Сайстрэп тем временем решил обратить поражение в победу. Он устремился во внутренний двор с явным намерением похитить леди Джулию и унести ее прочь. Камешек выкатился из трещины и превратился в Иоахима. Он выпрямился во весь рост и с голыми руками бросился на чудовище. На этот раз он ясно и громко прокричал слова заклинания, которые возвратили Сайстрэпу его первоначальный облик. Сцепившись с колдуном, он изо всех сил придавливал его к земле, стараясь одной рукой заткнуть ему рот, чтобы тот не смог произнести заклятия.

В этот момент во двор ворвался герольд на своем коне в окружении слуг лорда, из тех, что не боялись оказаться между молотом и наковальней противоборствующих заклятий. (Но держались они, однако, на безопасном расстоянии).

Лорд Танхефор, стоя в дверях зала, куда он затащил свою дочь, выкрикивал приказания. Герольд высыпал на борцов содержимое шкатулки, с которой он возвратился от известного мага (цена — один рубин и два топаза средних размеров). Послышался удар грома, последовала ослепительная вспышка, и Иоахим выкатился из клуба дыма, вслепую нащупывая дорогу. В противоположную сторону выбежал жирный черный паук и был тут же проглочен петухом.

Обрадованные, что наконец-то им в руки попалось нечто, имеющее нормальное обличье, нечто осязаемое и реальное, что можно было обвинить во всех неурядицах, стражники тут же схватили Иоахима. Когда он попытался использовать заклинание, оно не сработало. Затем леди Джулия произнесла царственно:

— Оставьте его! Это он напал на чудище, чтобы защитить меня. Пусть он нам расскажет, кто он такой…

— «Пусть расскажет, — подумал Иоахим в отчаянье. — Но ведь я не могу!»

Он удрученно посмотрел на леди Джулию, но она глядела на него с таким жадным вниманием, что он решил, по крайней мере, попытаться. Пока он облизывал пересохшие губы, леди Джулия спросила подбадривающе:

— Скажи сначала, как тебя зовут?

— Иоахим, — прохрипел он жалко.

— Ты чародей?

Он покачал головой.

— Только чуть-чуть, моя госпожа.

Он так горел желанием, чтобы она узнала всю правду, что забыл про свой запинающийся язык и вообще про все на свете, кроме своей истории. И он излился потоком слов, которые каждый мог понять.

Когда он закончил, она захлопала в ладоши и воскликнула:

— Какая прекрасная история! Я полагаю тебя достойным таких деяний — неважно, чародей ты или наполовину, или только на треть, или даже на четверть, — но ты определенно человек, на которого можно положиться, Иоахим. Я хочу узнать тебя получше.

Он улыбнулся несколько робко. Про себя же поклялся, что, хотя, возможно, с магией и покончено, но все равно — любой, кого леди Джулия назвала таким человеком, может гордиться. На этот раз фортуна ему улыбнулась. Но если он еще раз залезет во всякие магические штучки, то результат может быть прямо противоположный.

И в этом сказалась его мудрость — и позже он не раз имел случай ее продемонстрировать при разных оказиях. Иоахим в этот час твердо ступил на путь, ведущий к успеху, и больше уже с него не сворачивал и назад не оборачивался.

Что касается петуха, то он, почувствовав сильнейшую боль в своем нутре, принужден был паука отрыгнуть.

Как велик был моральный и физический ущерб, нанесенный Сайстрэпу прихотью капризницы Фортуны, никто никогда не узнал, ибо маг с тех пор сгинул без следа. Больше его не встречали.

Я никогда не любил шоссейные развязки типа «клеверный лист». Звучит, конечно, глупо, взрослый мужчина — почти двадцать один год — и, кажется, в здравом рассудке, а не переносит петли на дороге. Но это было именно так. Каждый раз, когда я подъезжаю к этому месту, кожа на моих руках от локтей до самых плеч покрывается пупырышками, и ужас, как язва, гнездится где-то в районе желудка. И, не знаю почему, я всегда очень припоминаю, что здесь был источник, где некогда любил останавливаться лагерем мой прадед, совершая поездку со своего ранчо в город. Поездка в те времена длилась целую неделю. И здесь он находил воду для лошадей и тень для своего фургона. А мой лед использовал этот же источник, чтобы залить воду в радиатор своего «форда» модели А. У него путешествие по наезженному маршруту занимало шесть часов. Но теперь я даже не смог бы точно указать, где находится источник. Да и кто знает? Кому придет в голову останавливаться на шоссе посреди пустыни? Зачем? Разве для того только, чтобы построить «клеверный лист». Так почему я все время думал про этот источник?

