«Он говорит так, как будто Куолаярви уже захвачены нами», — подумал Лундстрем.
ГЛАВА ПЯТАЯ
На улицах горели костры.
Слышны были ржание лошадей и громкие разговоры невидимых в темноте людей.
И оттого, что люди эти не были видны, их казалось бесконечно много. И ощущение множества людей, идущих вместе на одно и то же дело, на одни и те же трудности, страдания и радости, волновало и одновременно успокаивало уверенностью в своей силе и непобедимости. Шутка ли сказать, сколько народу шло заодно в этих малолюдных северных районах Похьяла.
Лундстрем впряг отдохнувшую лошадь управляющего в сани.
Кучер сладко спал в помещении харчевни.
«Пусть спит, холуй, до второго пришествия», — подумал Лундстрем.
Когда Коскинен выезжал из деревни, его неожиданно окликнул старик, тот, что говорил от имени делегации, пришедшей за охотничьим оружием.
— Вы уходите?
— Да.
— А когда вы снова придете к нам? — и в голосе его звучала надежда.
— Не беспокойся, мы еще вернемся, — ответил Коскинен и дернул вожжи. — Мы еще вернемся, Суоми! — громко повторил он.
«Разве мы покидаем Суоми?» — подумал Лундстрем, и сердце его сжалось.
Метрах в двухстах за околицей через сетку зачастившего снега пробивалось пламя костра первого дозора. У костра дежурили часовые. Они в темноте, не узнав Коскинена, спросили пароль.
— Все отлично, — сказал Коскинен, отъехав.
Лундстрем в одном из дозорных, к своему удивлению, узнал почтальона. На его вопрос дозорный махнул рукой.
— Пусть письма сами ходят.
Темнеют спины последнего ряда лыжников второй роты.
Кто-то идет рядом с санями и разговаривает с Коскиненом. Я хорошо запомнил фамилии партизан и даже во тьме различу их лица. Кианто, Кивинен, Вянеля, Кяльмин, Керанен, Викстрем, Линола, Курвинен, Ниемеля, Кяркенен, Хольман, Сванде, Вайсонен, Эмиль Ватери, Лаура Хирвонен, Альбин Пеланен, Август, Малинен-Ренге, Вилле-Элиас, Матсон. Но разве перечислишь поименно всех участников этого зимнего, неповторимого снежного похода, прошедших сотни километров в нестерпимом морозе, в полярных тундрах в феврале 1922 года, восставших, чтобы отвести удар от единственной в мире Страны Советов?
Разве точно припомнишь, что случилось в каждой пройденной деревне в эти дни февраля?
Переход и потом сон, дежурство у костра, перекуры, холодная закуска и ледяной ветер в лицо.
Одна деревня была похожа на другую.
День переходил в ночь, ночь в день, и трудно потом было припоминать, что когда произошло. Так это было все быстро и неожиданно.
Лундстрем проснулся оттого, что сани внезапно остановились. Он открыл глаза, и сразу на его веки опустилась и растаяла липкая мохнатая снежинка. Было темно. Шел снег.
— Гостинцы Инари, подарок Инари товарищу Коскинену, — были слышны голоса.
Лундстрем подвинулся вбок. Двигаться нельзя было — рядом сидел Коскинен.
— Товарищ Коскинен, по приказанию товарища Инари мы доставили вам четырех арестованных солдат из Куолаярви, одного ленсмана, один револьвер, четыре винтовки, письмо Инари и пакет с казенной печатью.
— Дай письмо и пакет сюда!
— А что сделать с арестованными?
— Одного солдата оставь здесь. Остальных везите к Олави в Коски, пусть запрет их на несколько дней.
Как бы прочесть в этой тьме, сгущенной влажным снегом, послание Инари? К счастью, у Лундстрема был небольшой карманный фонарь.
Они остановили сани, приподняли немного вверх мохнатую полость и, присев на корточки, при свете фонаря с трудом разобрали каракули Инари. Интересно, что находится в этом «совершенно секретном» пакете?
Коскинен взломал печать и вытащил из конверта вдвое сложенный листок хрустящей бумаги.
Он внимательно прочитал его два раза, а Вирта и Лундстрем стояли рядом молча. Вирта держал в руке фонарик.
К ним подошел Сунила.
