Он вслушивался в сопровождавший их рокот, тихий, почти на грани слышимости. Каков его источник, догадаться было невозможно.

– Думаю, это она за нами наблюдает, – сказал Кейнс.

Парри так и подскочил.

– Она убила Гроота! Ведь она может и нас прикончить так же?

– Может, надо полагать, – ответил Кейнс. – Мы не способны предугадать ее реакцию. Ведь она на самом деле не человек. Забрав ее отсюда, я провел небольшое исследование.

– Стоило ли рисковать шкурой, забирая какую-то девчонку из места, которое она считает своим домом? – грубовато спросил Фергюсон.

Ученый споткнулся на ровном месте.

– Я… знал. Но сейчас… нет. Воспоминания…

– …ускользают? – спросил Фергюсон.

– Нет. Скорее, возвращаются.

Крик позади заставил их резко обернуться. Парри стоял, рассматривая что-то в кронах. Странно, но в его голосе был не страх, а ликование.

– Вы только взгляните! Ну и чудеса!

Они медленно, осторожно вернулись. Парри подпрыгивал, силясь дотянуться до ветки.

Тонкие ветки высокого дерева были увешаны невероятными плодами; собранные в гроздья, те радужно переливались в лучах солнца. Драгоценные камни, вот что это было. Огромные, чистые самоцветы: прозрачные, точно бриллианты, зеленые, как изумрудные виноградины, красные, словно рубины.

Парри ухватился за ветку с бриллиантами, попытался оторвать. Дерево покачивалось и клонилось, драгоценности ослепительно сверкали, и наконец ветка, жалобно хрустнув, поддалась. Гроздь драгоценных камней упала в ладонь Парри. Из сломанной ветки на него брызнул кроваво-красный сок.

– Сотрите его с меня! Он разъедает кожу!

Остальные поспешили очистить его лицо и руки. Сок не только выглядел, но и пах, как кровь. Парри скрипел зубами от боли. Сэмпсон не сводил с него презрительного взгляда.

– Мы ищем радий, – сказал он. – Бриллианты не растут на деревьях. Это фальшивка, иначе и быть не может.

– Кровь из деревьев тоже не течет, – заметил Фергюсон. – Я, по крайней мере, о таком не слышал.

Он закончил стирать красный сок с кожи Парри, заметив, что кое-где остались небольшие белые пятнышки, холодные и твердые на ощупь.

– Вроде обошлось. – Парри испуганно разглядывал собственные руки.

– Просто в этом соке есть кислота, – высказал предположение Кейнс. – Мы все счистили, так что, будем надеяться, опасность миновала. Но не советую больше ломать ветки. Что вы собираетесь делать с этими вашими… бриллиантами?

Парри сердито посмотрел на Сэмпсона:

– Они и есть бриллианты.

– Ну, я не был бы так уверен. Выглядят похоже, да.

– Пошли, – грубовато бросил Сэмпсон. – Мы теряем время.

Они двинулись дальше. По мере их приближения к краю долины цветы росли все гуще. Пышные, с мясистыми листьями, похожие на клочья бархата самых удивительных форм и расцветок, они гирляндами свисали с деревьев, ковром расстилались под ногами, обвивали толстые стволы.

Сладкий аромат по-прежнему стоял в воздухе, но теперь к нему примешивался другой, отдающий горечью, крепкий, напоминающий запах крови.

Среди зелени порхали бабочки; то ли насекомые, то ли ожившие цветы, не разберешь.

В какой-то момент Фергюсон услышал идущие снизу очень высокие, пронзительные звуки. Обшарив взглядом подлесок, он заметил несколько крошечных орхидей, растущих на ветвях. Их пятнистые глотки пульсировали; при этом мембраны, растягиваясь, издавали те самые звуки.

Цветы пели – и наблюдали за людьми.

И вот перед ними в склоне холма открылся огромный зев пещеры. Внутри было темно, но темнота не была непроглядной. Стены испускали слабое мерцание.

– Радий? – спросил Фергюсон. – Это же опасно!

– Наденьте защитные костюмы, – приказал Кейнс. – Да, это радий. Именно отсюда был взят образец, который я дал Грооту.

Они облачились в эластичные костюмы, собирающиеся тяжелыми складками, и начали неуклюже подниматься по склону к пещере. Стекло лицевой пластины ограничивало обзор и слегка искажало картину из-за высокого содержания свинца. Однако приходилось делать поправку не только на зрительное искажение: отдельные части склона на пути явно слегка смещались.

