Шива был очень самолюбив и дотоле не позволял себе хвалить чье-либо боевое мастерство. Он был молод, очень талантлив и еще не достиг тех вершин признания, с которых можно раздавать честные комплименты, не переживая за свое собственное эго.

Но последние дни будто преобразили Шиву. И не только его: ежедневный и всем привычный вечерний быт элитного гая за эти дни тоже изменился.

Как и опасался Сумиля, Яну определили в красный отряд. Гаири с самого начала собирался так поступить, а после доклада Киры лишь убедился в верности своего решения.

Можно сказать, что девушке определенно повезло. Если прочие марийцы в своих обыденных тяготах были предоставлены сами себе, красный гай стоял на особом счету: его членам стирали одежду, за них сооружали спальные шатры и готовили еду. Эти неприятные обязанности для них выполняли те самые бывшие дети, которыми марийцы брали дань со слабых соседей (обычай брать дань детьми имел своей целью не только унизить соседей, но и не дать им стать сильными).

Вечерами бездельничая и поглощая армейскую барзу15, красный гай являл всем прочим воинам вожделенный образ успешной военной карьеры. Бывшей княжьей дочке, не умеющей о себе заботиться, все это было очень кстати.

Как кровницу Сумили и победительницу гиганта Дори, Яну более не задирали. Исключением был лишь сам Сумиля, не жалевший для нее едких словечек и гнусных поддевок:

– Корова корсанская… мечта моя кровная, боль моя неуемная… – под одобрительный хохот любивших его марийцев напевал он у костра.

Подобные словесные оскорбления девушку не беспокоили. Беспокойство же, как оно часто бывает, возникло там, где она его совсем не ждала.

Помимо Яны, в элитном отряде находилась только одна девушка – Альма – миниатюрная лучница, способная с пятидесяти шагов поразить стрелой яблоко. При других условиях для них бы подняли отдельную «женскую» палатку, однако лучница была в отношениях с Харди, тоже воином красного отряда, с которым и делила свою постель.

Посему Яне пришлось ночевать вместе с двумя другими мужчинами, что в военном походе никак не может пройти без последствий. Девушка была молода, недурна собой и в отсутствие конкуренции многим воинам представлялась эталоном желания, даже несмотря на презираемые марийцами цветные волосы. Неудивительно, что один из ее двух соседей по шатру той же ночью не сдержался и домогался ее тела.

Свидетели того происшествия – караульный и ранее упомянутый Шива, будто нарочно вышедший в тот час по нужде, – сначала заслышали ругань и стоны, а затем увидели и самих виновников беспокойства. Крепко схватив наглого воина за обычно мягкий мужской орган, она выдворила того из палатки, приземлив аккурат к ногам любопытного караульного.

– Победишь на катури – получишь тело, – без толики злобы в голосе объявила ему Яна. – Не раньше.

Поправив перекосившуюся от борьбы с мужчиной рубашку, она развернулась, чтобы вновь отойти ко сну.

– Огонь-огонь-огонь-огонь! – безумно закричал все еще валяющийся на земле мариец. – Эта женщина создана для меня! – он всклочил на четвереньки. – Эй, рыженькая! Подождешь?

– А? – удивилась Яна.

– Я мигом! Портки натяну – и за мечом! Не уходи!

Не дожидаясь согласия, он стрелой рванул мимо девушки в их совместное походное жилище.

Вскоре, освещаемые скупыми языками ночного костра, они уже стояли друг против друга: он, словно зверь, высунувший язык в ожидании добычи, и она, в ночном наряде превратившаяся в самую обычную девушку с деревянным дрыном.

В неравном противостоянии отточенные навыки и холодное сердце быстро взяли верх. Больно хлестнув по правой кисти обидчика, Яна наступила ногой на оброненный им катури.

– Ну надо же… – оправдывался неунывающий мариец. – Это, верно, боги подшутили надо мной! Дай мне еще шанс, а? – заискивающе он смотрел в ее черные глаза.

– Хорошо. Но не ночью, – неожиданно согласилась девушка, вдруг поймавшая на себе удивленный взгляд караульного. – Ты тоже можешь попробовать. Любой может, – она посмотрела на Шиву.

