– Чай готов, – объявила Джинни. – Шэр, сходи за Джимми.

Девочка подняла голову и шмыгнула носом. Тыльной стороной ладони она вернула очки на место и сказала:

– Он не пойдет.

– Откуда ты знаешь? Сейчас же сходи за ним. Джимми провел день у себя в комнате. Утром, примерно в половине двенадцатого, он хотел уйти. Спустился на кухню, уже в ветровке, достал из холодильника остатки пиццы, завернул в фольгу и сунул в карман. Джинни наблюдала за ним, стоя у раковины, где мыла посуду после завтрака.

– Что это ты затеял, Джим? – спросила она, на что он ответил одним лишь словом – «ничего».

– Похоже, ты собираешься на улицу?

Ну и что? – был ответ. Он не намерен целый день торчать дома, как двухлетний сопляк, Кроме того, он договорился о встрече в Миллуолл-Аутер-Док.

– И с кем же? – поинтересовалась Джинни. Не с Брайаном ли Джонсом?

С каким еще Брайаном Джонсом? Какого черта… Не знает он никакого Брай… Тут он понял, что попался в ловушку. Джинни с невинным видом напомнила, что это тот Брайан Джонс, из Дептфорда, с которым Джимми провел всю пятницу вместо того, чтобы пойти в школу.

Джимми закрыл холодильник и направился к задней двери, бросив, что уходит.

– Сначала выгляни в окно, – посоветовала ему Джинни, – и хорошенько подумай, стоит ли это делать.

Видя, что мальчик подозревает ее в какой-то хитрости, она посторонилась, и Джим подошел к окну осторожно, боком, словно ожидая, что мать вот-вот набросится на него, и посмотрел на улицу.

Он увидел журналистов. Их трудно было не заметить.

– Ну и что? – заявил он. – Они были здесь и вчера,

На что Джинни сказала:

– Не туда смотришь, Джим. Видишь черную «нову» перед домом Кауперов? Как думаешь, кто в ней сидит?

Он равнодушно пожал плечами.

– Полицейские, – сказала она. – Так что можешь идти, если хочешь, но не думай, что пойдешь один. Полиция будет за тобой следить.

Он пытался одолеть информацию не только разумом, но и физически – стиснув кулаки. Спросил, что нужно полицейским. Она ответила, что они хотят расспросить о его отце. Что с ним случилось, кто был с ним вечером в среду, как он умер.

И затем Джинни стала ждать. Она наблюдала, как он наблюдает за ними – полицейскими и журналистами. Джимми попытался изобразить безразличие, но обмануть ее не смог. Его выдали едва заметные признаки – то, как он переминался с ноги на ногу, сунув кулак в карман джинсов. Вскинув голову и задрав подбородок, он попробовал было сказать, что ему и дела нет, плевать, мол, но снова неуверенно переступил с ноги на ногу, и Джинни представила, как вспотели его ладони и как засосало у него под ложечкой.

Она поймала себя на том, что хочет выйти победительницей из этого поединка – небрежно поинтересоваться, по-прежнему ли он хочет пойти погулять в это дивное воскресное утро, возможно, даже открыть дверь и приказать ему идти, – чтобы заставить Джимми признать свое горе, страх, потребность в материнской помощи, в правде, какой бы она ни была, да мало ли в чем еще. Но она промолчала, вспомнив в последний момент – с ужасающей ясностью, – каково это в шестнадцать лет оказаться в критической ситуации. Поэтому она дала ему уйти из кухни и подняться к себе и с того момента не нарушала его уединения.

И когда Шэрон объявила, что Джимми отказался спуститься к столу, Джин сама пошла к нему с подносом.

Шэр не до конца закрыла дверь в комнату братьев, поэтому, окликнув сына по имени, Джин толкнула дверь бедром и вошла.

Он сидел на кровати, упираясь спиной в изголовье.

– Я принесла тебе чай. Приготовила сэндвичи с ливером. Убери ноги, Джим, я поставлю поднос.

– Я же сказал Шэр, что не голоден.

Тон его был вызывающим, но глаза смотрели настороженно. Тем не менее, ноги в ответ на просьбу матери он подвинул, и Джинни ухватилась за это, как за обнадеживающий знак. Поставила поднос на кровать рядом с коленями Джимми и сказала:

– Я забыла поблагодарить тебя за вчерашнее.

Джимми причесался пятерней, покосился на поднос но на особый сервиз никак не отреагировал. Посмотрел на мать.

