– Закат, – кивнула ей аньянгка, сдерживая зевок.

Они вышли и направились в одну из нескольких одноэтажных минок, крыши которых были выложены глиной и бамбуком. Лилит поднялась открыла раздвижную дверь.

– Прошу.

В центре минки стоял крупный деревянный столб темного дерева, подле него – напольный стол с несколькими подушками. Дарири увидела еще три раздвижные двери, прорезанные в ширмах.

Лилит направилась в одну из комнат и бросила рюкзак возле низкой спальной кровати, которая почти касалась пола.

– У меня вечерняя тренировка и баня, – сказала она, доставая из рюкзака комплект сменной одежды. – Ужин сюда принесут.

Окри с любопытством осмотрел все комнаты.

– Тут стен нет?

– Нет. Только ширмы. Так что горе тому, кто решит похрапеть ночью.

Покинув минку, Лилит выдохнула и спустилась с крыльца.

Последние несколько лет она работала над самоконтролем. Главным образом, она училась контролировать собственную вспыльчивость. Это было важно для овладения боевым искусством айдзу кагэ-рю, которой ее учил Чи. Он всегда говорил, что не нужно избегать неприятных эмоций, но принять их, прожить, и отпустить. И если подходить к этому правильно, то момент проживания будет становиться все короче и легче, со временем все уменьшая твой внутренний мир, и приближая тебя к полному слиянию с внешним.

Это было непросто. Очень непросто. Лилит всю жизнь действовала, руководствуясь импульсом, чувством момента. И никогда не останавливалась, чтобы прислушаться к себе и что-то там прожить. Она неслась вперед сломя голову, и неважно, что было перед ней: превосходящий ее в силе соперник, обрыв скалы или драконья пасть. Даже работая, Лилит редко планировала надолго вперед. Опыт подсказывал ей, что все равно ничто никогда не идет, как задумано. Ее всегда выручала способность импровизировать и выдавать спонтанные решения, часто рискованные и опасные, но как правило эффективные. Умение думать на ходу спасало ей шкуру и, самое главное, позволяло выполнить заказ.

Жить в моменте это хорошо, говорил Чи. Но при принятии любого решения нужно уметь заглядывать в себя. Ментальное воспитание – вот, что было самым трудным. Не акробатика, не техника, не выпады, блоки и увороты. Дыхание, спокойное дыхание, размеренность, точность, простота. Не атаковать, как только представится первая возможность. Изучить себя, противника, окружение. Слиться с миром, слиться с воздухом. Проявить терпение.

Лилит стоило невероятных усилий не злиться на себя за неудачи. Когда она только пришла в храм, медитация была первым этапом на долгом пути освоения боевого искусства. Когда дело дошло до медитации на пустоту, у нее ушли луны, прежде чем она научилась не думать ни о чем хотя бы несколько мин кряду. Не думать, не видеть и не слышать. Не существовать.

Лилит медленно выдохнула, меняя стойку.

– Сколько займет восхождение? – спросила Дарири, глядя на уходящую вверх узкую тропку, вдоль которой было воткнуто множество палок, увешанных флажками, лентами и колокольчиками.

– Чуть больше половины дня, – Лилит вытащила одну из палок и ловко провертела в руках. – Если плестись не будем.

– А их можно брать? – спросила Дарири с сомнением.

– Их нужно брать, они здесь как раз для этого. Облегчают восхождение. Мы их оставим наверху, и заберем, когда пойдем вниз.

Окри выбрал себе палку, обмотанную синей лентой с небольшим глиняным колокольчиком. Дарири взяла первую попавшуюся, с двумя тканевыми фигурками, изображающими человечков.

– Ну, двинули.

Кое-где тропка была выложена камнями. На скалах виднелись частично смытые дождем рисунки и надписи, нанесенные углем или меловым камнем. В основном они изображали семиглавое существо с драконьими головами, но там были и люди, и островные маски, орнаменты, и много чего еще. Некоторые рисунки были подсмыты дождем, какие-то были совсем свежими.

– Здесь часто паломничают. Храм сравнительно большой, к тому же недалеко от города. Паломников любят, туристов – нет, – сказала Лилит, заметив интерес Окри к наскальной живописи.

