Марьяна сидела в холле приемного отделения детской больницы и дрожала так, что это, должно быть, было заметно со стороны. Зуб на зуб не попадал, руки и ноги были ледяными и не находили себе места, вдоль позвоночника то и дело пробегал жестокий озноб, от которого холод пробирался до самых внутренностей. Она пыталась следить за тем, что творилось вокруг, выискивая в наводненном людьми помещении отца или мать, но их не было уже больше трех часов, и в сердце начинал расти слепой, безотчетный, ничем не объяснимый страх, что ее забыли и оставили тут навсегда. Марьяне уже было двенадцать. Она понимала, что родители не оставят ее здесь одну, что они заняты, и им не до нее. Ей просто нужно взять себя в руки и набраться терпения. Но только события этой ночи совершенно не позволяли ей мыслить здраво, ужас перед произошедшим несчастьем с ее младшей сестренкой напрочь отшибал всякую логику, он вносил панику, он сводил с ума, он пожирал изнутри, заставляя сгибаться пополам от спазмов в животе.

Маленькие пациенты сменялись постоянно. Марьяна уже потеряла им счет. Одни, со сломанными ногами и руками, направлялись по коридору направо, в травмпункт, других провозили мимо на каталках, третьи сидели в очереди у каких-то кабинетов и на вид даже не казались такими уж больными. Большинство вообще были грудничками. Только все они были с родителями и рано или поздно их куда-то уводили или уносили, и лишь она оставалась здесь так долго совершенно одна, ночью, не зная, что происходит с ее сестрой и когда придут мама или папа.

В горле давно зрел комок и дико хотелось заплакать и попросить у кого-нибудь помощи, но ей было стыдно вести себя как маленькой, тем более когда все кругом больны, а она совершенно здорова… К тому же теперь она была уверена, что случилось что-то по-истине ужасное и непоправимое, хотя изначально всем казалось, что Настя всего лишь подцепила обычную ОРВИ. Мама лечила ее как всегда, да и участковый врач не заметила ничего особенного, но прошло дня три, а сестре только стало намного хуже, этой ночью температура у нее скаканула за сорок и вдобавок пошла носом кровь, а на теле появились странные синяки.

Марьяна понятия не имела, что все это значит, да и мама, кажется, пребывала в панике и шоке, не в состоянии что-либо ей объяснить. Когда наконец прибыла скорая, врачи попросили ее выйти из комнаты, когда осматривали Настю, но Марьяна лишь скользнула за дверь и вся превратилась в слух. Тогда-то она и узнала, что все очень плохо, и что у сестры, скорее всего, внутреннее кровотечение… Как?! Почему?! Никто пока что не потрудился ей объяснить. Папа работал в ночную смену, а мама сама пребывала в полуобморочном состоянии. Бледную сестру без сознания погрузили на носилки, делали какие-то инъекции, надели маску, и про Марьяну все забыли… Только потребовали собираться и ехать вместе со всеми, чтобы не оставаться дома одной. Марьяна, как была в пижаме, только и успела нацепить на себя курточку и надеть кроссовки. Возможно, поэтому она все еще никак не могла согреться, ведь весенние ночи пока еще были прохладными.

Почувствовав вдруг чью-то ладонь на своем плече и заметив краем глаза склонившуюся над ней сбоку фигуру, девочка подпрыгнула на месте и чуть не вскрикнула от неожиданности.

– Ты с кем? – строго спросила женщина в брючном темно-зеленом костюме врача, внимательно заглядывая в лицо оторопевшей девочки пытливым взглядом.

– Я… я с родителями… и сестрой… ее привезли сюда с… – Марьяна не смогла озвучить тот кошмар, который произошел с Настей, и быстро облизала пересохшие обкусанные губы, – с чем-то серьезным… – выдавила она из себя и быстро опустила глаза, почему-то чувствуя себя провинившейся. Рука врача зачем-то коснулась ее лба и показалась ей приятно-прохладной.

– Как себя чувствуешь? По-моему, у тебя жар… – Врач, довольно молодая рыжеватая блондинка с веснушками на носу, но какая-то измотанная и бледная, присела на корточки и продолжала сверлить ее своими проницательными серыми глазами. Брови ее были сведены, и Марьяне показалось, что та ею не довольна.

– Я… просто замерзла… – попыталась оправдаться она.

