Стемнело рано, Игорь бродил за КПП по хрустящим под ногами опавшим листьям. Изредка ветер подхватывал усохший лист и переносил на асфальтовую дорожку. Солдат выпадал из задумчивости и вспоминал, что утром до прихода офицеров нужно будет эти листья смести.

Поздняя осень стояла над миром.

Через неделю грянут морозы.

Листья с деревьев давно облетели.

Люди в домах своих теплых уснули.

Завьялов нырнул на проходную КПП. Достал из нагрудного кармана блокнот и мелкими буквами записал четверостишье. Согревшись, он снова вышел на улицу, подыскивая в уме слова для продолжения стихотворения.

– Привет, солдатик.

– Здравствуйте, – почему-то на «вы» отозвался Игорь.

Возле проходной стояли две девушки с велосипедами.

– Какой смешной солдатик, – засмеялась одна из девушек.

– В первый раз его вижу, – откликнулась другая, голосом похожим на колокольчик. – А нас тут многие знают, солдатик, так что пропускай.

Завьялов не понял, кто их знает, к кому они приехали, но послушно распахнул дверь на проходную.

– Армия спасения прибыла, – радостно встретил девчонок сержант Кирилов, схватив ближайшую из них за талию.

При свете лампочки Завьялов рассмотрел девушек. Они обе были маленького роста, в руках у Кирилова была плотней и смазливей, другая, стоявшая в сторонке, совсем худенькая востроносая девчушка в ветровке казалась еще подростком.

– Кирюша, познакомь нас со своим солдатиком, – сказала вырвавшаяся из объятий сержанта девушка.

– Это боец Завьялов, прославившийся при защите своих штанов. А это, рядовой, – сержант специально выделил слово рядовой, чтобы подчеркнуть свое более высокое положение, – дамы полусвета, Оля и Люба из колхоза «Заветы Ильича».

– Боец Завьялов, угостите сигареткой, – жеманно попросила бойкая Оля. – А то в наше сельпо курево больше не завозят.

Девушка дотронулась до руки Игоря, и от этого прикосновения по телу солдата побежали сладострастные мурашки.

– Рядовой Завьялов не курит, он спортсмен, – усмехнулся Кирилов и снова схватил Ольгу за талию. – А у меня сигарет нет, только «Беломор».

– На безрыбье и рак рыба. Дай хоть папироску, а то ушки пухнут.

Девушки расселись на стульях и, даже не закашлявшись, затянулись крепкими папиросами.

– Завьялов, звони в роту и вызови сюда сержантов Козленко и Вострикова. И скажи, чтобы глянули, где находится дежурный по части и помдеж.

Игорь только успел положить трубку, а Козленко и Востриков уже в припрыжку мчались через плац.

– Пошли с нами, шалава, – сказал Козленко и, схватив Олю за руку, потащил в комнату отдыха.

– А ты что теряешься, Кирюха, оприходуй Любку! – крикнул Востриков, направляясь вслед за Козленко.

– Я, Острый, на таких шалашовок не зарюсь.

Про себя Кирилов к этим словам добавил, что он не помоечный кот, чтобы на отбросы кидаться, но вслух говорить не стал. Летом во время шефской помощи соседнему колхозу он познакомился с дородной тридцатилетней дояркой и теперь два раза в неделю бегал за восемь верст на ночь в самоволку. К демобилизации из него, видно, должен был получиться чемпион части по бегу на длинные дистанции. На товарищей Кирилов теперь смотрел с нескрываемым превосходством, а в душе даже презирал их.

Из-за стенки вскоре раздался скрип кровати и Олины стоны.

– Во, Козлик старается, сейчас они вдвоем ее так отдрючат, – шепнул Игорю на ухо Кирилов. – Что ты время тянешь, тащи Любаню в комнату для гостей.

Возбужденный Завьялов замялся. Он был немного застенчив в отношениях с девушками. Притом раньше он общался только с приличными, а как вести себя с неприличными вообще понятия не имел.

– Люба, боец Завьялов ваш лучший друг, пройдите с ним в комнату для гостей, – ехидно произнес сержант. – Он вам хочет поведать что-то очень интересное.

Люба хмыкнула и скрылась за дверью.

– Что ты жмешься, Завьялов, как красная девица, не в бирюльки же играть, эта Любка приперлась сюда на ночь глядя, – подтолкнул Игоря в спину Кирилов.