— Товарищи, — сказал торжествующе Коскинен. — Мы сорвали им мобилизацию в Похьяла. В этой бумажке распоряжение о немедленной мобилизации семи возрастов и отправке их в Улеаборг. Черта с два они получат теперь. Черта с два пойдут теперь ребята и из соседних приходов. Мы сорвали им мобилизацию, — повторил Коскинен.
Лундстрем сидел теперь на облучке. Вирта осторожно прятал потушенный фонарик в карман.
— Теперь поговорим о том, как мы захватим гарнизон в Куолаярви, — обратился к командиру второй роты Коскинен.
Сани быстро катились по наезженной и выглаженной лыжами двух прошедших рот дороге.
Когда вышли из Коски, снег падал вертикально, ветра не было. Теперь же он несся прямо в лицо, залепляя глаза и тяжело садясь на одежду.
— Эй, останови!
Это Лундстрем в темноте наехал на пятки лыж последней шеренги второй роты. Он освободил вожжи. Лошадь пошла медленнее.
Командир второй роты предлагал окружить со всех сторон Куолаярви и начать наступление по всем правилам военного искусства.
— Твое предложение не годится. Лишняя стрельба. Лишние потери. Надо в темноте подойти к дому, где спят господа офицеры. Окружить его. И послать лейтенанту записку-ультиматум, чтобы немедленно сдавался.
— Незачем объявлять врагу, с какой стороны и как на него наступаешь.
— Нет, пока он не разобрался в обстановке, надо взять его на испуг.
— По-моему, надо меньше шума. И потом военная наука всех случаев предусмотреть не может. Пленного солдата мы пошлем с запиской.
Вторая рота подошла к хуторам.
Головные, ослепляемые метелью, чуть было не прошли мимо, но один из них все же успел вовремя заметить низкое темное пламя ракотулетов.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
— Не вовремя Инари ушел в разведку, — проворчал командир второй роты.
Ему думалось, что Инари, как бывший в армии человек, поддержит его план и Коскинену придется уступить и не совершать необдуманных поступков. Но Инари, взяв с собою Каллио, ушел сбивать телефоны и телеграфы, не дождавшись второй роты. Ему бы уже полагалось вернуться обратно, но его все не было.
— Что же, в таком случае придется действовать и без Инари, — сказал Коскинен. — Надо воспользоваться помощью вьюги.
Даже здесь, в теплой комнате, завываньями в печной трубе присутствовала вьюга.
У самого входа были составлены в козлы винтовки.
Коскинен писал записку.
— Вот, — сказал, вставая, Коскинен и громко прочел записку:
— «Господин лейтенант! Село окружено. Ваши солдаты все арестованы. Связь прервана. Выходите на крыльцо поодиночке с поднятыми руками, тогда никому не причинят никакого зла… Мы будем ждать пять минут с того момента, как закроется дверь за нашим вестовым, после чего, если вы сразу не сдадитесь, дадим предупредительный залп. Ваш солдат может уверить вас, что мы имеем достаточно силы, чтобы взять вас.
Штаб партизанского батальона Похьяла Уполномоченный ЦК Финской компартии Яхветти Коскинен».
— Ты возьмешь, Лундстрем, с собой десяток парней и окружишь домик, где находятся господа офицеры. Их там должно быть три или четыре, они, наверно, уже спят. Возьми с собой к лейтенанту того пленного егеря. Пусть подтвердит то, что я написал. Если через полчаса Инари не возвратится, второй роте придется окружить казарму.
Дом, отведенный под казарму, находился в одном конце деревни. Офицеры снимали себе квартиры в другом.
— Будет исполнено, товарищ начальник, — постарался по-военному отрапортовать Лундстрем.
И, приняв из рук Коскинена записку, он пошел отбирать десяток парней. Потом, освободив из чулана пленного егеря и объяснив ему, в чем дело, Лундстрем с замиранием сердца вышел на крыльцо.
Первый раз в жизни он командовал вооруженным отрядом, первый раз в жизни ему приходилось выполнять боевое задание.
Эх, если бы увидели сейчас его ребята из цеха!
Он захлопнул за собой дверь и сразу же точно ослеп.
Снег, тонко шелестя, срывался неудержимым ручьем с крыш, поднимался из-под самых ног вверх, поддувая шейный шарф, который сразу тяжелел, слепил глаза, таял на щеках, стремился проникнуть за шиворот.
