— Сатана-пергела! — выругался сквозь зубы Олави и стал втаскивать в карбас Инари, вынырнувшего с другого борта.

— Ну? — дрожа, спросил Инари.

— Все в порядке, — сказал Олави.

Когда товарищи вытащили последнюю связку, Инари уже не походил на живого человека, он лежал на дне карбаса, запрокинув голову, из носа у него текла узенькой темной струйкой кровь. Он ничего не слышал и что-то бормотал, казалось, про себя.

Лундстрем, растирая распростертое тело, приблизил ухо к губам Инари и услышал торопливый шепот:

— Коскинен, я выполнил приказ.

Олави направил карбас в испытанное убежище.

Разложили костер. Инари лежал у костра и спал с раскрытыми глазами. Глядя на него, Лундстрем долго не мог заснуть.

Утром Инари было плохо, как во время большой килевой качки. Он уткнулся головою в сосну и стоял, почти теряя сознание от подступившей к сердцу тошноты.

Около пяти часов пополудни Олави и Лундстрем вывели свой кораблик из речки в озеро.

Олави и Лундстрем гребли по очереди.

Инари лежал на дне и уверял товарищей, когда ловил на себе их пристальный и серьезный взгляд, что ему уже гораздо лучше, что к ночи и он сумеет приналечь на весла.

Уже погашены были последние огни в деревне, когда нагруженный карбас, пройдя, наконец, через все озеро, добрался до противоположного конца. Речка, соединявшая это озеро с другим, была очень узкая. Когда карбас шел посередине, то можно было веслом достать оба берега.

Деревню товарищи миновали быстро, молча притушив трубки, чтобы не обратить на себя внимания. В северных деревнях рано ложатся спать и встают на работу еще до рассвета.

Заслышав острый скрип весел, затявкала собака.

— Вот изба Юстунена, — улыбнулся Олави. — Не придется парню нашим самогоном угоститься.

Деревня была пройдена.

Оставалось по речке пройти километров тридцать, потом речка должна была привести карбас снова в озеро. Надо было пересечь и второе озеро, узкое и длинное, километров тринадцать-пятнадцать, и тогда нужно было доставать из дальней деревни лошадей или оленей, чтобы перебросить к селу Куолаярви через холмы груз. Друзья раньше предполагали, в крайнем случае, все переправить, перетащить на своей спине. Но сейчас из-за болезненного состояния Инари это отпадало.

Под утро Инари попросил трубку у Олави.

Олави протянул ему свою трубку и, просияв, шепнул Лундстрему:

— Просит закурить, слава богу, все в порядке — выздоравливает.

На этот раз они днем не пристали к берегу, шли спокойно вниз по течению, почти не берясь за весла.

Инари за обедом ел вместе с другими и даже похвалил похлебку.

К следующему утру вышли они в новое большое озеро.

Инари требовал уже своей доли в работе, но товарищи не дали ему сесть за весла.

День собирался пасмурный, ветер покрывал озеро мелкой рябью. Поэтому решено было вести карбас не напрямик через озеро, а по левому берегу.

На правом берегу ютилось становище, состоявшее из трех-четырех хозяйств.

Карбас был переведен через озеро вдоль берега, поросшего редеющим лесом.

Достигнув противоположного берега, товарищи выгрузили всю поклажу из карбаса и устроились на ночевку.

Ничего особенного не произошло в эту ночь, если не считать того, что, привлеченный запахом испорченного сала, к связкам винтовок подобрался Микко Репполайнен, внимательно обнюхал их и, недовольно взмахнув «трубою», затрусил подальше от этой непонятной добычи.

Это произошло, когда смена Лундстрема подходила к концу. Он было задремал и очнулся, увидев, как убегает лисица.

С наступлением дня Инари и Олави сели в карбас и, оставив Лундстрема сторожить оружие и патроны, погнали карбас с челноком к селению.

Водная часть маршрута кончилась, и посудина не была больше нужна.

Чтобы не тратить лишнего пенни, Инари решил отдать карбас тому крестьянину, который предоставил бы в его распоряжение тягло на несколько дней, а в придачу еще кое-какие продукты.

