Время «Ч» пришло ранним августовским утром. По всем телевизионным каналам показывали балет «Лебединое озеро», а к вечеру с обращением выступила шестерка ГКЧП. Но всего этого солдаты в/ч 223 не видели, после завтрака над частью призывно заревела сирена тревоги. Два батальона с полной боевой выкладкой: автоматами, рюкзаками, наполненными боезапасом и трехдневным сухим пайком и сверх того, со щитами и дубинками, в девять часов утра были выстроены на плацу.

Полковник Ховчин ждал этого дня два года. Именно тогда в 1989 году он потерял весь остаток веры в перестройку, гласность и демократию. Ховчин служил тогда в Западной группе войск, в Германии. Полковник ехал в кабине «КамАЗа» во главе колонны из трех машин по маленькому немецкому городку вблизи Потсдама, когда из окон домов и подворотен полетели камни и послышались крики: «Russisch das Schwein hinaus von hier aus das Deutschland». Ветровое стекло от попавшего булыжника покрылось паутиной трещин, но Ховчин будто оцепенел. Возмущение переполняло его душу, ведь камни бросали вчерашние камрады, с которыми он, бывало, пил пиво. На следующий день пала Берлинская стена, и Ховчину ужасно хотелось пустить себе пулю в лоб и хоть этим высказать свое негодование по поводу случившегося. В ту радостную для немцев ночь полковник закрылся в своем кабинете и пил в одиночестве водку. Тогда он впервые произнес слова: «Задавлю, задавлю гадину».

Ховчин прошел вдоль строя, и выйдя на середину, громовым голосом произнес:

– Товарищи солдаты и офицеры, отечество в опасности! Круг лиц, стоящих у власти, забыло о своей ответственности перед народом! Все их действия направлены на развал Союза Советских Социалистических Республик! Приказом министра обороны нам доверена честь восстановить на просторах нашей Родины спокойствие и порядок. Помните, что вы давали присягу, и все наши действия не будут ей противоречить!

Еще год назад Ховчин знал, что скажет в этот миг солдатам. Тогда высшие чины из генштаба предложили ему создать на базе учебной части хорошо подготовленное соединение в тысячу человек, способное выполнять боевые и полицейские функции, морально устойчивое и верное командиру.

«Ну полковник и загнул, оказывается, отечество в опасности, – подумал стоявший во втором ряду своего взвода Завьялов. – Теперь понятна вся эта муштра и политинформации. Не будут теперь больше по телевизору показывать передач типа «Взгляд», и Лерочку я теперь не скоро увижу. Но может оно и к лучшему: вернусь через несколько месяцев, Лера соскучится и сама бросится ко мне на шею. А то в последнее время хожу за ней как провинившийся пес, а она только фыркает».

Стоявший впереди лейтенант Елизаров нервно перебирал пальцами зажатую в кулак автоматную пулю. Ему претила мысль, что его хотят использовать как душителя демократии, но выйти из строя и высказать свое мнение не хватало смелости. Пуля выскользнула из потных пальцев и, дзынкнув, покатилась под ноги. Полковник бросил на лейтенанта грозный взгляд, и Елизаров инстинктивно подтянулся и замер в строю. Находившийся рядом Джавхаев, получивший недавно сержантские лычки, откровенно радовался, что вырвется наконец-то из опостылевшей казармы и примет участие в настоящем деле, а не в бесконечных учениях и хозяйственных работах.

Совершенно неожиданно для Ховчина план по немедленной переброске батальонов в Москву начал давать сбой, обещанные автобусы в девять тридцать не прибыли. Полковник чуть не разбил телефон после разговора с директором автоколонны. Запрыгнув в машину, он отправился в город и, только сунув пистолет под нос директора, сумел выбить автобусы. На военный аэродром, находящийся в сотне километров от части, батальоны прибыли в пятнадцать часов. Но тут их снова ждала неувязка, два Ил-76, предназначенные для переброски солдат, еще не прилетели. Ховчин нервничал, несколько раз радировал в Москву, но там не больно шевелились.

Красное солнце, закатываясь в лес, посылало на аэродром свои последние лучи. Солдаты, рассыпавшись вдоль забора, отдыхали лежа на скошенной траве, подложив под головы вещмешки. Офицеры курили возле взлетной полосы.

