–Да.

Мать с любопытством посмотрела на нас, но ни о чем не спросила.

– Спасибо, что вы заботитесь об Оливии, Крис.

– Ливи многое делает сама.

– Чушь, – отрезала я. – Ты даешь мне силы, и ты это знаешь.

– Так и должно быть, – сказала мать.

Мы с Крисом уехали, когда рассвело. По его словам, он уже виделся с Максом, и спасенных животных пристроили. Потом он сказал:

– В моей группе пополнение. Я не говорил тебе? Мне кажется, они будут хорошо работать.

Думаю, Крис собрался рассказать мне об Аманде уже тогда. Должно быть, он испытывал значительное облегчение: меня вот-вот возьмут под опеку, а это значит, что я покину его, когда болезнь вступит в очередную стадию. И если он хотел вопреки правилам ДСЖ продолжать крутить с Амандой, он мог теперь делать это, не боясь ранить мои чувства. Вероятно, вот о чем он думал на обратном пути в Малую Венецию, но я не обратила внимания, что Крис сидел притихший. Меня переполняло происшедшее между мной и матерью.

– Она изменилась, – сказала я. – Похоже, она наконец пребывает в мире с собой. Ты заметил, Крис?

Он напомнил мне, что не знал ее раньше и поэтому не может сказать, произошли какие-то изменения или нет. Но он впервые увидел женщину, которая в пять часов утра после бессонной ночи показалась ему свежей и острой, как скальпель. Откуда у нее такой переизбыток энергии? – хотел бы он знать. Сам-то он с ног валится, а я, похоже, просто полумертвая.

Я сказала, что это чай, кофеин и необычность этой ночи.

– И любовь, – добавила я. – Она тоже играет свою роль. – Я не знала тогда, как я была права.

Мы вернулись на баржу. Крис повел собак гулять. Я наполнила их миски едой, налила воды. Покормила кошку. Мне доставляло настоящее удовольствие выполнять простые дела, которые все еще были мне по силам. Все будет хорошо, думала я.

Я почти не сомневалась, что мать позвонит мне в этот же день. Я сделала первый шаг. Наверняка, она сделает второй. Но звонили только Крису. На следующее утро, когда он повел собак на прогулку, я попросила его принести газету. В преддверии новых встреч с матерью и знакомства с Кеннетом Флемингом мне показалось уместным побольше узнать о крикете. Крис вернулся с «Тайме» и «Дейли мейл». Я обратилась к последней, спортивной странице, Там были статьи о боксе, гребле и крикете, и я начала читать.

Грядущие матчи между командами Англии и Австралии упоминались только в связи с сопоставлением характеров обоих капитанов: англичанин Гай Моллисон – приветливый и доступный средствам массовой информации по контрасту с австралийцем Генри Черчем – вспыльчивым и необщительным. Вот и тема для беседы. Чтобы сломать лед, можно спросить у Кеннета его мнение о капитане австралийцев.

Я внутренне посмеялась этой моей заботе о ломке льда. Что со мной происходит? Неужели я всерьез думаю о том, как облегчить человеку общение со мной. Когда в своей жизни я об этом беспокоилась? Несмотря на то, что в бытность мою подростком, еще до того, как Кеннет Флеминг впал в немилость из-за Джин, разговоры о нем донимали меня и заставляли буквально лезть на стенку, я поймала себя сейчас на том, что хотела бы полюбить его. И сама хотела бы понравиться ему. Хотела, чтобы все мы поладили. Да что же это происходит? Где же затаенное друг на друга зло, недоброжелательность, недоверие?

Я доковыляла до туалета, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Я решила, что раз уж больше не закипаю при одной мысли о матери, то, наверное, и внешне стала другая. Нет, не стала. Но даже мой вид озадачил меня. Волосы были те же, кольцо в носу, сережки-гвоздики, жирно подведенные черным глаза – я до сих пор каждое утро умудрялась это делать. Снаружи я была тем же человеком, который считал Мириам Уайтлоу глупой коровой. Но если моя внешность и не изменилась, другим стало мое сердце. Словно исчезла часть меня.