Они причалили к берегу метров за сто до становища и пошли напрямик к деревне.

Но как только они подошли к домам, из-за угла выскочили три человека: двое из них держали в руках заряженные браунинги.

— Руки вверх! — крикнул ленсман. — Наконец-то мы вас поймали!

— Я не думаю, что вы попали именно на тех, на кого охотились, — равнодушно сказал Инари.

— А это мы сейчас узнаем, — торжествовал ленсман и повел арестованных к карбасу.

Человека с браунингом Олави никогда не видел, а в третьем узнал Юстунена.

— Никогда тебе, паренек, не угощаться даровою выпивкой, — угрожающе буркнул ему Олави.

— Да разве я виноват? — разводя руками, сокрушаясь, отвечал Юстунен. — Меня самого господин ленсман обвинил в сообщничестве, и, чтобы доказать свою невиновность, я пошел с ним.

— Без лишних разговоров! — приказал ленсман.

Они подошли к карбасу.

Инари думал, что, если ленсман приступит к личному обыску, найденные при нем и Олави маузеры грозят годом тюрьмы, даже если и не будет в наличии другого обвинения. Поэтому он решил во что бы то ни стало не допускать обыскивать себя и в случае необходимости защищаться.

Пока ленсман был занят осмотром карбаса, Инари знаками и намеками пытался передать свое решение Олави. Но он так и не понял, что усвоил из его сигналов Олави, когда ленсман рассерженно вылез из карбаса и стал ругаться.

Ленсмана очень расстроило полное отсутствие улик: ни самого самогонного аппарата, ни бутылей со спиртом, ни запаса сахара, из которого в тех краях гонят самогон, он не обнаружил в карбасе.

Прямых улик не было. Он лишится премии в сто марок за открытие противозаконного самогонного гнезда.

— Я не понимаю, за что нас задержали, — жалобно обратился к ленсману Олави, называя его по-местному «валлесман». — Я столько времени не видел родных и семью, и вот, когда я тороплюсь к ним, меня без всякой причины задерживают здесь.

Говоря это, Олави вытащил из кармана удостоверение, выданное ему начальником тюрьмы, что он действительно находился в заключении с такого-то срока до такого и является жителем Похьяла.

— Ведь я даже не мог за это короткое время, господин валлесман, заняться этим богопротивным делом.

Документ был убедительным, и ленсман поколебался, но решимость в конце концов взяла верх, и уже без всякого озлобления он сказал:

— Если улик не будет, тогда суд вас освободит, а сейчас вы арестованы и препровождаетесь на сессию выездного суда в Куолаярви.

— В Куолаярви? — удивился и обрадовался сразу Олави.

— Да! А в чем дело?

— Да так, ни в чем, — пробормотал Инари.

Конвоируемые ленсманом и его помощником, они пошли прочь от карбаса.

«Убегать сейчас нельзя, — решил про себя Инари. — Ленсман устроит облаву по всему району, и тогда могут обнаружить наш груз».

К тому же решению пришел Олави. Поэтому они шли спокойно под конвоем.

Ленсман запер их в сарай с сетями и поставил стражника стеречь.

Товарищи заснули, покрывшись сетями.

Через несколько часов им, как собакам в конуру, поставили кашу, дали несколько вяленых рыбешек, и после этого они снова заснули.

Так прошло, по их подсчетам, больше суток, когда дверь вдруг распахнулась и на пороге показался ленсман.

Он выглядел добродушнее и веселее, очевидно получив какие-то радующие его известия.

— Если вы дадите честное слово финна по дороге не убегать, тогда будете доставлены к судье в течение двух суток. Я вас возьму с собой, по дороге есть дельце. В противном случае будете сидеть дольше на двое суток в холодной, пока я не возвращусь с работы.

Делать было нечего: от транспорта оружия друзья и не собирались бежать, а там будет видно. Лишь бы только Лундстрем не засыпался.

«А ему так легко здесь влипнуть, — думал Олави, — ведь он здешних мест не знает».

Правда, у него была карта с ясной чертою маршрута, но в глубине души Олави не особенно доверял картам.