– Товарищ капитан, прошу вас, отпустите девушку! Поверьте, это чревато угрозой для вашей безопасности. Эта девушка – бытовая террористка!

– От такого же слышу! – выкрикнула она в мой адрес.

– Проходи мимо! – ответил гаишник, продолжая удерживать её.

– Что-то не припомню, чтобы мы перешли на «ты», – сказал я в ответ фамильярному полицейскому.

– Проходите мимо! – поправился тот.

– То он мне в спину пистолет наставил. То выдавал себя за артиста, аферист! – снова крикнула девушка.

Забавно было наблюдать, как она билась на два фронта: поносила меня и барахталась в руках гаишника, пытаясь вырваться.

– Всенепременно уйду, товарищ капитан. Только сначала отпустите девушку, и я сразу… – сказал я.

– Отпусти, оглобля! – перебила она меня.

– Гражданин, вы мешаете работать, – подчёркнуто учтиво добавил в мой адрес капитан. – Вы препятствуете работе полиции. Погодите, а какой пистолет?!

– Ого! Это вы называете работой?! – начиная заводиться, произнёс я и на эмоциях крикнул: – Пердимонокль какой-то!

– Чего-о-о?! – заорал полицейский.

– Похоже, Костян, он тебя оскорбил! – подначил гаишника водитель эвакуатора.

– Оскорбление при исполнении! – выдавил побагровевший блюститель закона и отпустил девушку. – Эй, ты, стоять. Мордой на капот. Ноги шире!

– Вы это кому? – переспросил я.

– Вам обоим!

– Ну же, милая, вы мне за «ноги» разбили губу, а этого тоже оприходуете? – обратился я к незнакомке и засмеялся.

Но не успела она замахнуться, а тем более ответить, как оба были припёрты гаишником к покачивающемуся на тросах автомобилю.

– Эй, Костян, тебе про охрану труда когда-нибудь рассказывали? Сейчас машина сорвётся и раздавит барышне ножки, которые она по твоей же команде поставила широко. Давай, майна! – крикнул я, перекрикивая звук двигателя эвакуатора.

– Где ствол? – нервно выкрикнул гаишник и наставил на меня свой пистолет.

– Ты что, ослеп? Ты его в руках держишь!

– Костян, травить? – крикнул тот с эвакуатора.

– Да я вас по судам затаскаю! – внесла свою лепту в этот ералаш девушка.

– Где ствол?! – заорал мне в ухо гаишник.

– Часть съел, а часть в машине! – как контуженный выкрикнул я.

– В этой? – страж порядка кивнул на «Вольво».

– Вира или майна?! – не унимался эвакуаторщик.

– В очень похожей!.. – бросил я невозмутимо.

– Ну, блин, капитан! Ты меня достал! – перебила меня незнакомка.

Похоже, она решительно настроилась разобраться с полицейским, но гул подъёмника не давал ей сосредоточиться, поэтому неизвестно кому громко добавила:

– А ты заткнись!

– Это вы мне? – переспросил я её по-соседски.

– И ты тоже!

– Мо-о-олчать! – завопил гаишник. – Все заткну-у-улись!

Во внезапно образовавшейся тишине гудел только эвакуатор.

– Костян… – робко донеслось из кабины эвакуатора.

– Молчать! – ещё раз с надрывом крикнул полицейский. – Разберёмся в отделении!

Он тут же достал радиостанцию и вызвал подкрепление, транслируя в эфир, что ему оказано физическое сопротивление и нанесены оскорбления.

– Ну вы у меня, ну я вас… – приговаривал Костян, расхаживая за нашими спинами.

Не успел я дослушать нагромождение местоимений и междометий, как гаишник подло защёлкнул на наших руках никелированные наручники.

– О! Похоже, судьба всё решила, нас уже с вами окольцевали! – рассмеялся я и поинтересовался у незнакомки: – Кстати, вы не замужем?

– Даже если бы я и была свободной, за вас никогда не пошла!

Отделение, в которое нас доставили, находилось поблизости. Так что не прошло и пяти минут, как вместе с закованной приятельницей мы уже сидели в обезьяннике.

– И что теперь будет? – успокоившись, обречённо произнесла она.

В это мгновение мне стало стыдно и одновременно жалко её. Моя «сонаручница» выглядела растерянной и беззащитной, словно потерявшаяся маленькая девочка, ищущая глазами помощи. Тем более, как ни крути, но и отрицать мой вклад в произошедшее было бы нечестно.