– Боюсь, что не просто… Подожди… – врач быстро поднялась, вздохнула и снова положила руку Марьяне на плечо, будто пытаясь ее удержать. – Ань! – громогласно и гневно окликнула доктор какую-то другую молодую женщину в медицинском халате, должно быть, медсестру. – Почему у нас ребенок с температурой сидит без присмотра?! Давай ее в четвертый бокс! Мне нужен анализ крови и градусник.

– Четвертый занят, – встрепенулась медсестра, глядя на Марьяну так, будто впервые ее увидела, хотя за три часа пробегала мимо нее уже сотни раз.

– У нас все занято! – огрызнулась строгая блондинка. – Я должна ее осмотреть все равно где. Пойдем! – тем же командным тоном приказала она в конец растерявшейся девочке, которая теперь и вправду почувствовала головную боль, слабость, ломоту во всем теле и смертельную усталость. Тем не менее, она заставила себя подняться и пойти за удаляющимся по коридору зеленым брючным костюмом, едва поспевая. Врач свернула в один из кабинетов, Марьяна свернула за ней, беспокойно оглядываясь по сторонам и все надеясь, что вот именно сейчас, откуда ни возьмись, покажутся мама или папа. Только их по-прежнему не было видно, и все, что ей оставалось, это подчиниться единственному взрослому, который сейчас проявил к ней внимание и заботу.

– Садись, – потребовала доктор, указывая на кушетку и сама усаживаясь на стул напротив. – Рассказывай, что болит, как себя чувствуешь.

Эти вопросы тоже прозвучали как приказ, и Марьяна поспешно сглотнула, чтобы совладать с голосом.

– Не знаю… как-то не очень… голова болит, холодно и трясет, – зубы и правда продолжали стучать.

– А чем, говоришь, твоя сестра заболела?

– Я… Мне не сказали… Она… у нее… температура была высокая, синяки на теле и, кажется, я видела у нее кровь на губах… – Марьяна как-то вдруг вспомнила это кошмарное зрелище, увиденное мельком, и ее невольно передернуло. – Врач скорой говорил родителям, что у нее внутреннее кровотечение…

– Так… – обдумывая услышанное, протянула молодая женщина, внимательно осмотрела Марьяну с ног до головы, закатала ее рукава, заглянула в глаза, потребовала открыть рот и посветила туда фонариком, а затем помогла стянуть ей куртку и верх от пижамы и провела пальцами по коже. – Как зовут твою сестру и тебя?

– Сестра – Настя Логинова. Я Марьяна.

– Значит, так, Марьяна. Сейчас мы возьмем у тебя кровь и мочу на анализ, медсестра принесет градусник, я позже загляну узнать, как у тебя дела. Думаю, нам придется тебя госпитализировать и получше обследовать. Твоих родителей я найду и про сестру все узнаю. Так что оденься-ка обратно и посиди здесь спокойно. Все будет хорошо. Поняла?

Последние слова тоже прозвучали в том же деловом и строгом тоне, что и предыдущие, поэтому Марьяна поспешно кивнула. Ей очень хотелось верить, что все будет хорошо, потому что в голову проворными цепкими щупальцами стали заползать жуткие мысли о том, что, возможно, и она больна тем же, чем и Настя… Оставшись на какое-то время одна, девочка закрыла глаза, думая, что сейчас заплачет, но сил почему-то не осталось даже на это. Она закуталась кое-как в курточку и прилегла на кушетку, свернувшись калачиком, даже не снимая кроссовок. Теперь уже она отчетливо узнавала это состояние – ее трепала высокая температура…

Инфекционное отделение больницы казалось адом. Маленький тесный муравейник до предела наполненный тяжело больными детьми и их родителями, в котором больше всего на свете хотелось забиться в какой-нибудь угол, чтобы не слышать надрывный кашель и плач, страшные диагнозы и названия непонятных процедур, обследований и операций. Но больше всего хотелось не видеть все эти больные лица, сопливые носы, воспаленные глаза, фурункулы, пылающие в агонии тела, рвоту, грязные судна и не чувствовать пропитавший все запах болезни, лекарств, хлорки, туалета и больничной столовой. Только в этом замкнутом пространстве переполненного отделения попросту некуда было деться. Кровати стояли даже в коридоре и в проходном холле между палатами. Даже в общий для целого этажа туалет постоянно стояла очередь, так что и там невозможно было уединиться надолго.