– За Стэна и Шэр, – пояснила она. – Ты так хорошо погулял с ними, ты мне очень помог, Джим. Твой отец…

– К черту его.

Она перевела дух и продолжала;

– Твой отец по-настоящему гордился бы тобой, увидев, как хорошо ты относишься к брату и сестре.

– Да? А разве папа знал, что такое «хорошо относиться»?

– Теперь Стэн и Шэр будут брать пример с тебя. Ты будешь им вместо отца, особенно Стэну.

– Пусть Стэн сам за собой смотрит. Будет рассчитывать на других, окажется в дерьме.

– Нет, если будет рассчитывать на тебя. Джимми оперся о спинку кровати то ли для того, чтобы дать отдых спине, то ли для того, чтобы отодвинуться от матери. Достал из кармана джинсов мятую пачку сигарет и закурил.

– Я ему не нужен, – сказал Джимми.

– Нет, Джим, нужен.

– Пока за ним присматривает его мамочка, я тут не нужен. Ведь в этом дело?

Джинни попыталась угадать смысл вопроса, но ей это не удалось.

– Маленьким мальчикам нужно мужское общество, – сказала она.

– Да? Ну, а я не собираюсь долго здесь околачиваться. – Джимми стряхнул пепел в блюдце в форме салатного листа.

– И куда же ты собираешься уйти?

– Не знаю. Куда-нибудь. Все равно куда. Неважно, лишь бы не здесь. Ненавижу это место. Меня от него тошнит.

– А как же семья?

– А что семья?

– Теперь, когда твоего отца нет…

– Не говори о нем. Какая разница, где этот мерзавец? Его все равно и так уже не было, перед тем как он сыграл в ящик. Он не собирался возвращаться. Думаешь, Стэн или Шэр ждали, что в один прекрасный день он появится на крыльце и попросится назад, домой? – рявкнул он и затянулся сигаретой. Его пальцы были желто-оранжевыми от никотина. Тебе одной нравилось так думать, мам. Мы же знали, что папа к нам не вернется. И о ней знали. С самого начала. Даже виделись с ней. Только решили не говорить тебе, тебе и так было плохо.

– Вы виделись с папиной…

– Да. Виделись по полной программе. Два или три раза. Четыре. Не помню. Они смотрели друг на друге такими невинными глазами, разыгрывали паинек называя друг друга «мистер Флеминг» и «миссис Пэттен», а сами готовы были вцепиться друг в друга и трахаться, едва мы уйдем. – Он нервно затянула Джинни видела, как дрожит сигарета.

– Я этого не знала, – проговорила она. – В должны были сказать мне, Джим.

– Зачем? Что это изменило бы?

– Изменило?

– Да. Ты понимаешь, о чем я.

– Что же могло измениться?

– Ты могла развестись с ним. Могла бы пойти на это ради Стэна.

– Ради Стэна?

– Ему было всего четыре, когда папа ушел, так? Он бы это пережил, ведь у него оставалась бы его мама. Почему ты об этом не подумала? – Он снова стряхнул пепел в блюдце. – Ты, мама, думаешь, что все пошло прахом с самого начала. Но сейчас-то все гораздо хуже.

В душной комнате Джинни словно пробрало холодом, как будто где-то рядом открыли окно.

– Тебе лучше поговорить со мной, – сказала она сыну. – Ты бы лучше сказал мне правду.

Джимми покачал головой и затянулся.

– Мама? – На пороге комнаты стояла Шэрон.

– Подожди, – сказала Джинни. – Я разговариваю с твоим братом. Разве ты не видишь?

Девочка сделала шажок вперед. Ее глаза за стеклами очков казались лягушачьими, неестественно большими и выпученными, словно готовыми вылезти из орбит. Когда Шэрон не ушла, Джинни не сдержалась:

– Ты слышала меня, Шэр? Ты что, не только ослепла, но и оглохла? Иди пей чай.

– Я… – Она оглянулась в сторону лестницы. – Там…

– Выкладывай, Шэр, – велел ей брат.

–Полиция, – сказала она.—На крыльце. К Джимми.

Как только Линли и Хейверс вышли из «бентли», журналисты выскочили из своего импровизированного укрытия за «фордом-эскортом». И, едва убедившись, что Линли и Хейверс направляются к дому Купер-Флеминга, принялись выкрикивать вопросы. Казалось, они не ждали, что им ответят, просто хотели задать их, заявить о себе и таким образом дать почувствовать присутствие четвертой власти.