Олави следит за его челноком, затем, успокаиваясь, отталкивает и свой от берега и медленно, не торопясь гонит его к карбасу.

Карбас замаскирован неплохо: Инари наломал ветвей и сверху прикрыл посудину, но Олави почему-то кажется, что карбас стоит совсем на виду и каждый кому не лень может его увидеть.

Отраженный, опрокинутый вершинами лес колышется от весла Олави.

Олави подплывает к своим и обстоятельно — а Лундстрему кажется, слишком медленно — рассказывает товарищам обо всем, что он видел и слышал.

— Надо переждать здесь этот сход, — решает Инари.

Но не успели они еще принять решение, как послышались в лесу голоса. Инари прислушался. Шум разговора, несомненно, приближался.

Судя по голосам, шло много народа.

— Выдал нас твой Юстунен, — пытаясь улыбнуться, прошептал под нос Лундстрем.

— Да, по всей видимости, это так, — нехотя согласился Инари и, вытащив из-за пазухи револьвер, проверил, все ли патроны на местах.

Олави выскочил из челнока на берег. Прошел несколько шагов. Осторожно раздвинул кусты и стал вглядываться. Да, люди шли сюда. С собаками. Впереди двое с ружьями. Позади них Юстунен. Сомнений не было.

— Будем, значит, драться до конца? — спросил Олави Инари.

Впрочем, в тоне его было скорее утверждение, чем вопрос.

Инари на секунду задумался:

«Наша задача — доставить оружие, а не погибнуть. Если мы погибнем, оружие попадет шюцкору».

И он сразу же решительно объявил:

— Груз наш надо свалить в озеро.

«Если нас не убьют — значит, и оружие не пропадет. Нас пришьют — оружие пропадет», — так он думал, отпихивая карбас от берега.

Можно было бы винтовки и патронные ящики спрятать в осоке у самого берега. Но там было слишком мелко, а металлические патронные ящики предательски блестят.

Голоса все приближались.

Да, народу шло немало. Об этом можно было заключить еще и по тому, что они не таились, не маскировались.

Товарищи отвели карбас немного подальше от берега, где илистое дно не было так видно; Лундстрем удивился, как это он раньше не заметил такой совершенной прозрачности озерной воды.

Олави измерил веслом глубину — весло не достигало дна. Тогда осторожно, чтобы не было плеска, стали поднимать они связки винтовок и патронные оцинкованные ящики со дна карбаса и бережно опускать в воду.

Надо было торопиться, потому что голоса гудели уже совсем близко, и Лундстрему казалось, что он слышит хрустящий под ногами идущих сухой валежник.

Олави, Лундстрем, Инари опускали на дно озера то, что с таким трудом выкопали из-под земли, то, чем они жили последние недели, то, что они должны были доставить товарищам.

Когда последний ящик был опущен в воду, голоса достигли берега и уже около самого берега показались фигуры крестьян.

Поселяне шли спокойно, не торопясь, поодиночке и небольшими группами, и с ними двое охотников.

Тропинка в соседнюю деревню проходила по самому берегу, и не много времени надо было наблюдать за нею, чтобы установить, что это мирные крестьяне, батраки и торпари возвращаются после проповеди восвояси.

Юстунен, ожидая крепкоградусного угощения, и не подумал доносить.

По берегу проходили наряженные в самые лучшие свои платья девушки и парни, тетушки и племянники, невестки и свекрови, золовки и зятья, и, кроме проповеди о воздержании в сем грешном мире, несли они с собой сплетни и слухи со всего прихода и необходимые в обиходе безделушки, уступленные по сходной цене коробейниками из Улеаборга.

Впрочем, проповедь о воздержании вряд ли дошла до сердца каждого прихожанина.

Сказать здесь о каком-нибудь местном торпаре или крестьянине: «Он круглый год ест чистый хлеб» — было равносильно тому, чтобы объявить его богачом.

Только к позднему вечеру прекратилось хождение по тропинке.

Далеко в селении засветились одинокие огоньки, отраженные, как и звезды, озером.

Наступила тяжелая ночь для трех людей, находившихся сейчас на берегу, опустивших на дно труд и мечту многих своих дней.

Они долго молчали. Их охватил приступ отчаянья. Набегающие на небо тучи только углубляли ощущение нахлынувшего несчастья.

