Во-вторых, если я в другом Мире, то и правила, наверное, здесь другие. Как мне себя вести, если я не знаю какое поведение правильное? Вроде Вальнар практически никак не отличается от людей в моем Мире, но в то же время остальные ведут себя по-другому: и Инара, и Гева. Может и от меня требуется какое-то особенное поведение?

И, в-третьих, я все еще совершенно не понимаю, зачем я в этом Мире. Что означает, что я наследник. Как это выражается? Чем я отличаюсь от других? И смогу ли я отказаться от этой роли и вернуться домой?

Вальнар, будто чувствуя мою скованность, показывает Геве рукой, чтобы та вышла. И она повинуется, выходит, закрыв за собою дверь.

– Руслан, я уже говорил, что ты станешь Колдуном. И это не я выбрал тебя на эту роль, – Вальнар больше не делает вид, как будто ему плевать на меня, как он делал это раньше. Голос у него серьёзный, руки сцеплены, а взгляд устремлен на меня. – Я, конечно, понимаю, что всё это похоже на бред, и ты мне не веришь. Но у тебя просто нет другого выбора. Мне не получится тебя отправить обратно в твой Мир, так как ты скоро сам не захочешь туда возвращаться…

В смысле не захочу?!

По спине, уже который раз за день, пробегают мурашки.

Как это «не захочу туда возвращаться»? Он, что, сотрёт мне память?

Перед глазами встаёт картинка, как Яна целуется с Колей. Затем, как я дерусь с Колей. Как я смотрю на фотографию мамы, гадая, где же находится мой отец, и знает ли он о моем существовании.

А может, все-таки будет лучше, если он это сделает?

– Руслан, я не собираюсь стирать тебе память. Я бы мог это уже давно сделать, если бы захотел. Но это ни к чему, – он расцепляет руки и раскладывает перед собой содержимое подноса. – Руслан, – отрываю взгляд от стола и смотрю ему в глаза, – ты ведь сам уже понимаешь, что у тебя нет причин возвращаться обратно.

После его слов внутри что-то обрывается, а его спокойный, даже чуть ласковый тон, только прибавляет убедительности его речи, не давая мне засомневаться.

– У тебя нет родителей. Яна любит другого, а Коля не считает тебя своим другом и никогда не считал, – каждое слово отдаются глухой болью внутри, и он это видит, но продолжает говорить, будто хочет, чтобы я еще раз убедился в том, что уже и так прекрасно знаю: – Так зачем тебе возвращаться? Ты им никогда не был родным, они с тобой дружили из жалости, хотя ты им открывал всё своё сердце. Ты уверен, что они будут рады твоему возвращению?

Я знаю, что Вальнар совершенно прав – рад мне дома никто не будет. Я думал, что мы с Колей друзья, но он разрушил нашу дружбу, как карточный домик. Он показал всю ненависть, которую ко мне питает, сказал всё, что он чувствовал и думал, находясь рядом со мной. Может быть, мы с ним и помирились бы, но не было бы это очередной жалостью ко мне?

А Яна… Может, насчёт неё Вальнар не прав. Может, она будет рада моему возвращению… Но только нужно ли оно мне? Нужно ли мне снова смотреть, как она гуляет с Колей, целуется с ним, смотрит на него влюблёнными глазами? И нужно ли это ей, ведь когда-нибудь она поймёт, что я в неё влюблён… Она будет смущаться в моём присутствии, чувствовать себя скованной, перестанет со мною общаться как с другом, и будет смотреть на меня с жалостью и сочувствием…

Неужели Вальнар прав, и меня ничего не держит в том мире?

– Вот и прекрасно, –Вальнар явно снова бесцеремонно почитал мои мысли, – раз мы всё решили, – он придвигает себе тарелку и берёт ложку, – значит можно приниматься за ужин, а то он уже остыл…

Мой желудок сразу же реагирует на слова Колдуна. И, хотя аппетита нет, голод дает о себе знать. Мне ничего другого не остаётся, как начать есть то, что лежит передо мною.

– Завтра я введу тебя в курс дела. А сейчас иди спать.

Дверь в мою комнату сама по себе открывается, приглашая внутрь, но я не двигаюсь с места, смотрю на Вальнара.