Тот надменно отвернулся.

Следующим днем весть о возможности таким манером завоевать расположение «рыжей пройдохи», как часто называл ее Сумиля, облетела весь лагерь. Стоило войску закончить дневной переход, как тут же пожаловали первые претенденты – не только вчерашний безумец, но и еще пятеро изнывающих от желания вояк.

Получив так необходимые ей поединки, пусть и тренировочные, Яна вновь обрела душевное спокойствие.

А еще через день неожиданно пробудился общий азарт: одни жаждали ее тела, другие хотели одолеть в бою, третьи желали оказаться на ее месте, дабы показать другим свою удаль и отвагу. Азарт этот играючи вытеснил, казалось, неодолимое пьянство, пустой мужской треп и бесцельное натирание своего оружия.

Благодаря новенькой вечера красного, а по его примеру и первого гая теперь проходили под сопровождение лихих тренировочных дуэлей. Одни набирались опыта, другие оттачивали навыки, третьи учились, просто наблюдая за действом.

«Как и подобает воинственному народу, – одобрительно говорил себе Шива. – Только вот… неужели она большая марийка, чем все мы?!»

Сам Шива в этих боях не участвовал: ему было интересно наблюдать. Наблюдать, как эта стройная девушка играючи расправляется с элитными марийскими воинами, изучать ее приемы, вникать в странную технику владения мечом. Не считая первого боя, Яна не стремилась сделать все быстро, предоставляя любопытству Шивы огромный объем исследовательского материала.

Сперва он был эгоцентрично предвзят, про себя критикуя или недооценивая мастерство девушки. Но с каждым следующим поединком Шива все сильнее и сильнее проникался к ней симпатией.

Поражали его не столько легкие с виду победы Яны: все же лучшие из лучших марийских воинов, страшась утерять свой авторитет, не вызывали ее. И не столько ее, как Шиве казалось, скромность: одерживая верх, Яна не насмехалась, не потешалась, лицо ее не озарялось снисходительной улыбкой. Поражало его богатство технического арсенала девушки: когда число подмеченных им приемов перевалило за пять десятков и он потерял им счет, Шива был окончательно ею околдован.

Яна мерещилась ему днем, в лучах слепящего солнца, неизменно снилась по ночам, и сам он утерял способность видеть ее изъяны, отмечая и гипертрофируя лишь то, в чем она была хороша. Даже ее медные волосы, местами утерявшие надлежащий цвет, казались ему несказанно очаровательными.

Шива ясно понимал, что это любовь… и был уверен, что именно эта любовь и есть та самая – настоящая, одухотворяющая, что даруется лишь раз в жизни.

Не зная, как подступиться к объекту своего вожделения, он даже подумывал принять участие в предложенной ей игре – вызвать на бой и победить ее на катури. Однако промысливая такой сценарий, Шива все же отказывался от затеи: совсем не так хотел он добиться ее взаимности – только не силой, не принуждением.

Потому Шива просто продолжал наблюдать за боями девушки.

– Снова не будешь добивать? – чуть слышно пробормотал он, в то время как Яна сделала шаг назад от задыхающегося после меткого удара, но все еще сжимающего в своей руке катури соперника.

– Все, все! – нашлись недовольные таким добродушием. – Мотай уже! Сдули тебя!

Тот недовольно обвел взглядом своих товарищей и, наконец отойдя от шока, выпрямил спину и поднял катури.

– Раз так оно вышло, стоит еще кой-чего попробовать, – хитро улыбнулся он, начав маневрировать вокруг своей цели. – Вот так, например…

Воин опустил деревянное лезвие к земле и, незаметно ковырнув почву, метнул в обидчицу комок грязи, а после сразу бросился вперед с прямым выпадом. Комочек полетел так, как и хотел хитрый мариец, – ровно Яне в лицо; по той же траектории следом направился и кончик катури.

Если бы она укрылась ладонью или закрыла глаза, времени для блока или уклонения не осталось. В таких случаях Вира учил девушку делать шаг в сторону, после чего «рубить набегающего». Прилежная ученица, она в точности исполнила заученное движение – шаг вправо со взмахом меча, удар по правой кисти.