– Коля, – распахнул дверь ординаторской Нестеров, – тебя там ищет…

Я вздрогнула и, смутившись, уткнулась Николаю в плечо.

– Тебя там ищет Рязанцев из десятой палаты.

– Скажи ему, я скоро приду, – ответил Николай и после секундной паузы добавил. – Хватит глумиться, Ром. Сделай милость, выйди, а?

То, что между нами происходит, мы негласно решили не афишировать. Хотя отношений-то как таковых не было, и это озадачивало. Я чувствовала, что нравлюсь Николаю. Поэтому целоваться по углам больницы, как подростки, было, по меньшей мере, странно. Может, он понимал, что мне сейчас не до того? Не до серьёзных отношений? Не до ужинов в ресторане, плавно переходящих в завтраки… Хотя я бы этого хотела – разрешить себе жить.

Николай, казавшийся до нашего знакомства мрачным и замкнутым типом, открывался мне совершенно с новой стороны. Он был рад меня видеть. Где бы мы ни сталкивались – на лестнице, в коридорах больницы – он улыбался мне и легко сжимал мою руку. Общаясь с Колей, я поняла, как истосковалась по улыбкам. В разговоре с пациентами, с их родными и близкими мы нацепляли на себя маски профессионализма и строгости. Человеку, пришедшему к тебе с бедой, не до веселья. Время же, проведенное с Николаем, было для меня отдушиной. И я решила для себя не форсировать события, предоставить инициативу ему и наслаждаться происходящим здесь и сейчас.

Прошло ещё несколько дней. Инна по-прежнему находилась на аппарате ИВЛ, под седацией.

Николай за это время не делал никаких попыток к сближению. Возможно, я бы и приняла его поведение, если бы не стала свидетелем одного эпизода. Николай просил Романа поменяться дежурствами. Вопрос приятеля: «В чём дело? И всё ли в порядке?» он проигнорировал. Наспех попрощался и вылетел из ординаторской, судорожно сжимая в руке телефон. Умом я понимала, что на его безраздельное внимание ещё пока не имею никакого права. Может у него с сыном что-то произошло или с родителями? Но с удивлением обнаружила, насколько неприятно гадкий червячок ревности подтачивает сердце.

Я, летел на улицу, как на крыльях. У ворот больницы меня уже ждало такси. Неужели я нашёл её? Неужели я нашел свою пианистку? Да, не удалял объявление. Да, на что-то надеялся. Игнорировал пошлые и язвительные комментарии и уговаривал себя подождать ещё немного. Тот образ, который сложился у меня в голове, не давал покоя, требовал разгадки. Меня неудержимо тянуло к Лере. Но в то же самое время, я чувствовал, что должен был познакомиться с моей пианисткой. Я должен был признаться ей в любви к её мастерству и таланту. А дальше – будь что будет.

Когда она написала, я думал, что сойду с ума. Сердце бешено застучало, а руки затряслись так, что с трудом смог отстучать ответ. Я попробовал перейти в её профиль, ожидая найти фото. Но на аватарке под ником «Нина Ланская» стояла картинка – роза, лежащая на клавишах фортепиано. Она сказала, что будет ждать в ресторане «Алмаз». Я влетел в помещение, как безумный. Зал был полупустой. Я огляделся в поисках знакомого силуэта, но никого похожего не увидел.

В момент нашей первой встречи она произвела на меня такое ошеломляющее впечатление, что сейчас я вряд ли мог бы припомнить мелкие детали её облика. Но, несмотря на это, я надеялся, что узнаю её.

Я выдохнул и присел за ближайший столик. Она придёт, надо только немного подождать. Я лихорадочно соображал, что я ей скажу, проигрывал наш диалог в голове. Подошел официант, я рассеянно принял меню и в нетерпении стал отстукивать пальцами по столу незамысловатый ритм.

Вскоре моё внимание привлекли музыканты. Они расположились в глубине зала на небольшом возвышении. Пожалуй, его можно было назвать сценой. Играли простую мелодию, незатейливую, фоновую. Неудивительно, что я не сразу внимание обратил. Сам не зная, зачем, подошел ближе. Гитарист заметил меня и улыбнулся, обрадованный вниманием посетителя. Дуэтом с гитарой звучало фортепиано. Это было именно фортепиано, чему я немало удивился. Я ждал здесь увидеть синтезатор ну или на крайний случай электропианино. Хотя надо признать, звучал инструмент гармонично и в обстановку вписывался. Но дело было не только в этом.