– Не унывать! По выполнении задания всех представлю к следующим званиям и правительственным наградам, – подбодрил командный состав Ховчин.

Только что была получена радиограмма, что самолеты за ними вылетели. Повеселевший полковник, поднявшись по ступенькам в небольшую диспетчерскую, спросил:

– Когда прилетят?

– Примерно через час семьдесят шестые зайдут на посадку, – ответил ему капитан ВВС. – Сейчас новости по Би-Би-Си передавать будут, не желаете послушать?

Зашипел приемник, и полковник, в который раз за сегодняшний день услышал, что в Москву вошли танки, что Горбачев отстранен от власти, а Верховный Совет России отказался подчиняться ГКЧП. Ховчину все это казалось какой-то комедией. Он не мог понять, как, имея неописуемый перевес в силах и средствах, можно до сих пор не разогнать каких-то депутатов.

«Неужто они до такой степени боятся крови, – думал он. – Только бы добраться, только бы добраться до Москвы!» – повторял полковник про себя.

Сумерки сгущались над аэродромом. Завьялов приподнял голову с вещмешка и поежился от исходившей от земли прохлады. Поднявшись, он увидел, как от КПП к офицерам мчится черная «Волга», потом машина, притормозив у взлетно-посадочной полосы, резко развернулась и резво понеслась к диспетчерской.

– Полковник Ховчин? – спросил вошедший высокий человек в штатском, мельком показав красную книжечку. – Нам необходимо с вами срочно поговорить, – добавил он, не дожидаясь ответа. Выйдемте на свежий воздух.

Ховчин неодобрительно посмотрел на явившихся представителей спецслужб, но все же поднялся и вышел с ними из диспетчерской.

– Полковник, возвращайте свои батальоны в казарму, в Москве уже все решено и в вашем присутствии нет необходимости.

– Я подчиняюсь только лично министру обороны! А вашу красную книжечку можете засунуть себе в задницу! – вскипел от наглости сотрудников КГБ Ховчин.

– Не стоит раздавать подобные указания, Виктор Петрович, – мягко предостерег полковника приблизившийся второй высокий человек в штатском. – Вам внятно сказали, возвращайте людей на место и сами отправляйтесь домой к жене в теплую постельку.

Полковник криво усмехнулся и сделал шаг в направлении взлетной полосы.

– Не кипятитесь, Виктор Петрович, – схватив за рукав, попытался остановить его один из кгбшников. – Садитесь в нашу машину, потолкуем и придем к консенсусу. Право, не стоит вмешиваться в эту заваруху.

Но Ховчин стряхнул с себя чужую руку, как прилипший комок грязи, направился к своим офицерам. Оба сотрудника КГБ последовали за ним наперебой, уговаривая вернуться. Никто не заметил, как от черной «Волги» отделилась небольшая тень. Эта тень принадлежала очень юркому маленькому человеку, одетому в дешевый восьмидесятирублевый костюм. Такого человека невозможно было выделить из толпы, обычный работяга или мелкий служащий. Через год, уйдя в отставку, он начнет ловить рыбку в мутной воде, вскоре пользуясь несовершенством законодательства, связями в правоохранительных органах и неописуемой жестокостью к конкурентам, сколотит огромное состояние в сфере игорного бизнеса. А спустя пять лет будет убит из снайперской винтовки бывшим коллегой по цеху, садясь возле дома в бронированный «Мерседес».

Ховчин уже видел силуэты офицеров и собирался подать команду, чтобы непрошенных гостей выдворили за пределы аэродрома, когда его сзади ударили по плечу, и писклявый голос приказным тоном произнес:

– Вам все же придется проехать с нами!

Полковник самоуверенно повернулся лицом к наглецу, за его спиной находилась тысяча вооруженных солдат, готовых выполнить любой его приказ.

– Это ты мне…

Он не успел больше ничего сказать, пистолет с глушителем прижался у наградной планки, и его большое сердце через мгновение было разорвано пулей на мелкие части.

– В машину его, – приказал маленький человек двум верзилам, которые схватили Ховчина за локти и не дали ему упасть. – А я пока переговорю с замполитом.