяться именами?

– Разумеется, – неожиданно ответил мужчина. – Льгашмын, по роду Валорийский. Почтен, кирье.

Слегка опешив от такого развития событий, Варац впустую хлопнул ртом.

– Удивительные дела! – сказал он весело после небольшой паузы. – Варац, почтен даже больше вашего. Полагаю, этого достаточно, чтобы вы могли наблюдать за интимным процессом моего испражнения? Впрочем, буду откровенен: даже это было совершенно необязательно. По крайней мере, по моему опыту.

– Ты омерзителен, – поморщилась Дарири, сидевшая на коленях возле Лилит.

Варац легко поклонился.

– Естественно, дорогуша. Прошу извинить! Нужда зовет!

Льгашмын и Варац удалились в темноту подлеска. Лилит дернула плечом, что заставило Дарири встрепенуться. Она взволнованно вгляделась в ее лицо, но оно оставалось таким же безжизненным; это был всего лишь короткий мышечный спазм.

Разочарованная, чародейка поменяла позу и устало вздохнула.

– Вы меня собираетесь кормить, нет? – раздраженно крикнула она собравшимся вокруг костра охотникам.

Бесконечность невозможно осознать. Но ее можно почувствовать.

Что, если что-то тянется целую вечность? Без начала, без конца? Что-то, что не подчиняется законам линейного времени, что-то, что не может умереть, потому что оно никогда не рождалось?

Лилит ощущала холодное касание воздуха. Он обволакивал ее и приподнимал над землей, помогая встать. Не для того ли, чтобы снова уронить на землю, побольнее?

Существование. Одинокая искорка без прошлого, без будущего, без памяти и мыслей. Которая помнила лишь свое имя, и не смогла бы его забыть, даже если бы того хотела; тьма нашептывала его ласково и томно, c плохо скрываемой болью в несуществующем голосе:

– Lilith. Lilith. Lilith.

Прошла ровно тамиса пути. Тело изнывало от усталости: тугие цепи, прерывистый сон на твердой земле и постоянная обездвиженность брали измором верно и постепенно. Кормили чародеев исправно, утром перед выездом и вечером перед сном. Насколько это было возможно в полевых условиях, еда была сносной, и на голод жаловаться не приходилось. Конвоировали их все так же, в тишине, нарушаемой лишь редким перешептыванием охотников, стуком телеги и звоном подков.

Варацу порядком наскучило издеваться над Дарири, но и разговаривать с ней по душам он не торопился. Порой он задавал вопрос, или расщедривался на колкий комментарий. Дарири игнорировала его, отвечая лишь изредка. Ее не заботила болтовня и манипуляции незнакомого ей чародея. Ее заботила судьба Лилит, и с каждым проходящим днем все сильнее.

– Дорогуша, – сказал Варац заметно мягче, чем когда-либо до этого. Дарири посмотрела на него внимательно, пытаясь понять, чем заслужила такую щедрость. – Тебе нужно ее отпустить. Поверь мне на слово, так будет лучше всего.

– Ты всю тамису измывался надо мной, моими чувствами и моей верой, будто унижать меня – твое последнее в жизни развлечение. И теперь у тебя хватает наглости говорить мне, что делать, скотина?

– Хочешь горевать – ради бога, – пожал плечами Варац. – Но верить в то, чего никогда не будет? Это жалко и печально, дорогуша. Ты же взрослая чародейка, должна понимать, что из некоторых мест не возвращаются.

Дарири едва заметно прослезилась и посмотрела на него злобно.

– Это ты – жалок и печален. Одинокий ты, суицидальный кусок дерьма.

Чародей склонил голову набок, ничего не ответив.

– Видеть тебя, урода, не могу, – она шмыгнула носом, унимая подступившие к горлу слезы. – Сиди, считай в уме созвездия, и не смей даже смотреть на меня.