Вскоре выяснилось, что в тот день, 27 марта 1995 года, Петропавловская пушка по ошибке выстрелила не в полдень, а в 11 часов утра. Редчайший случай!

Вообще, когда привыкаешь к какому-либо явлению, которое протекает изо дня в день с предписанной регулярностью, то о возможности сбоя даже мысли не возникает.

Вот и в моей голове не проблеснуло той элементарной догадки, что пушка может выстрелить не в свое урочное время. Поэтому я не поверил своим внутренним часам, которые упорно подсказывали мне, что не должно быть никакого «провала во времени». Психологически я настолько верил в непогрешимость «пушечного эталона», что, даже оказавшись в вестибюле метро, воспринял показания стрелок выверенных настенных часов, как 12.20., хотя они ясно показывали на час меньше. Как говорится, не верь глазам своим!

Увы, в тот день выстрел сигнальной пушки оказался вдвойне холостым.

На встречу я всё равно опоздал, впрочем, особых последствий это не имело.

Тогда же я отметил этот случай в своем дневнике, так что никакой путаницы с датами здесь нет.

Но вот загадка: с той поры мой «внутренний хронометр» окончательно вышел из строя, я утратил свой дар угадывать, «который теперь час».

Живу я теперь в другом районе города, где выстрел нашей сигнальной пушки, хоть и слышен, но не так громко.

Но если удается уловить далекий хлопок, я всегда стараюсь удостовериться, что он не был преждевременным. И никогда не забываю завести к этому моменту все часы в доме.

Такой вот «парадокс времени»!

Чего только не приключится в дороге! Но то, что произошло прошлым летом с петербуржцем Виталием Дубровиным, не поддается логическому объяснению…

Около двух часов ночи Дубровин сошел со скорого поезда на перрон узловой станции Фуров. Последний раз он приезжал в эти края четыре года назад, на похороны отца. Тогда же обещал матери навещать ее чаще, да всё время находились какие-то срочные дела. Но вот, наконец, выбрался.

От Фурова до конечного пункта его путешествия — городка Борска — предстояло ехать еще тридцать километров. Однако первая электричка уходила лишь в шесть утра.

Крохотный зал ожидания был переполнен. Поздние пассажиры дремали даже на подоконниках.

Дубровин вышел на площадь и огляделся. Ни одной машины! Что же делать?

Тут ему вспомнилось, что сбоку от вокзала расположен уютный скверик со скамейками. В эту теплую летнюю ночь там вполне можно было скоротать несколько томительных часов. Притом Дубровин, если честно, чувствовал себя не в своей тарелке. Дальняя дорога утомила его, а главное, на сердце лежала какая-то смутная тревога, которую никак не удавалось унять.

Увы, скверик был огорожен глухим забором. Однако две крайние доски легко раздвинулись. Проникнув внутрь, Дубровин увидел штабели бетонных плит и кучи разрытой земли. Но скверик за ними сохранился почти в неприкосновенности. Дубровин удобно расположился на скамейке: ну вот, теперь можно передохнуть. Но откуда эта неуемная тревога, которая всё усиливается?

Он огляделся. Невдалеке на бетонном постаменте стоял старый паровоз. По правую руку замер в напряженной позе гипсовый горнист. Когда-то была мода на подобные скульптуры, у которых почему-то быстро отваливались локти, носы и прочие выступающие детали. Но этот горнист выглядел вполне сносно. Чуть дальше из земли поднимались резные деревянные фигурки-бревнышки. Одна из них изображала усатого витязя в остроконечном шлеме, опирающегося на обоюдоострый меч. Вторая — чародея с длинной бородой.

У Дубровина возникло странное ощущение, что фигуры пристально наблюдают за ним. Наваждение… Нет, с ним и вправду творилось что-то неладное. Не лучше ли попытаться вздремнуть? Он закрыл глаза.

Легкий шум заставил его встрепенуться.

Перед ним стоял Гипсовый Горнист.

— Вставай! — строго сказал Горнист. — Труба зовет!

— И свет далекой звезды! — поддакнул Чародей, оказавшийся рядом.

— Небылица в лицах, небывальщина, небывальщина да неслыхальщина, — речитативом произнес Витязь, винтом выкручиваясь из земли.

Как позже припоминал Дубровин, он не испытывал ни удивления, ни страха. Всё происходящее казалось естественным.

