Джимми поставил стул ровно. Принялся натягивать нижний край футболки на колени.

– Я вам сказал, – произнес он. Смысл был ясен: отвалите, я больше ничего не скажу.

Линли поднялся.

– Мы не станем выдвигать обвинения против вашего клиента, – сказал он мистеру Фрискину.

Джимми вскинул голову.

– Но он понадобится нам для нового разговора. Как только у него будет возможность вспомнить, что же в точности произошло вечером в прошлую среду.

Два часа спустя Барбара докладывала Линли о передвижениях Криса Фарадея и Аманды Бекстед ночью в среду. Аманда, сообщила она Линли, живет на Мортон-стрит в особняке, поделенном на квартиры. Соседи там сверху и снизу, сама приветливость: можно подумать, что они все свободное от сна время наблюдают за делами других. Аманда подтвердила, что Крис Фарадей был у нее.

В завершение своего доклада Барбара сказала:

– Так что я вижу это следующим образом: или смерть Флеминга является заговором целой Мортон-стрит, или Аманда Бекстед говорит правду. Я голосую за второй вариант. А вы?

Линли стоял у окна кабинета, руки в карманах, взгляд устремлен на улицу внизу. Разошлись ли газетчики и фотографы? – подумала Барбара. Вслух же она сказала:

– И что вам удалось узнать у вашего хулигана на этот раз?

– Новые и, с его стороны, невольные подтверждения, что он не убивал своего отца.

– Он твердо стоит на своем?

– Пока да.

– Черт. Почему мы просто не арестуем ее? Какой смысл пробираться вот так, словно с черного хода?

– Смысл – доказательства, сержант.

– Мы получим доказательства. У нас уже есть мотив, средства и возможность. Достаточно, чтобы задержать ее и хотя бы разок как следует допросить. После этого все остальное встанет на свои места.

Линли медленно покачал головой, долго смотрел на улицу под окнами, потом на небо, серое, как военный корабль, можно было подумать, что весна внезапно объявила мораторий.

– Мальчик должен назвать ее имя, – наконец произнес он.

Барбара решила, что ослышалась. Такое продвижение черепашьим шагом было настолько нехарактерно для Линли, что она даже рискнула объяснить это укоренившейся неопределенностью в его отношениях с Хелен Клайд, что было, конечно, не совсем этично для нее, как для подчиненной.

– Сэр. – Она постаралась говорить это тоном дружеского терпения. – По-моему, нереально ожидать этого от шестнадцатилетнего мальчика. Она все же его мать. Может, они и не ладят, но если он назовет ее убийцей своего отца, разве вы не понимаете, что он сделает с собой? И вы полагаете, что он этого не понимает?

Линли в раздумье теребил подбородок. Барбара ощутила достаточно смелости, чтобы продолжить:

– В одну неделю он потеряет обоих родителей. Вы действительно представляете, что он это сделает? Ожидаете, что он превратит свою сестру и брата, не говоря уже о себе, в настоящих сирот? Отданных под опеку? Не много ли вы от него хотите? Вы что, совсем хотите его сломать?

– Может быть, Хейверс, – сказал Линли.

– Хорошо. Тогда…

– К несчастью, сломить Джимми Купера именно в такой степени – это единственное, что нам может помочь докопаться до истины.

– Время уходит, – сказала Барбара. – С каждым новым днем промедления нам будет все труднее сделать новый шаг, Время дает людям шанс состряпать алиби. Оно дает им возможность поправить свои показания. И хуже всего – оно дает им возможность подумать.

– Что мне и надо, – сказал Линли.

– И сколько времени вам надо? – спросила Барбара.

– На что?

– На ваши раздумья.

– Вы не так меня поняли. Не мне нужно время подумать.

– Тогда кому, инспектор?

– Мне казалось, это очевидно. Мы ждем, чтобы убийца назвал свое имя. А это требует времени. Вы ошибаетесь насчет моих мыслей и насчет того, кому в этом деле что нужно сделать.

– Так кому же? – настойчиво спросила она. – Кому и что нужно сделать?

– Не Джимми, – ответил Линли. – И Джимми никогда не был этим человеком.

