Зато воспоминаний оставалось с избытком, даже больше, чем хотелось бы: чем старее становилась Альбара, тем более настоящим и предметным становилось её прошлое. Уже во сне она не понимала, где находится, и лишь задавалась вопросом: «Это что, старый дом? Откуда, он же погорел?» Вот сестра, Вура, счастливая, окружённая детьми. Альбара её спрашивала, как так получилось, а Вура ей отвечала: «Нет-нет-нет, я не Рожденица, что ты». Ну как же не Рожденица, если дети вокруг? «Да родила и всё». Но как?! Вура начинала суетиться, дети мазались земляными красками, врывались мужчины, переодетые кто козлом, кто солнцем, кто дураком и начинали шуметь: катать ребятишек по дому и по двору, горланить неостановимые песни, чей мотив и слова менялись в зависимости от общего настроения или времени дня… И было что-то жуткое в этом возвращении мёртвых, в их радостном и беззаботном настроении. С Альбарой провели изгнание душецы, но сны возвращались, и уже все смирились с тем, что бабушку не исправить. Чего она ещё хотела-то, старая?

Взгляд в прошлое ужасает, но кроме него, в старости ничего и нет. Семья… семья – это люди с постоянно меняющимися лицами, и лишь память может сохранить их облик в самый лучший – или худший – миг времени. Тогда как вне памяти семья даже не одни и те же люди, какими их помнишь.

Опять глаза чего-то щекочет.

Как и во сне, день Рожденицы проходил сумбурно и ярко. Этот праздник всегда запоминался неостановимой работой, бесконечными хлопотами, раздражением и криками – детей, людей, животных… И песнями, да – вот парни вместо того, чтобы помогать мужикам, ходят по деревне, поют, орут и уже набрались, хотя шествие ещё не началось.

И так каждый раз. Чего ж им не веселиться-то? Вот чему девицы радуются в Рожденицу, Альбара никак не могла взять в голову. С чего им смеяться и хохотать? Молитву читать богам – это традиция, с ней всё ясно. И Альбара её читала в своё время. Но – искренне ждать Рожденицу и надеяться, что ты станешь следующей?

Вот мужики закончили всё и говорят:

– Ну чё, пошли?

– Как так рано? – засуетилась Дита, старшая дочь Вуры. – Бабуль, ты закончила яглицу?

– За ней последить бы…

– Руман остаётся, пошли! Без тебя нельзя.

Руман – толковый парень, и Альбара не против. Конечно, надо бы оставить женщину, но без женщин шествие не совершается, и Альбара опять должна плестись вместе со всеми в самую пущу леса, хотя всем ясно, что Рожденицей ей уже не быть. По её поводу даже спорили, нужно ли или не нужно старой идти с остальными бабами. В итоге нашёлся один учёный человек, который все обычаи собирал и записывал, и там у него было сказано, что идти должны все женщины. Значит, и старые в том числе.

Ну и что, что раньше не было старых?

А всё же, что дома нельзя остаться, жаль. Могла б за яглицей приглядеть.

Девки все разукрашенные, у кого лица красные, у кого жёлтые, а кто-то просто дрыцой намазался и теперь сияет тёмно-рыжими щеками. Мужики не красятся, но зато принарядились кто во что горазд: один в рубашке задом наперёд, другой в шапке, хотя пятый солнечный день, третий овчину накинул и рога из палок установил… Весело им; хорошо, что весело. Праздник на то и праздник, чтобы развлекаться и гужевать.

Самые лёгкие дети взобрались кто на руки, кто на спины взрослым. Те, кто постарше, шли сами – прыгали по кочкам, кряхтя перелезали брёвна, спотыкались, убегали вперёд – резвились, как козлята. Высокие затяжные песни сменились марширующим речитативом. Тут могла присоединиться и сама Альбара: голос у неё, конечно, не самый звонкий или красивый (особенно сейчас), но зато громкий. Даже если шатуны уже проснулись, то пение их точно напугает, и нет нужды опасаться, что к людям выйдут дикие звери.

Зря они оставили Рожденицу так далеко от деревни.

Летом был долгий спор, где стоит проводить грядущий праздник. Стура говорил, что чем ближе к дому, тем лучше – духу Рожденицы не придётся преодолевать целый лес, и он всегда будет рядом с родными. Но в итоге Рибо настоял на дальнем захоронении; мысль была такая – чем меньше людей, тем спокойнее для Рожденицы. И ещё ей не придётся толкаться с другими духами, хорошо же? Но теперь уже все жалели о принятом решении.