А «клеверный лист» был в те времена забавной нелепостью, особенно в наших краях, на нашей совсем не главной дороге, по которой раз в неделю проезжал грузовой пикап или индеец, везущий на фургоне дрова, да может быть раз в сезон показывался заблудившийся турист. И все гадали — зачем нужны эти вензеля, подъемы, спуски, проезды по верху и проезды по низу. Теперь, конечно, картина изменилась — движение в наших краях стало оживленное, и без развязки пришлось бы туго.

Как бы то ни было, я не мог привыкнуть к этой развязке и, думаю, дело было не только в ее непригодности. Я всегда с облегчением вздыхал, когда она оставалась позади меня, и машина вырывалась на прямой последний участок дороги, шедшей с едва заметным уклоном от Пикачо Гранде к городу. Но все же за своей спиной я ощущал Эту Штуку, и она эмоционально давила на меня больше, чем толчки и ухабы на рыжей щебенке Пикачо Гранде.

Но однажды все случилось по-другому. Как обычно, въехав на первую кривую объезда, я попытался анализировать свое подавленное состояние. И внезапно небо подернулось по сторонам косыми складками! А затем оно беззвучно разорвалось по диагонали!

Я надавил на тормоза и услышал глухой удар, как будто мои передние колеса снова ударились о покрытие дороги, свалившись с какой-то высоты. Я ощутил себя пробкой, которую начали вытягивать из бутылки. И поскольку места, куда я мог бы передвинуться, не было, а сила продолжала тянуть, мне пришлось снова нажать на акселератор и проехать вперед. Тянущая сила, пытавшаяся оторвать меня от сиденья, исчезла, и небо, по крайней мере видимый его кусочек, снова было спокойным и незапятнанным. Я трясущейся рукой вытер лоб. Что произошло?

А затем все повторилось! Как будто кто-то схватил ткань, на которой был нарисован мир, и стал тянуть в стороны! На этот раз автомобиль дернулся и накренился так, что меня крепко прижало к спинке сиденья. Прямо передо собой я видел тянущуюся вверх борозду, которая расширялась, превращалась в зияющий разрез. И не успел я глазом моргнуть, как мой автомобиль соскользнул прямо в него.

Я ничего не видел. Чувства находились в таком смятении, что я не мог уловить ничего определенного, кроме ощущения погружения в пустоту, а потом стремления быть рожденным на свет. Затем я распался на части и стал созвездием в ярком пустом небе. И мою кожу при каждом толчке терзали тысячи шипов терновника и миллионы кактусовых колючек.

Послышался звук, что-то вроде покк, и небо разгладилось. Я лежал на песке. По крайней мере я чувствовал песок под собой, а не так, как секунду назад, когда мне казалось, что меня расстреливают из пескомета. Как бы то ни было, я лежал на песке около своего автомобиля. То есть, около его половины. Потому что, когда я с трудом поднялся на ноги, то увидел только радиатор, колеса, ветровое стекло, переднее сиденье и ничего больше. Заднего сиденья не было. Задних колес не было. Багажника не было.

Я провел ладонями по боковой стенке машины, пытаясь найти какое-то объяснение. Ладони прошли по передней дверце и коснулись… ничего. Не то чтобы корпус кончился и руки пошли бы огибать его сзади. Нет, просто там, где должно быть продолжение автомобиля, не было ничего. И я не мог даже ногтя просунуть в эту пустоту.

Я прижал ладони к ушам и ощутил, как сквозь мое тело снова прокатились силовые волны, разделив его на полосы напряжения, то усиливающегося, то ослабевающего. Я отлетел от автомобиля с обрубленным хвостом и упал в песок лицом вперед. Снова появилось ощущение бесконечного полета и падения; все вокруг скользило и скручивалось, песок обрел вкус и запах, и я растворился.