Джинни Купер долго складывала последнюю из выстиранных вещей. Сложить пижаму восьмилетнего ребенка не так уж трудно, просто, покончив со стиркой, Джинни уже не могла дольше оттягивать свое появление в гостиной, где ее дети последние полчаса смотрели чат-шоу.

Отправив пижаму Стэна в последнюю стопку белья, Джин взяла эту стопку и, выйдя из кухни, помедлила у лестницы. Стэн сидел на полу между диваном и кофейным столиком, прижавшись щекой к колену Джимми. Шэр сидела плечом к плечу со старшим братом, держась за рукав его футболки. Они теряли его, они знали, что теряют его, и при виде того, как они цепляются за Джимми, словно только это и могло их спасти, у Джинни так защипало в глазах, что ей захотелось кинуться и расшвырять их в разные стороны.

– Дети, – сказала она, но вышло слишком резко.

Щэр быстро глянула в ее сторону, Стэн тоже. Рука младшего сына крепче обвилась вокруг ноги Джимми. И Джинни поняла, что они выстраивают защитную стену, и задумалась, когда же они успели научиться делать это, едва заслышав звук ее голоса.

Она сменила тон и сказала с мягкостью, вызванной усталостью и отчаянием:

– Сегодня вечером у нас рыбные палочки и чипсы. И «Кола».

Лицо Стэна просияло.

– «Кола»! – воскликнул он и с надеждой посмотрел на брата. «Кола» была редкостью, но Джимми никак не отреагировал на новость, а Шэр лишь натянуто вежливо сказала:

– «Кола» – это очень здорово, мама. Я накрою на стол?

– Хорошо, милая, – ответила Джинни.

Она понесла белье наверх, опять же, не спеша, и стала раскладывать его по соответствующим ящикам. Потом немного прибралась в комнате мальчиков, взбила подушки на обеих постелях. Только бы что-нибудь делать. Продолжать двигаться, чем-то заниматься, не думать, не задаваться вопросами, а самое главное – не спрашивать себя, почему.

Но внезапно она опустилась на край кровати Джимми.

– Полицейские утверждают, что он лжет им, – сказал ей мистер Фрискин. – Они говорят, что в коттедже он не был. Но, поверьте мне, это не меняет ситуацию. Будьте уверены, они от него не отстанут.

– Но если он лжет… – Джинни с готовностью ухватилась за эту тонкую соломинку надежды.

– Это они говорят, что он лжет. Есть четкое различие между тем, что они говорят нам, и что им действительно известно. В арсенале полиции десятки приемов, чтобы заставить подозреваемых заговорить, и мы должны учитывать, что это может быть только очередная уловка.

– А если нет? Если он действительно лгал с самого начала, и они это знают? Зачем им терзать его?

– По одной логической причине. Я полагаю, они ждут, что он назовет имя убийцы.

Ужас накатил на нее, как волна тошноты – от желудка к горлу.

–Я больше чем уверен, что они нацелены на это, – сказал мистер Фрискин. – Вполне естественный вывод с их стороны. Исходя из его присутствия на месте преступления в прошлую среду, в чем он сознался, они считают, что он должен был видеть поджигателя. В своих предположениях они пошли дальше: они считают, что он знает поджигателя. Без сомнения они заключили, что он принимает вину на себя, чтобы не донести на другого человека.

Ей удалось выговорить только одно-единственное:

– Донести.

–Однако полагаю, учитывая обстоятельства Джимми, что он не просто не хочет доносить, как любой подросток на его месте, а скорее всего, хочет кого-то защитить.

Мистер Фрискин, который до этого говорил, опустив взгляд на носки своих туфель, теперь поднял глаза на Джинни. Шли секунды, и Джинни ощущала ток времени через пульсацию в висках.

Полиция еще придет, сказал наконец мистер Фрискин. Самое лучшее, что может сделать Джинни – это убедить сына сказать тогда полиции правду. Она ведь понимает это, не так ли? Разве может она не понять, что правда – это их единственная надежда навсегда оградить жизнь ее сына от вмешательства полиции и средств массовой информации? Наверняка, родная мать мальчика с этим согласится.