Но Инари вспомнил уверенное лицо Коскинена, свое обещание выполнить приказ, подумал о том, что на севере в лесных бараках товарищи ждут драгоценное оружие, и приказал разжечь костер и сесть в карбас.

Они повели карбас туда, где потопили оружие. Найти место ночью было нелегко.

Олави запомнил, что, когда они топили винтовки, карбас находился на линии створа высокой сосны и обгоревшего пня у самого берега. Потом карбас отнесло немного влево. Найти эту линию створа в темноте осенней ночи было нелегко.

Лундстрем стал веслом промерять глубину. Весло доставало дно. Надо было еще немного отойти от берега. Метра через три уже нельзя было нащупать дно. Значит, здесь.

Они измерили глубину веревкой с камнем. Около шести метров.

— Зачем мы все это делаем? — недоумевающе, в горьком раздумье, словно жалуясь кому-то, спросил Олави.

Лундстрем, которого работа отвлекла от тяжелых мыслей, резонно ответил:

— Для того, чтобы точно определить и записать место и, снарядив оборудованную группу, достать все со дна.

— Ничего подобного, — перебил его Инари, — мы сами достанем оружие.

— Как? — в один голос спросили Олави и Лундстрем.

Им обоим вдруг показалось, что Инари помешался с горя.

— Очень просто, я достану, — тоном, не терпящим никаких возражений, ответил Инари, и Лундстрем попробовал рукою воду.

Вода была холодная. Воздух тоже по-осеннему был прохладен. Ночь окружала леса, и озера, и карбас.

Инари стал спокойно раздеваться.

«Он окончательно сошел с ума, — подумал Лундстрем, но не решился мешать Инари. — Холодная вода приведет его в чувство».

Инари, раздеваясь, вспомнил, как он мальчишкой прыгал в прозрачную воду и ловил монеты в двадцать и пятнадцать пенни.

Некоторые монеты не успевали еще коснуться ровного песчаного дна — он ловил их на лету.

Один раз, когда он вынырнул с пойманной монетой, высоко подняв ее в кулаке над водой, развлекавшиеся бросанием монет иностранцы-туристы уже не смотрели на него. Их внимание отвлечено было другим. В гавань входила яхта его императорского величества императора всероссийского, великого князя финляндского Николая Второго — яхта «Штандарт».

Правда, тогда выдался на редкость ясный денек, и вода была прозрачна, был июль, а сейчас осенняя ночь.

Но тогда целью было двадцать пенни, а сейчас?

Он разделся и, взглянув на темное, безлунное небо, прыгнул в воду.

Карбас покачнулся. Холод сразу охватил все тело.

Инари набрал мало воздуха в легкие, он не вовремя перевернул свое тело вниз головой, поэтому руки его напрасно хватали воду, он не мог даже коснуться дна. Он вынырнул, тяжело дыша, и сразу же, едва успев перевести дыхание, приподняв, насколько это было возможно, свое тело над водою, снова нырнул.

Мелкими лопающимися пузырями доходило его дыхание до товарищей, напряженно смотревших со своего карбаса на покрытую мелкой рябью темную воду.

На этот раз Инари удалось зацепить рукою дно. Но почва была тинистая, илистая, и задержаться рукою не было никакой возможности.

Вода оторвала Инари от дна и с силой потащила наверх. Ил, зажатый в горсть, был его добычей на этот раз. Холод, казалось, уже добирался до самого его сердца. Трудно было уже сгибать руку, но Инари нырнул третий, последний раз.

Снова темная, тяжелая, холодная вода над головой. На этот раз он дотронулся ногами до дна и ощутил, — в этом он мог поклясться самым ему дорогим, — ощутил уже подернутый илом гладкий, скользкий предмет. Прямые углы ребер говорили о том, что это был патронный ящик.

Снова вода выбросила Инари наверх, и, стуча зубами от холода, он крикнул товарищам:

— Я нашел ящик. На этом месте. Не потеряйте его.

Лундстрем помог взобраться Инари в карбас.

Самому Инари это было бы сейчас делать нелегко. Он чувствовал, что руки его одеревенели, и воздух совсем не казался таким холодным, как тогда, когда он снимал с себя куртку.