Обычно Рожденицу проводили в поле, оно и разумнее – на поле больше растений, больше солнца и легче путь. Но семья Альбары уже пять поколений устраивали праздник в лесу – как раз из той мысли, что там поменьше людей. Альбара помнила, как один раз шествие её семьи пересеклось с шествием дома старика Баласея – неудобно оказалось всем. С Рожденицей хочется остаться наедине, а не слышать бормотание других людей. К тому же детишки начали играть, расшалились и здорово всем мешались…

Уже к середине пути все знатно устали. После коротких переговоров ненадолго остановились – передохнуть, поесть, попить, успокоить детей. Предусмотрительно взяли с собой хлеб, овощи и несколько кусков твёрдой, как камень, вяленой говядины. Вилеке снова пристала к Альбаре и по пятому кругу задавала одни и те же вопросы:

«Почему Рожденица проходит весной? Почему мужчины не становятся Рожденицей? А ты почему нет? А можно вместо яглицы приготовить матруху? А что если…»

– Хватит! – это уже не Альбара, уставшая от девочки, крикнула, это расхристанная сердитая Дита заткнула племянницу. Спасибо ей, от чистого сердца.

Вилеке шмыгнула носом и прибилась к остальным детям, нашедшим чем заняться во время перерыва: они взбирались на шатающееся, полуразваленное дерево, и качались на нём вверх-вниз. Хлипкий ствол обвалился, и ребятишки кубарем полетели на землю, но ничего, кроме расшибленных носов, щёк и коленок, их веселье не принесло. После этого, правда, взрослые встали и продолжили путь, пока дети кого-нибудь не убили. Или не убились сами.

Дальнее захоронение было ещё тем неудобно, что никто не мог точно припомнить, где именно была спрятана Рожденица. Когда оно поближе к дому, всё же понятнее: больше знакомых мест, лучше запоминается, кто куда шёл… Но вот сейчас всё шествие кружило по небольшой площади, густо заросшей непроходимым бурьяном, а мужчины спорили сквозь нестройную песню, куда им следует двигаться, и кто сейчас круглый дурак. Дураков не было, однако места, где могла бы находиться Рожденица, тоже. Снова остановились. Песен уже не пели, точнее, дурашливый Авек запевал, но никто его не поддерживал – устали и разозлились. Уже дети начали хныкать, женщины и мужчины разбрелись по сторонам, как нестройное стадо коров.

Рожденицу нашла Ллия. Громким голосом она позвала остальных, а потом долго хвасталась, что лучше всех запомнила дорогу. Рибо ворчал, что она могла бы и раньше выскочить, забыв о том, что сам же перебивал дочь и уверенно вёл процессию не туда. Но он всё равно был очень благодарен Ллие, Альбара такие вещи хорошо чувствовала. Какая разница, кто и как ругается, раз всё удачно обошлось?

А вот и то самое место.

Уютная полянка, отгороженная от всего остального мира оврагом и сгруппировавшимися вокруг кустистыми кедровниками, в ней и светло и темно одновременно. Солнце, падающее на ветки кустарника, создавало на земле пятнисто-полосатый рисунок из кружочков и многоугольных вытянутых фигур. Пробивающийся сквозь замёрзшую землю стебель приобрёл непонятный цвет – серый под ярким солнцем и зелёный в тени.

У него были большие и мощные бутоны. Как у подсолнечника, только крупнее.

Семья оживлённо зашумела: Лалара была худосочной девушкой, и никто не ожидал от неё такого крупного приплода. Альбара посчитала количество бутонов: четыре. Кто бы мог подумать.

Теперь – самое интересное. Женщины выстроились в линию, и Альбара тоже – уже по привычке, никто не ждал, что у неё что-либо получится, но зачем-то её же взяли? Авек затянул песню Рожденицы. Обычно это делала какая-нибудь женщина, но у Авека был такой красивый нежный голосок, что издалека и не разберёшь, что это поёт мужчина. Танец никогда не получался стройным: бабы всё же слишком привыкли работать, а не плясать. Кому-то даже удавалось плавно так опустить руку от плеча вниз, а вот Альбара, кривая и перекошенная, никогда не поспевала за остальными. Ну и начхать, не отвечать перед кнезем. Как хочет, так и делает.