Я посчитала, что такое воздействие оказали на меня изменения, произошедшие с матерью. Она не сказала: «Я десять лет назад умыла руки, Оливия» или «После всего, что ты сделала, Оливия», не стала заново пережевывать и оживлять прошлое. Нет, она приняла меня без всяких условий. И эта перемена в ней, как догадалась я, стала результатом общения с Кеннетом Флемингом. А если Кеннет Флеминг смог так повлиять на нее, я была более чем готова полюбить и принять Кеннета Флеминга.

Помню, у меня мелькнула мысль о Джин Купер, о том, как она вписывается в эту ситуацию, как и когда общается с ней мать и общается ли вообще. Но я решила, что данный треугольник – мать-Кеннет-Джин – это их дело, а не мое. Если мать не переживает за Джин Купер, мне-то что волноваться?

Я достала вегетарианские кулинарные книги Криса с полки над плитой и по одной перенесла на стол. Открыла первую и задумалась об ужине, который мы подадим матери и Кеннету. Начала читать, взяла карандаш из жестянки, стала делать пометки.

Крис тем временем изучал в мастерской какую-то отливку. Добрую часть дня наши карандаши скрипели по бумаге. Ничто не отвлекало нас, пока вечером к нам не заглянул Макс.

Он дал знать о себе, негромко окликнув нас, когда тяжело поднялся на баржу;

– Крис? Девочка? Вы внизу? Залаяли собаки. Крис крикнул:

– Открыто.

И Макс осторожно спустился вниз. Он бросил собакам по печенью, я клевала носом в старом оранжевом кресле. Крис развалился у моих ног, оба мы зевали.

– Привет, Макс, – сказал Крис. – Что случилось? В руке Макс держал белый продуктовый пакет.

Он приподнял его. В первую секунду Макс показался мне странно неловким и, что еще необычнее, неуверенным в себе.

– Вот, принес вам еды.

– По какому случаю?

Макс достал красный виноград, кусок сыра, печенье и бутылку итальянского вина.

– Действую по извечной традиции. Когда в деревне на какую-то семью обрушивается несчастье, соседи несут еду. Помогает, как и выпить чаю.

Макс ушел на кухню. Мы с Крисом в изумлении переглянулись.

– Несчастье? – переспросил Крис. – Что происходит? Макс? С тобой все в порядке?

–Со мной? – откликнулся он. Вернулся со стаканами, тарелками и штопором. Положил все это на верстак и повернулся к нам. – Вы радио сегодня вечером не слушали?

Мы покачали головами.

– А что случилось? – спросил Крис. Потом выражение его лица быстро изменилось. – Черт. Легавые накрыли одну из наших групп, Макс?

– К ДСЖ это не имеет никакого отношения, – ответил Макс. Он покосился на меня. – Это связано с твоей матерью.

Господи, подумала я. Инфаркт, инсульт, сбита автомобилем, ограблена на улице. По моему лицу словно провели холодной рукой.

– И с этим ее парнем, – продолжал Макс. – Вы еще не слышали о Кеннете Флеминге?

– О Кеннете? – довольно глупо повторила я. – Что, Макс? Что случилось?

В моем мозгу лихорадочно заметались мысли. Авиакатастрофа, подумала я. Но в утренних газетах об этом ничего не было сказано. Ответ Макса доносился до меня лишь урывками,

– Умер… пожар… в Кенте… возле Спрингбурнов.

– Но он не мог быть в Кенте, – возразила я. – Мать сказала… – Я замолчала. Мои слова были прерваны потоком мыслей.

Я знала, что Крис наблюдает за мной. Я приложила все усилия, чтобы на моем лице ничего не отразилось. Память начала перебирать – деталь за деталью – те часы, что я провела в Кенсингтоне одна, а потом с матерью. Потому что она сказала… она ведь сказала… Греция. Аэропорт. Она отвезла его туда.

Разве не так?

– … в новостях, – все говорил Макс, – … пока известно мало… очень неприятно для всех.

Я вспомнила ее, стоящую в темном коридоре. Это странное, в талию, платье, заявление, что ей нужно переодеться, запах джина после того, как она слишком долго меняла платье на домашний халат. И что там заметил Крис, когда присоединился к нам? Энергию, брызжущую из нее в пять часов утра и удивительную для женщины ее возраста. Что же происходит?

Шею мне сдавило, словно ее стянули гаечным ключом. Я молилась, чтобы Макс поскорее ушел, в противном случае я сломаюсь и начну трепать языком.