— Я смотрела на дом, — Дебби тоже почти шептала, — и я могла видеть сквозь стены.

— Стены! — прошептали дети.

— Стекло, — тяжелый голос Леверетти заставил всех вздрогнуть, и блуждающий взгляд Дебби метнулся к говорящему.

— Но они не были толстыми, полосатыми и туманными, как наши стекла. Они были тонкие, прозрачные и чистые.

— Существует и такое стекло, какого вы и не видывали, вы, маленькие провинциалы. Не судите весь мир по одной вашей колонии и по задворкам ваших ферм.

— Да, — вздохнула Дебби, — может быть, то было стекло.

Она пристально посмотрела в несчастное лицо Леверетти и ощутила, как сжалось ее сердце. Он верит?

— Продолжай, Дебби! — Маленькая Хеппи нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. — Продолжай. Стены…

— Да, стены, — Дебби снова вошла в наезженную колею рассказа. — Я могла видеть сквозь стены. Леди провела меня внутрь в странную-престранную комнату, полную странных-престранных вещей, и все время говорила про «место» и «маскарад» и «отлично»! Она думала, что я спустилась с холма, где были другие, как я.

— И она сказала: «Тебе надо умыться» и ввела меня в комнату, где стены были из ярких-преярких цветов, а потом провела в комнату поменьше.

По ватаге пробежала дрожь восхищения.

— И стены… — подсказывали дети.

— И стены были гладкие и твердые и блестящие, как тарелка, и кругом полно изображений странных рыб и птиц. И комната тоже оказалась полной странных вещей. Тогда леди повернула что-то в стене и оттуда полилась вода, которая наполнила странную длинную вещь, вроде корыта, но такую большую, что можно было в нее лечь, и тоже гладкую, твердую, блестящую, как китайские чашки. Вода искрилась и пузырилась, я попробовала ее рукой, и она оказалась горячая.

Зачарованная ребятня с открытыми ртами слушала Дебби.

— Потом она повернула еще что-то и сделала воду прохладней. Она бросила в воду странный порошок, и вода зашипела и запенилась, покрывшись миллионами ароматных пузырьков. И в каждом была радуга.

И все время она говорила, как странно быть чужаком в Забыла-Как-Называется, что каждый день у нее какие-то новые сюрпризы, но что я — самый удивительный из них.

Потом она сказала: «Давай, забирайся и избавься от грязи. Я поищу тебе что-нибудь одеть, пока твоя одежда не очистится.

Я искупалась как будто в теплом облаке, но вокруг плеч была прохлада. Затем вытерлась полотенцем такой же длины, как я сама, и толстым, как одеяло. Леди принесла мне одежду — всю из золота и шелка — она была мне велика — и забрала мои грязные вещи в другую комнату. Она открыла маленькую дверцу в стене и бросила туда мою одежду, вещь за вещью, и смеялась и спрашивала: «Настоящие, подлинные, неужели они подлинные?».

Она сказала: «Хочешь есть?», и я набралась смелости и сказала: «Да». И она нашла какую-то веревку и воткнула в стену, взяла два ломтика хлеба, белого и мягкого, как снег, и положила их в выемки в блестящей коробке. Я почуяла запах гренок, и вдруг хлеб выпрыгнул из коробки сам: он был коричневый, хрустящий и горячий. Но я не заметила ни огня, ни пламени.

Леверетти и детишки ждали в сосредоточенном молчании, пока Дебби облизала пересохшие губы и с трудом проглотила слюну.

— После того как я поела тосты и джем и запила все прямо-таки ледяным молоком, которое леди достала из-за холодной белой дверцы в стене, она извлекла из другой дверки мою одежду, не переставая говорить, говорить, говорить. А одежда моя была чистая и почти сухая. Потом она взяла еще одну веревку и воткнула ее в стену, и странная, плоская, железная штука стала горячей, и она разгладила мою одежду, и ей даже не надо было ставить эту железную штуку на огонь, чтобы она разогревалась.

Когда я натягивала одежду на себя, зазвонил колокольчик, и он звонил и звонил, пока леди не подняла что-то со стола. И она стала говорить, как будто перед ней был еще кто-то… Я напугалась: холодный пот тек по моему лицу.

Леди сказала: «Тебе жарко?» и нажала что-то на стене. Послышался шум, и из стены в комнату стал дуть холодный ветер. Она нажала еще одну маленькую штучку, и с потолка полился свет!