— Мы пришли сообщить тебе, что твоя мама умирает, — возвестил Чародей. — В эти минуты она думает о тебе. Ее мысли кружат у твоей головы, но ты не впускаешь их в сердце.

— Отчего же она не постучит к соседке, тете Лиде? Та вызовет «скорую» — пролепетал Дубровин, сразу и безоговорочно поверив необычным собеседникам.

— Она не в силах постучать, — ответил Чародей. — У нее, как и у тебя, в запасе всего полчаса.

Дубровин пружинисто вскочил на ноги:

— За полчаса не успеть!

— Успеем, — сказал Горнист. — Садись! — И добавил: — На паровоз!

Тут Дубровин заметил, что из трубы старого локомотива валит дым, а сам он пыхтит, как живое существо.

В какую-то минуту вся необычная компания оказалась в кабине.

Витязь выхватил меч и принялся молниеносно вращать им в воздухе.

— Что он делает? — спросил Дубровин.

— Отгоняет посланцев тьмы, — пояснил Чародей. — Иначе мы не сможем покинуть Фуров.

Но вот Витязь опустил меч.

— Путь открыт! — Горнист поднес к гипсовым губам горн и заиграл.

Паровоз вдруг оказался на рельсах и помчался вперед. Скорость бешено нарастал. Вот и ветка на Борск. Искры летели вокруг, рассекая тьму ночи.

Впереди показался движущийся яркий огонек. Дубровин сообразил, что это встречный, и тут же вспомнил, что на Борск ведет единственная колея.

— Эй! — крикнул он. — Мы столкнемся!

— Не суетись! — молвил Чародей. — Звезды нынче расположились благоприятно.

До столкновения оставались считанные секунды.

Р-раз! Они сошлись!

Свистел ветер, вздымая травинки и листья, стучали колеса — и только! Старый паровоз свободно проникал сквозь рефрижераторы и цистерны, как будто те были из воздуха.

— Колдовство? — смахнул со лба холодный пот Дубровин.

— Чистая физика! — рассмеялся Чародей. — Просто вы, смертные, еще не познали ее основополагающих законов.

Грохочущий товарняк остался позади. А может, его и не было? Дубровин выглянул в окошко. Состав, освещенный луной, мчался, как ни в чем не бывало, в сторону Фурова.

— Вперед! — повторил Горнист, зорко вглядываясь в даль. — Только вперед!

Витязь задумчиво поглаживал усы. Чародей дирижировал топкой. Паровоз несся, словно стелясь над рельсами.

Из-за очередного поворота показалась россыпь огней. Борск!

— Показывай дорогу!

— А рельсы?

— Неважно!

И вот уже паровоз несется по спящему Борску.

Кирпичная двухэтажка, в которой прошло детство Дубровина…

— Здесь…

Паровоз мягко остановился у штакетника.

— Пойдем вместе, — объявил Чародей. — Мы должны быть уверены, что не опоздали.

Площадка второго этажа. Но ведь дверь, наверняка, заперта изнутри на ключ и стальную задвижку, в отчаянии сообразил Дубровин.

— Погоди… — Чародей мягко отстранил его. — Против замков и запоров есть хорошее заклинание… — Он огладил свою бороду и что-то прошептал. Дверь распахнулась сама.

Дубровин вихрем ворвался в комнату.

Мама недвижно лежала на диване, ее глаза были закрыты. На полу валялись какие-то таблетки.

Чародей взял ее левую руку и принялся водить по ее ладони своим сухим пальцем.

— Успели в самый раз, — прошептал он. — Теперь я спокоен за нее.

Дыхание матери стало ровнее. С улицы донеслись звуки горна.

— Труба зовет, — усмехнулся Чародей. — Ну, нам пора. Собственно, дело сделано. Твоя мама будет жить еще долго. Но сейчас ей нужен отдых. Я погрузил ее в целебный сон. Думаю, после всех треволнений сегодняшней ночи выспаться следует и тебе. Иди в соседнюю комнату, ложись и не думай ни о чем плохом, — он выставил вперед сухие ручонки.

Дубровин встрепенулся. До чего же крепко он уснул! Неужели прозевал электричку?! Но… Самое удивительное заключалось в том, что он проснулся не на скамейке в привокзальном скверике, а на чистой постели, в маминой квартире!