Лундстрем принялся растирать дрожащего Инари шерстяным одеялом.

Олави сидел молча, мрачно вперив свой взгляд в ту точку, где вынырнул Инари. От нее сейчас, как от брошенного камня, шли, все увеличиваясь и удаляясь, круги.

Через несколько минут Инари перестал дрожать и снова пришел в себя.

Он отбросил шерстяное, влажное одеяло, встал во весь рост в карбасе и спросил Олави:

— Где?

Олави, не ответив ни слова, ткнул пальцем в точку, с которой не спускал глаз.

Инари нырнул и на этот раз под руками почувствовал скользкую поверхность патронного ящика. Но трудно было сразу рукой ухватить его, на отполированной поверхности не было ни выступа, ни углубления, за которое можно было бы зацепиться. И опять вода оторвала Инари и вытолкнула на поверхность озера. Он не заметил, как, пытаясь взять ящик, содрал кожу на ладони. Он снова нырнул, и на этот раз ему посчастливилось — удалось просунуть кисть под дно ящика. Он приподнял его. Сразу вода ударила в нос, закружилась голова, и, закрыв глаза, стараясь не выпустить из деревенеющих рук скользкого ящика, Инари выплыл на поверхность. И сразу ящик потяжелел и начал поворачиваться в руках. Если бы ловким рывком, перегнувшись за борт карбаса, его не подхватил Олави, он, несомненно, снова бы очутился на дне.

Снова Лундстрем старательно, изо всех сил растирал Инари шерстяным одеялом.

Но Инари дрожал уже не так отчаянно, как в первый раз. Его, очевидно, согревала надежда вытащить из воды весь драгоценный груз.

В самом деле, если можно достать со дна один патронный ящик, почему же нельзя достать десять, почему не поднять и все сброшенное в озеро оружие?

Но кто же это сделает?

Олави плавает плохо, Лундстрем глубже двух метров не ныряет и уж, конечно, ничего не сумеет поднять со дна, а одному Инари этой работы не вынести.

Инари снова прыгнул с карбаса в леденящую воду и через несколько секунд вынырнул с пустыми руками. И опять, не влезая в карбас, он нырнул, и стало на поверхности спокойно.

Сорвавшись с неба, прочертил быструю параболу метеор.

Инари был под водою. И вдруг Олави и Лундстрем почувствовали удар в днище карбаса.

— Он стукнулся головой о карбас! — громко вскрикнул Лундстрем.

— Тише, — проворчал Олави и стал табанить.

Карбас медленно повернулся, и из воды выставилась голова Инари. Он тяжело дышал. Руки его вцепились в какую-то неопределенной формы ношу.

— Тащите, — задыхаясь, прохрипел он, — тащите!

И, перегнувшись через борт, совсем забыв осторожность и заботу о равновесии, один из товарищей вцепился в мешок с оружием, другой схватил Инари.

Инари задыхался, у него сводило челюсти, и Олави его растирал изо всей силы своим одеялом.

Одежда Лундстрема тоже была совсем мокрая, и его трясло как в лихорадке.

Инари торжествующе показал рукой на спасенный мешок и ящик.

«Это сущее сумасшествие, — подумал Лундстрем, — воспаления легких ни ему, ни мне теперь не миновать. Это сущее сумасшествие», — повторил он про себя и с уважением взглянул на спасенный ящик и винтовки.

Через несколько минут Инари немного отогрелся и, казалось, вновь обрел дар речи.

— Я думаю, этой ночью удастся выудить половину добычи, — решил он.

Но ему не пришлось исполнить свое решение.

Он прыгнул в третий раз и снова скрылся под водой.

Вынырнув, он крикнул:

— Сюда!

И по его голосу Лундстрем решил, что все уже кончено. Одним ударом весел Олави подвинул карбас к Инари. Перегнувшись, они втащили в лодку тяжелое, почти безжизненное тело товарища. Левая нога и рука у Инари были скрючены.

— Чертова судорога, — хрипло процедил, стуча зубами, Инари. — Дайте что-нибудь острое, — сказал он.

Лундстрем подал свой нож. Инари сделал небольшой надрез на бицепсе и на икре сведенных судорогой конечностей.

— Теперь несколько капель дурной крови сойдет и вместе с ними судорога, это верное дело, — убежденно сказал он.