Глаза Дебби были испуганные и дикие — она снова созерцала все эти восхитительные чудеса, которые некогда ошеломили ее.

— Она взяла в губы что-то длинное и белое, и из ее руки выпрыгнуло пламя, а вокруг лица стал виться дымок. Она подошла к другой стене, что-то подвинула, и комнату заполнила музыка!

Дебби прижимала крепко сжатые кулачки к груди.

— И на этой же стене стала двигаться и петь леди!

Она уже почти шептала.

— Совсем крошечная леди, не больше моей руки, которая двигалась на стене — на стене!

— Дурочка, дурочка Дебби, — прошептала Хеппи. Остальные дети окатили ее гневными взглядами. Эта не вовремя поданная реплика могла лишить их конца истории. Но, к счастью, Дебби была погружена в воспоминания.

— Я страшно испугалась. Я побежала. Я выбежала из дома и побежала дальше, к цветам. Я слышала, как леди зовет меня и как громко поют маленькие человечки. Я побежала по своим следам среди цветов, и я опять споткнулась…

— О корень, — Эдвард ухмыльнулся остальным детям.

— О складку, — настаивала Дебби.

— О скалу, — дразнил Эдвард.

— О морщину! — голос Дебби был придушенным от злости.

На секунду все затихли. Затем Хеппи принялась напевать:

— Дурочка Дебби, дурочка Дебби!

Дебби безнадежно, отчаянно завизжала и злобно хлестнула Эдварда ладонью по щеке.

— Вы мне не верите! Вы обещали, что будете мне верить! Вы слово давали!

Она тузила съежившегося, парализованного страхом мальчика обеими руками. Другие дети, застывшие в растерянности от такой неожиданной концовки их забавы, в страхе цеплялись друг за друга. Малышка Хеппи ревела, уткнувшись в юбку старшей сестры.

Дебби вцепилась Эдварду в волосы, рывком задрала его голову и отвешивала ему оплеухи. Ее лицо было искажено, глаза сверкали.

— Ты лжец! Лжец!

Леверетти растолкал ребятишек и схватил Дебби за руку.

— Прекрати! — резко сказал он. — Отпусти его!

Но ему пришлось разгибать ее пальцы один за другим, чтобы высвободить волосы Эдварда из мертвой хватки.

Дебби тогда набросилась на него самого, молотя кулачками в его широкую грудь, испуская резкий, прерывистый визг, от которого стыла кровь в жилах и, казалось, должны были порваться ее голосовые связки. Леверетти схватил ее за руки и мотнул головой в сторону застывших неподвижных детей.

— Убирайтесь! — сказал он. — И чтобы это больше не повторялось! Понятно?

Эдвард, прижимая ладонь к горящей щеке, а другой рукой пытаясь расчесать спутанные волосы, механически кивнул.

— Если хоть одно слово про то, что здесь случилось, дойдет до старейшин, то я на каждого из вас посмотрю дурным взглядом и наведу порчу. А теперь убирайтесь!

Перепуганные дети, спотыкаясь, попятились назад, затем внезапно развернулись и бросились в заросли кустарника, растущего по сторонам тропы. Громкий плач Хеппи выдавал их маршрут в зарослях.

Леверетти отстранил Дебби от себя, спокойно поглядел в ее распухшее от слез, искаженное лицо. Затем коротко хлестнул ее по щеке. Она перестала визжать и, всхлипывая, обмякла. Она упала бы, если бы Леверетти вовремя не подхватил ее. Он усадил ее на ствол поваленного дерева и сам уселся рядом. Он терпеливо ждал, пока она смачивала его рубашку своими слезами, до тех пор, пока ее всхлипывания не прекратились и не перешли в прерывистые вздохи.

— Они мне не поверили, — жаловалась она, глотая слезы.

— Естественно, — ответил Леверетти, — и никогда не поверят. Очень глупо с твоей стороны на это надеяться.

Она негодующе дернулась.

— Но ведь это правда. Это случилось на самом деле. Я видела…

Новые потоки слез заструились по ее щекам.

— Возможно, — сказал Леверетти.

Дебби уставилась на него.

— Ты мне веришь?

— Ну, скажи лучше, я не отрицаю того, что это может оказаться правдой, — ответил Леверетти.