– Известное дело, – улыбнувшись, начал я с желанием подбодрить её, но меня опять понесло. – Сейчас нас разведут по разным кабинетам, будут допрашивать, возможно, даже бить, чтобы мы подписали нужные признательные показания. Если будем упорствовать, начнут пытать.

– Я не поняла, какие показания! – на полном серьёзе возмутилась она.

– Какая разница! Мало ли у них нераскрытых дел! Главное, если начнут шить политику или растление малолетних, не соглашайтесь ни на каких условиях.

– В каком смысле политику?

– О как! А педофилия вас не смутила?

– Вы маньяк!

– Да, вот ещё, – продолжил я в том же духе, – ни в коем случае не соглашайтесь, что мы действовали по предварительному сговору. За групповуху больше дадут!

– Что значит «дадут»! Мне вообще некогда, я опаздываю, у меня дел невпроворот! – распалилась она и заорала. – Эй, кто-нибудь! Открывайте немедленно! Я требую выпустить меня!

– Не кричите, – тихо сказал я. – Посадят в карцер с крысами.

– Да что вы мне мозги пудрите! С какими крысами?!

– Серые с лысыми хвостами, – ответил я и для пущей убедительности зацыкал зубами, изображая крыс!

– А у вас это здорово получается! Талант! – сказала она и отвернулась.

– Есть небольшой, – согласился я. – В ТЮЗе подрабатываю в «Щелкунчике» в роли Четвёртой крысы – это та, что с секирой стоит.

– И угораздило же меня с вами столкнуться! А говорят, Москва – большой город!

– А вы мне даже начали нравиться, – с лёгкой иронией ответил я.

В этот момент между прутьями решётки появилось равнодушное и спокойное лицо видавшего всякое полицейского.

– Дамочка, встала и на выход! – сказал он.

– Меня отпускают?

Он вяло кивнул и так же нехотя добавил:

– У нас тут всех отпускают. Мы здесь вроде бюро добрых услуг: заходите к нам, отдохните, чаю выпейте.

– И чай будет? – вырвалось у меня.

– Всё, гражданин, будет, – буркнул под нос дежурный.

Незнакомка поднялась и, выходя из клетки, сосредоточенно посмотрела на меня, словно прощаясь. Я же в ответ подмигнул ей и произнёс:

– Очень приятно, что мои злоключения оказались связаны с вами, а не с какой-нибудь другой особой. С вами интересно и смешно, хотя временами несколько болезненно.

Я показал на припухшую губу. Ещё мгновение, и она растаяла как утренний туман, оставив меня в качестве единственного обитателя непрезентабельного помещения. Прислонившись к стене и прикрыв глаза, я прокручивал в голове последние события. Тихий свист оторвал меня от погружения в глубины сознания. Я нехотя открыл глаза.

– Привет дебоширам! Ай-яй-яй! Физиономия на троечку – типичный бузотёр и хулиган. Фу! От былого интеллигентного лоска ничего не осталось. И это надежда российской науки! Человек, которому я прочил нобелевское будущее. Представляю такую харю однажды десятого декабря в мэрии Стокгольма. Седой денди во фраке с дипломом и медалью Нобеля в руках произносит, мол, для вручения приглашается профессор Василиаускас, Россия. И тут выходишь ты – вот именно в таком виде, как сейчас. И что же ты скажешь собравшимся?

– Скажу спасибо за оказанную честь. Извинюсь, что по дороге на церемонию какая-то шведская фрекен окатила меня из лужи. Поэтому пришлось зайти в химчистку на улице Готгатен, где вскоре я получил от всё той же стокгольчанки по лицу, далее был доставлен полусумасшедшим полисменом в полицейский участок. Отпустите меня, дяденьки, я домой поеду! – сказал я, вспоминая турпоездку в Швецию.

Судьбин А улыбнулся и, сморщив свой римский нос, причмокнул:

– Нравится мне, Тима, твой пофигизм! Подвёл друга, считай, сорвал свадьбу. Сидит в клетке и, как мартышка, рожицы корчит!

– Ай, брось! Ответь лучше на вопрос. Никак не могу просчитать периоды твоих появлений. На чём основана система?

– И не пытайся! И сам не знаю. Непредсказуемость – мой конёк!

– Ничего себе! Провидение, которое нас ведёт, оказывается, само непредсказуемо.