— Одевайся, — сказал Олави тоном приказа. — Одевайся, — повторил он еще решительнее.

И Олави повел карбас обратно в речку, чтобы спрятать его там, где он простоял конец прошлой ночи.

Там был разведен большой жаркий костер.

Инари глотал большими глотками горячий кофе.

Они все трое грелись у пламени лесного костра. Олави и Лундстрем установили вахту. Инари заснул и спал без просыпу и только время от времени вздрагивал и бормотал что-то невнятное.

Первым на вахте был Лундстрем. Он думал о том, что ни одни сутки в его жизни не были такими страшными и тяжелыми, как протекшие, что Инари оружие достанет, и это будет, наверно, через неделю, если они не умрут от простуды. События этой ночи не придется ему никогда никому рассказать, даже если он уцелеет, потому что кто же поверит этому сумасшедшему рассказу.

Солнце уже стояло над горизонтом, когда дежурство принял Олави.

Он достал из ящика на носу длинную веревку и принялся за работу.

Когда Лундстрем проснулся, солнце снова низко висело над лесом, на другом берегу озера. Инари, заметно исхудавший и бледный, ел из чугунка уху, одобрительно покачивая головой в ответ на то, что ему говорил Олави.

Олави показывал ему канат с приделанными к концу двумя петлями.

— Ты нырнешь, зацепишь петлею мешок или ящик, а мы его втащим в карбас.

Опять с наступлением полной темноты товарищи отправились на дело. Опять Инари снял с себя одежду и нырнул первый раз, и второй, и третий. Опять его оттирали шерстяными одеялами. И почти каждый раз он подцеплял на петлю добычу. Холод проникал во все его поры, и вода отчаянно сопротивлялась его стремлению достичь дна, она выталкивала его все время на поверхность, набивалась в ноздри, заполняла до тупой боли уши.

«И люди ухитряются тонуть!» — злобствуя, подумал он, после того как вода снова вышвырнула его, как пробку, наверх.

Теперь, когда он нырял, он говорил себе: «Это последний раз на сегодня» — и все-таки опять нырял.

Дрожащее тело растирали шерстяным одеялом. Инари немного отогревался, зубы переставали бить барабанную дробь, и он снова прыгал в холодную проклятую воду.

Так он нырял двенадцать раз, и друзья на канате девять раз подымали драгоценный груз. И снова Олави, поглядев на Инари, стал грести обратно к убежищу.

У Инари в голове стучали какие-то неуловимые молоточки, уши ныли не переставая, и казалось ему — вот-вот лопнут барабанные перепонки.

Лундстрем усиленно тер его шерстяным влажным одеялом. Но Инари, казалось, не чувствовал никаких прикосновений, и перед его глазами плыли, перемежаясь и растворяясь друг в друге, красные, зеленые и желтые круги.

Это было больше, чем мог выдержать человек.

Он, казалось, начинал терять сознание.

…Когда он очнулся, было уже далеко за полдень, и лес скромно и спокойно гляделся в гладкую поверхность реки.

Он приподнялся и, опершись на локоть, огляделся. Около карбаса стояла торжественная тишина.

Ударяясь о ветки, упала шишка. Олави привязывал тяжелый валун.

— Одиннадцать мест уже есть, — вслух подсчитал Инари, — осталось еще девять. — И про себя подумал: «На девять-то меня, пожалуй, хватит».

У него болела голова, и ему не хотелось есть. Он снова заснул и спал до вечера.

Олави и Лундстрем говорили, что не стоит Инари снова в эту ночь идти на работу. Пусть он оправится и подождет одни сутки.

— Мы и так возимся больше, чем полагается. Коскинен сказал, что оружие должно быть на месте точно в срок.

И снова они выехали на карбасе к месту, где утопили оружие. И снова Инари скинул с себя одежду. Олави опустил в воду на канате тяжелый валун. Инари таким образом мог держаться за канат, и его не так быстро выталкивала вода наверх. Этот валун по надобности можно было передвигать с места на место, и, таким образом, работа Инари облегчалась.

Он нырял и, держась одной рукой за канат, другой приспособлял петлю к связке винтовок или патронному ящику, и Олави с Лундстремом вытягивали в карбас груз.

Правда, один раз уже у самой поверхности ящик накренился и, перевернувшись, снова пошел на дно.