Наконец, Артём открыл глаза и смог насладиться тем, что у него неплохо получается превратить некоторые вещи в «реальность». Через минуту он уже вошёл в дом и начал переставлять мебель: чайный столик встал перед диваном, сбоку он него же встала тумбочка, а комод так и остался возле той стены, где были все предметы роскоши. В хаотичном порядке по стенам разбросались картины, лишь стулья остались на своём месте; возле писательского стола встало роскошное компьютерное кресло. Уже выходя на улицу, дабы проснуться, дверь отворилась и Сущность вальяжно прошёл навстречу, присвистывая.

– Вижу, ты неплохо устроился.

– Быть творцом не так уж и трудно, когда знаешь, на какие кнопки тыкать, – Артём решил задержаться и упал на диван.

– Значит, тебе нравится новый образ?

– Скажу так: неплохо. Даже очень неплохо. А кроме создания нового вида цивилизации существуют ещё какие-то ограничения?

– Не знаю. Но вот ограничение разумности стало для меня самым страшным ударом: тут иногда настолько одиноко, что можно с ума сойти.

Артём невольно усмехнулся.

– Да уж, мы ведь с тобой абсолютно и безоговорочно сохранили адекватность мышления!

– Ты сомневаешься в этом?

– Совсем чуть-чуть, я бы сказал, абсолютно не сомневаюсь в том, что у меня что-то не так с мозгами и я чем-то болен. У этой болезни, кстати, даже имя найдётся.

Сущность недовольно сморщился.

– Я не плод твоих больных загонов, и уж точно не последствие разросшейся шизофрении. Ты думаешь, я сам был рад своему появлению?

– Как это вообще произошло?

– Я и сам не помню, как это вышло, но я чувствую, что долгое время ничего не понимал, а вокруг было ничего, кроме тьмы. Это странное чувство… дежавю какое-то.

– А потом?

– А потом я прозрел и начал видеть твои сны. Некоторые чисто случайно сохранились и я жадно рассматривал повторяющиеся сюжеты самых обычных и необычных вещей. И вот тогда я и начал пробовать вмешаться в это всё, хотя и получалось слишком плохо. В один момент как-то заметил, что у меня есть некоторая база данных в голове: воспоминания из твоей жизни. Самые яркие, по своему хорошие или чрезвычайно плохие, которых, к слову, немного больше.

– Почему я не удивлён? – на выдохе сказал Артём. – На самом деле, я уже собирался уходить. Так можно и весь день проспать.

– Потом всё равно вернёшься. Если бы была возможность, то все бы возвращались… – задумчиво протянул Сущность, наблюдая за появляющейся дверью с видом на потолок.

Сразу как только Артём пересёк проём, он шумно задышал и продрал глаза, перед которыми действительно висел сероватый потолок. Тело всё ещё ныло, даже дышать было сложно. Опираясь локтем о подушку, проснувшийся сел на диван, унял возникший в голове звон и попытался встать, но споткнулся и свалился обратно на диван. К горлу подступила тошнота. Отдышавшись, Артём вновь попробовал устоять на ногах, опять норовил упасть, но вовремя схватился дрожащей рукой за стол, побрёл в сторону кухни, и уже на третьем шаге понял, что свернёт в другую комнату. Через минуту, одолеваемый лихорадкой, кое-как добрёл до кухонного стола, осмотрел его и закашлялся.

«Не хватало ещё заболеть», – Артём провёл потухшим взглядом по посеревшей кухне, дотянулся рукой до чайника и необычайно легко поднял его и поставил на плиту. Он был пуст.

– Может, сначала лучше наполнить? – спросила стоящая в проходе Вера.

«Или это сон. Или заболел, или сон, всё в порядке…»

Он поставил чайник под кран и включил напор на полную. Когда он повернулся к Вере, в проходе уже было пусто.

– Идти можешь? – спросил сидящий возле стены Стас.

– Я сонный, а не в ногу стреляный, – ответил кто-то.

– Ты бы себя видел, сонный! Мамай верно подметил, что ты из стороны в сторону мечешься.

Из чайника уже вовсю выплескивалась вода. Толчком выключив воду, одолеваемый бредом писатель попробовал поднять его обратно на плиту, но даже не оторвал от дна раковины. Ручка с громким лязгом ударилась о железную стенку, болезненно вдарив по ушам. Из носа почти тут же брызнула кровь.

«Сущность, вытащи меня отсюда!» – закричал про себя Артём.

Но никто не ответил.

– Сущность! – вместо крика из глотки вырвался шёпот. Взгляд в окно отразился ещё одной волной режущей боли: солнечный свет страшно слепил, будто поджигая сетчатку.

– Может, тебе прилечь? – раздался бурлящий голос из чайника, захлёбывающегося идущей из крана кровью.

– Может, тебе прилечь? – спросил Макс, брызжа слюной. В руке торчали сотни пустых шприцов.

– Может, тебе прилечь? – прорычал Могильщик, стуча по мясистой стенке, содрогающейся от каждого удара.

– Может, пора сдохнуть? – ворвался ураган голосов, сбивший несчастного с табурета. Боль в теле не ощущалась, взгляд тяжелел с каждым мигом, проведённым на полу, а встать не получалось из-за растёкшейся по полу воде вперемешку с кровью. В дверном проёме встали тяжёлые ботинки, одетые поверх чёрных штанов.

«Может, тебе прилечь?» – без эмоций спросил Сущность.

***

– Так-с, молодого человека не тревожить денька так три, но по возможности выводить на прогулки: свежий воздух тоже лечит. А так всё с ним нормально – просто сильное переутомление. Кровь носом пошла из-за давления, обморок могу сослать на недоедание, если есть возможность, то лучше кормить его почаще, а то этот недовес с ним хороших шуток уж точно не сыграет. А так, собственно, и всё, – проговорил пухлый мужчина с докторским чемоданчиком. – Если обмороки продолжаться – сходите в больницу, назначим курс лечения. Сейчас не хочется молодую организьму химией пичкать – медицина-то медициной, а только ещё неизвестно, сколько толку от нашей этой медицины.

– Но ничего серьёзного не произошло? – спросил он доктора.

– Не-ет! Голодные обмороки, конечно – птица редкая, но я всё понимаю. Юная кровь попросилась в свободный полёт, а теперь пожинает плоды своей самоуверенности. Вы, уважаемый, сделали правильный выбор, когда решили его навестить.

– Я вижу. Вас проводить?

– Да, пожалуй. Вы ведь за ним присмотрите, пока он не очнётся?

– Постараюсь задержаться как можно дольше. У меня тоже есть некоторые дела.

– И это верно! Ну-с, – мужчина встал и пошёл в коридор, – я сделал всё, что посчитал нужным, а теперь прощайте-с.

– Спасибо, доктор.

– Всегда пожалуйста.

***

Пыльный коридор кончался стеной света, из которой дул ветер. Чем дальше он шёл, тем понятнее становилось, что пространство сужалось, а воздух кончался. Когда до конца оставалось несколько метров, пройти дальше стало невозможно, сзади послышался оглушительный рёв, и нечто туманное и бесформенное стремительно сокращало дистанцию, затем прыгнуло и растворилось в слепящих лучах. Стены разошлись, давая пройти: за световым барьером оказалась поляна, освещённая закатным солнцем, виднелась небольшая беседка. Почему она кажется ему знакомой?

***