– Руслан, – он берёт меня за плечи и заглядывает в глаза. Он больше не напоминает того холодного и равнодушного Колдуна, что встретил меня, скорее близкого друга, который пытается поддержать в трудную минуту. – Я понимаю, с этим трудно свыкнуться. Сначала тебе будет казаться, что это тюрьма, но потом ты привыкнешь. Поверь мне, ты не пожалеешь, что оказался здесь.

Как можно привыкнуть к тюрьме?

Он отпускает мои плечи и исчезает. Но в голове так и крутятся его слова: «Ты не пожалеешь, что оказался здесь». Вхожу в комнату и, закрыв дверь, опираюсь на неё. На душе пусто, и эта пустота отдаётся болью, как будто от меня оторвали большой кусок. Подойдя к кровати, заваливаюсь на неё и устремляю взгляд в потолок.

Вальнар сказал, что я не смогу вернуться…

Я больше никогда не увижу детский дом. Не увижу, ставшую мне по-своему дорогой, Людмилу Александровну, которая заботилась о мне и опекала с материнской заботой. Больше не приду на тренировку. Не услышу шутливые окрики Виктора Николаевича. Не окажусь на ринге. Больше никогда не встречусь с Колей. И Яной.

И самое ужасное, что я согласен с Вальнаром. Мне незачем туда возвращаться. Я знаю, что вся моя жизнь была там, что расставаться с ней будет больно. Но какая у меня там была жизнь? До восемнадцати лет я должен жить в системе. У меня практически нет свободы выбора, и каждое действие контролируется Людмилой Александровной, так как она отвечает за меня. Мой лучший друг в глубине души меня ненавидит. А Яна никогда меня не любила. Так зачем мне возвращаться? Разве кто-то меня ждет? Мое счастье было лишь иллюзией…

А здесь все по-другому. Я что-то значу. Предо мной раскрывается неизведанный путь, любопытный и интересный. Разве я не должен без раздумий отбросить свое прошлое и идти к новому будущему? Ведь это мой шанс.

Но перед глазами все равно стоят картины из прошлого, которые я должен буду стереть из своей памяти, убрать подальше, чтобы не было больно. Чтобы начать жизнь в новом Мире с чистого листа, ничего не должно помешать мне. Но так ли это просто убрать эти воспоминания из головы, если они дороже мне всего на свете. Даже если в них есть не только хорошее, но и плохое.

***

Когда я перешёл в седьмой класс, в детском доме появилась Яна. В первый раз я ее увидел, когда она, забившись в угол подоконника, плакала. На ее левой щеке розовел свежий шрам, короткие русые волосы в беспорядке спутались на голове, а ясно-голубые глаза были все красные от слез. Как только я ее увидел, то сразу поразился ее красоте, а внутри что-то сжалось при виде ее слез. Я сразу понял, что она новенькая в детском доме, но я не знал почему она попала сюда. Повинуясь внутреннему порыву, я подошел к новенькой.

– Почему плачешь? – выдал слишком по-детски и наивно.

Девочка посмотрела на меня и никак не ответив, отвернулась и оперлась лбом на стекло. Я почувствовал неловкость, ведь я совершенно не знал, что можно ей сказать, чтобы успокоить. Поэтому с секунду постояв, ушел.

Следующий раз я встретил ее в столовой. Она сидела одна, уставившись в тарелку, не трогая пищу. И снова я решил присоединиться к ней. Я поздоровался, но она только отвела взгляд. Больше мы не разговаривали, но я каким-то образом понял, что девочке легче от моего присутствия. Так я и продолжил скрашивать ее одиночество – в школе, столовой, по пути в школу и обратно в детдом, на мероприятиях, пока она не стала отвечать на мои вопросы, разговаривать со мной. Со временем она повеселела и стала более общительной.

Сначала Коля равнодушно отнесся к Яне. Он совершенно не понимал, зачем я с ней ношусь, как курица со своим яйцом. Но я не реагировал на насмешки друга. Я никак не мог объяснить ему, что я к ней чувствую. Поэтому просто отмахивался от него и продолжал помогать Яне освоиться. Она училась в параллельном классе, поэтому часто уроки у нас заканчивались в одно время, и мы возвращались вместе. Коля не сразу привык к ее молчаливому обществу, но, когда Яна стала более открытой и разговорчивой, он стал все больше уделять ей внимания. Дошло до того, что Яна стала участвовать практически во всех наших с Колей вылазках, прогулках и встречах. Нам было хорошо втроем. И моя жизнь была идеальна…