– А это че? Дракон? – он указал на семиглавое чудовище, схематично нарисованное белым на бледно-серой горной породе.

– Это гидра. Священное животное в их вере.

– По легенде, мир появился из пламенного дыхания небесного дракона Тапантсе. Пламя создало свет, тепло создало жизнь, – пояснила Дарири. – А гидры – его возлюбленные дети.

Лилит кивнула.

– В Аньянге нелегальна охота на гидр, гидриные бои и вообще причинение им любого вреда. Надо сказать, мерзавки этим с удовольствие пользуются. Жрут скот у деревенских, иногда разоряют урожаи. Чисто из вредности. Противные они, если меня спросите.

– Я думала, ты прониклась местными верованиями, – дыхание Дарири начало понемногу сбиваться.

– Мне не нужно верить в небесных драконов и почитать ящериц, чтобы учиться боевым искусствам. Храм вообще не про это. Он про путь к себе. Ты правильно сказала: “по легенде”. Для них это скорее красивая сказочка, чем истинная вера. Они вообще не особенно признают идолов. И не поклоняются никому.

– Сильно, – заметила Дарири. – Мне нравится.

– Ну. Знаешь, как у меня от сердца отлегло, когда я поняла, что не надо будет читать молитвы перед едой и притворяться, что тебе не все равно, что там после смерти?

Окри ненадолго ушел в себя.

– Я чет ваще никогда не думал, что верить можно в че-то еще. Ну, кроме Бога, – сказал он, оторвав глаза от земли.

– И как, – покосилась на него Лилит. – Веришь?

– Ну… – замялся мальчик. – Да. А как еще?

Лилит тихо фыркнула, и издала усталый вздох.

– Ты в приходе-то бывал хоть раз?

– Ну, пару раз был с мамкой…

– И что там услышал?

Окри смутился сильнее. Лилит невесело хмыкнула.

– Ламбианскую Книгу ты тоже не читал, и мамка тебе не читала. Так?

– Ты ж сама нижегородская, – буркнул Окри недовольно. – Знаешь что мы не читаем.

– Знаю. И тем это удивительнее: церковь собиралась тебя казнить, изуродовала на всю жизнь, а ты все равно хранишь им верность. Даже не зная ничего о боге, в которого веришь.

– Церковь и вера – не одно и то же, – заметила Дарири. – Ты-то, в отличие от него, умеешь читать. Должна понимать разницу.

– Бог – это идея. А церковь – воплощение этой идеи в нашем бренном мире. В том, что воплощение такое уродское, виноваты исключительно люди. Но это не значит, что ненавидеть нужно только их.

– А ты Книгу читала, типа? – спросил Окри с сомнением.

– У меня отец был пастором, – Лилит покосилась на него насмешкой. – С пеленок слушала, заучивала, и на службу ходила каждое полнолуние. И знаю о ламбианцах достаточно, чтобы их презирать.

Окри немного помолчал, задумчиво пиная мелкие камни под своими ногами.

– Например? – спросил он.

– Например, – охотно подхватила она. – Что твое клеймо чудное обозначает, ты в курсе?

– Ну, грех, типа, – слегка неохотно ответил мальчик. – Что на мне теперь печать сатаны.

– Ага. И все?

– Бляха, не знаю. Наверное.

Услышав раздражение в его голосе, Лилит немного смягчилась.

– Не твоя вина, что не знаешь. Это в церковных школах изучают, которые нижегородским не светят. Хочешь, расскажу пока идем.

Окри кивнул.

– Тогда давай сначала. Книга описывает Катаклизм, который привел к кончине старого мира и зарождению нового. Конкретнее – падение Вавилона, крупнейшего торгового центра на тогдашнем Континенте. “Пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы.”, цитируя Книгу. Ламбианцы верят, что язычники и племена прогневали Бога, и Катаклизм был проявлением его гнева. И что он непременно повторится, если мы не будем жить по его заветам. Конкретнее – по Книге.

– А откуда взялась сама книга?

– Была написана безымянным пророком, якобы. Ламбианство возникло вскоре после Катаклизма, но по-настоящему пошло в гору только когда люди обжились в новом мире. Начали формировать государства, осваивать новые земли.