В комнате для гостей койки не было, посередине стоял большой стол, вокруг которого располагалось несколько стульев, на стене висела большая карта Приволжского военного округа.

– Раздевайся, – хриплым голосом произнес Завьялов и выключил свет.

В комнате воцарился серебристый полумрак от светившей в окно неполной луны. Сердце Игоря колотилось с удвоенной силой, в горле пересохло, на лбу выступил пот. Он приблизился к девушке, от нее пахло табачным дымом и дешевыми духами.

– Раздевайся, – повторил солдат, видя, что девушка даже не пошевелилась.

– А я с тобой не хочу. Ты мне не нравишься, – отозвалась из полутьмы Люба.

Игорь поначалу сделал шаг назад, но врезавшиеся в память слова Кирилова, что девушки приехали на КПП не просто так, толкнули его вперед.

– Раздевайся!

– Я не буду с тобой, сопляк!

Люба больше любила горячих кавказских парней. Те бы уже давно надавали ей затрещин и повалили на пол. В тринадцать лет ее впервые изнасиловали купавшиеся на речке пацаны, и теперь Люба воспринимала любовь именно так: отказ, боль, соитие.

Слова Любы задели Игоря. Значит, с Козленко или Востриковым она бы была, а с ним нет. Одним движением он подмял девушку под себя, и они оказались на полу. Задрав юбку, солдат попытался стащить с Любки трусы, но девушка, ухватилась за них двумя руками. Все попытки разжать цепкие девичьи кулачки Завьялову не удавались. Девушка с задранной юбкой и солдат с полуспущенными штанами катались по полу, а Кирилову, прижавшемуся ухом к двери, казалось, что там происходит что-то потрясающее. Наконец, Игорь додумался перевернуть девушку на живот и стянуть с нее трусы. Худенькая, маленькая задранная попочка подействовала на очень возбудившегося солдата как палец, давящий на курок автомата. Он успел только ткнуться наугад в оголившуюся девичью промежность и тут же излился мощными толчками, выбрасывая потоки так и не узнавшего женщины семени.

Завьялов натянул штаны и выскочил из комнаты. Ему было стыдно, что он фактически так и не расстался со своей девственностью. За дверью уже стоял ефрейтор Камобеков, знавший особенности Любиного характера и почесывающий кулак.

– Ну как, Завьялов, понравилось? – ухмыляясь, спросил Кирилов. – Пойди проссысь, а то неизвестно с кем эта Любка до тебя кувыркалась.

Игорь вышел на свежий воздух. Тело еще поламывало от приятных ощущений. На другой стороне плаца возле складов показалась фигура дежурного по части, осматривающего замки и пломбы на дверях. Завьялов, поспешив справить малую нужду, вернулся на КПП.

– Товарищ сержант, там дежурный по части на плацу.

– Так, лупанарий закрывается! – закричал Кирилов, молотя кулаком в дверь комнаты отдыха.

Высунувшийся оттуда потный, раскрасневшийся Козленко прохрипел:

– Ты что, Кирюха, обнаглел! Мы Ольку только по второму кругу вертолетом пустили.

– Капитан Мыльников рядом бродит, тоску наводит. Одевайтесь быстро и уматывайте с КПП. Я за вас десять суток на гауптвахте отсиживать не собираюсь.

Козленко скрылся, скрип кровати и стоны в комнате отдыха прекратились.

– Ефрейтор, ты тоже вали отсюда! – крикнул Кирилов, войдя во вторую комнату.

Через пять минут на КПП остался только наряд. Девчата покатили велосипеды к ближайшему леску, рядом с ними шли разухабистые сержанты, за ними, одеваясь на ходу, бежал ефрейтор.

– Сколько же лет этой Любке? – спросил Игорь у сержанта. – Она хоть совершеннолетняя?

– Не бойся, лет ей побольше, чем тебе. Я в паспорт, конечно, не заглядывал, но Олька говорила, что ей двадцать. Она просто выглядит так: ручки как спички, ножки как палки и жопа с кулачек, дефективная, наверно.

Кирилову вспомнилась дородная доярка с обвисшими, как вымя, сиськами и огромным задом. Ему захотелось в ее жаркую постель возле печки. На минуту он замечтался и не заметил дежурного по части.

– Сержант, почему в комнате для гостей бардак, стулья раскиданы, – заговорил скрипучим голосом, выросший будто из-под земли капитан Мыльников. – Рядовой Завьялов, быстро наводить порядок.