Фергюсон отметил, что земля под ногами вздымается и опадает медленными, ритмичными волнами… будто дышит. И хотя никаких растений тут не было, прямо из каменной поверхности росли крошечные кристаллические «цветы», а кое-где скала была покрыта узорами вроде тех, которые он видел около дома Джеклина, – лианы и листья, более бледные по сравнению с каменным фоном, на котором они были «вырезаны».

В темном проеме, бесстрастно глядя на приближающихся людей, стояла девушка.

Бледное, неземное мерцание радия окружало ее незащищенную фигуру призрачным ореолом, а волосы, казалось, испускали собственный свет. Когда люди подошли ближе, она повернулась и двинулась вглубь пещеры.

– Вы правы, Кейнс, – сказал Фергюсон. – Она не человек. Будь она человеком, сильная радиация давным-давно убила бы ее.

Не слушая, Кейнс вошел в пещеру.

– Кейнс! – окликнул его Парри. – Постойте! Что там, внутри?

– Не знаю, – не оборачиваясь, ответил тот. – В прошлый раз мы так далеко не заходили.

Из темноты доносился глухой рокот. Люди уже слышали его прежде, когда стояли у входа в долину, – угрожающий звук, казалось, отдавался эхом от подземных пустот.

Теперь он слышался несравненно громче, изливаясь на них, словно непостижимая река, и едва не сбивая с ног. И было понятно, что издает его не животное. Просто на свете не существует животного, чья глотка способна исторгать столь мощный, глубокий вибрирующий звук.

Нечеловеческий бессловесный крик усилился до ужасающего крещендо; он перекатывался, затапливая долину, отражаясь от окружающих ее холмов; наконец он заполнил все вокруг и даже, казалось, само небо. А потом ослабел, упал до шепота, смолк, но стены пещеры еще долго вибрировали.

Сквозь искажающее стекло своей лицевой пластины Фергюсон видел напряженное, бледное лицо Кейнса.

Фергюсон задал безмолвный вопрос, и Кейнс ответил, опустив голову в капюшоне и возобновив движение по наклонному полу пещеры. Фергюсон так и не понял, что заставило его, почти вопреки собственной воле, последовать за ученым. Возможно, это было простое любопытство – сила, многократно в истории человечества доказавшая, что способна двигать горы. Он знал, что просто не способен остановиться на пороге удивительной тайны, возможно величайшей из всех когда-либо существовавших на земле или под землей.

Вот почему он медленно зашагал за Кейнсом. Парри с Сэмпсоном, которым было страшно оставаться у входа в пещеру, в окружении холодного трепещущего сияния радия, тоже пошли.

Коридор, полого поднимаясь, уходил во мрак. Вслед за Кейнсом Фергюсон прошел между блестящими пятнами, дававшими чуть больше света. Девушки он не видел.

Зато увидел свет впереди, радужный свет, льющийся по склону, словно вода. Закутанная в плащ фигура Кейнса исчезла; Фергюсон свернул за угол и остановился рядом с ним у входа в огромный пещерный зал. Потолок над ними терялся, но не во тьме, а в сиянии настолько ярком, что смотреть прямо на него было невозможно.

Перед Фергюсоном высилась сверкающая стена, которая изгибалась в его сторону и вверх. Полупрозрачная эта поверхность лучилась собственным сиянием, а не отраженным светом какого-либо источника. Будто сделанная из гигантского алмаза, она обладала той чистотой, в которой столько же от света, сколько и от тьмы; кристальной чистотой, из беспредельной глубины которой исходили пылающие лучи.

По ту сторону самоцветной стены среди листьев и высоких стеблей рос огромный цветок. Живой цветок, поднявшийся из живого кристалла, не меньше шести футов в поперечнике. Он начал раскрываться. Лепестки отгибались книзу, обрамляя золотистый зев, точно насмешливо улыбающиеся губы.

Цветок имел тигриную окраску, его лепестки, толстые и мягкие, напоминали мех. Это и был мех; цветок-тигр, в котором в одно прекрасное, ужасное, удивительное целое слились растение и зверь. И прямо на глазах у Фергюсона в глубине пятнистого зева произошло какое-то движение, порождая… звук.