За фортепиано сидела девушка. Она была одета в черное мерцающее платье, волосы уложены в высокую прическу. От острого ощущения дежавю загудело в голове. Я напряженно вслушивался в мотив, жаждал различить знакомые ноты. Ловил каждый звук, каждое движение кистей. И боялся поверить. Я гнал от себя прочь эмоции и сомнения. Такая мелодия – простая и даже примитивная – не вязалась у меня с образом пианистки, страстным и бунтарским. С другой стороны, эта музыка была уместна в данной ситуации – именно под неё было приятно поужинать и пообщаться.

Уже зная, что произойдёт дальше, я, как в замедленной съёмке, наблюдал за пианисткой. Она закончила играть, встала из-за инструмента и развернулась ко мне. Спускаясь вниз, аккуратно придержала подол платья, затем подошла ближе и мягко спросила:

– Вы Николай?

Ответить я не смог, только кивнул в ответ.

– Давайте присядем, – указала она на свободный столик.

Мы сели друг напротив друга. Я жадно всматривался в её черты. А она была хороша, и явно наслаждалась произведенным эффектом. Красиво подведенные глаза, черная щеточка ресниц, чётко очерченные скулы и пухлые алые губы, замершие в полуулыбке. Молчание затягивалось, и нужно было что-то сказать, иначе она могла убежать, улететь, развеяться, как наваждение. Я с трудом выдавил из себя:

– Я очень рад, что смог найти вас.

– А я очень рада, что вам понравилось моё исполнение. Вы так вдохновенно писали о музыке. Это очень тронуло.

– Вы потрясающе играете. Я был под впечатлением.

– Спасибо, – она улыбнулась и, смутившись, отвела взгляд.

Несмотря на её реакцию, в голове мелькнула мысль, что ей привычно получать комплименты. Хотя это неудивительно. Она действительно талантлива.

– Нина, я могу вас попросить?

– Да.

– Сыграйте, пожалуйста, ту мелодию, последнюю.

На её красивом лице отразилось непонимание.

– Ту, что играли в торговом центре.

Она замялась:

– Видите ли, Николай. Она очень специфическая, эта музыка. Я боюсь, что посетители могут не понять. Клиенты бывают весьма привередливы. Возможно, как-нибудь в другой раз?

– Хорошо, – легко согласился я. – Тогда «К Элизе» Бетховена. Прошу.

Нина встала и, расправив плечи, вновь поднялась на сцену. Бессмертный мотив разлился по залу. Я искал в её исполнении знакомые оттенки чувств и эмоций, чтобы насладиться ими вновь. Ждал с напряжением, которого, наверное, никогда не испытывал. Только меня ждало разочарование. Оно было настолько болезненным и жестоким, что хотелось заорать в голос.

Нет, мелодия была верной, ни одной фальшивой ноты. Просто исполнение было абсолютно другим – механическим и заученным. Как шарманка. Я никогда не думал, что исполнение одного и того же произведения может настолько сильно отличаться. Почти с первых тактов я осознал, что это не она, не моя пианистка. Было больно. Хотелось убежать немедленно и не продлевать эту муку. Но я дослушал до конца, чтобы просто спросить «зачем?».

Нина с достоинством завершила игру и вновь спустилась ко мне, готовясь выслушать очередную порцию комплиментов.

– Почему ты это сделала? – Я сам не заметил, как перешел на «ты».

– Но вы же сами попросили сыграть именно эту вещь, – брови Нины удивленно взметнулись вверх.

– Ты знаешь, что я имел в виду. Зачем ты выдала себя за неё?

Она не отвечала, и мне хотелось подойти и с силой тряхнуть её за плечи. Но я только лишь сжал ладони в кулаки.

– Я… Я прочитала твоё объявление случайно, но не смогла остаться равнодушной. Я почувствовала, что музыка для тебя очень много значит. Это меня и привлекло. Все мужчины, с кем я общалась до этого, воспринимали моё занятие музыкой, как блажь. А с тобой я хотела… попробовать… Мне показалось, что я смогу найти родственную душу.