И Камлот, и паук привыкли к жизни на деревьях, но мне нигде не хватало надежной опоры – за что ни хватался, все лопалось. Конечно, ветви были очень толстые да еще и переплетались между собой, но я не чувствовал себя так, как на твердой земле. Но об этом думать было уже некогда. Над Камлотом нависла смертельная опасность. Я подбежал к чудовищу и изо всех сил шарахнул его по голове. Оно тут же оставило Камлота и повернулось ко мне. Из-за глубоких ран его движения были уже гораздо медленнее.

Нанося удары по этой твари, я с ужасом заметил, что Камлот лежит без движения, точно мертвец. Но я смотрел на него долю секунды, так как не мог отвлекаться от зверя. Тот оказался потрясающе живучим. У него из ран так хлестала кровь, что я удивлялся, как он еще не издох. И все-таки он пытался схватить меня клешнями на передних лапах и подтащить к своей страшной пасти.

У вепайянских мечей обоюдоострые клинки, которые становятся толще кверху. Они представляют собой грозное режущее оружие, хотя не очень сбалансированное, на мой взгляд. Я смог убедиться в его боеспособности, когда одним ударом отсек страшную клешню, тянувшуюся ко мне. При этом чудовище взревело еще более страшно и из последних сил прыгнуло на меня, как пауки прыгают на свою жертву. Я ударил опять, отступил и вонзил острие прямо в отвратительную морду. Но засранец, падая, подмял меня под себя. Боже, как он вонял!

От толчка я оступился и свалился с ветки. К счастью, мое падение задержало переплетение мелких ветвей. Хватаясь за них, я сумел остановиться и очутился на ровном широком суку футов на десять-пятнадцать ниже. Меч оставался у меня в руках. Я был цел и невредим и принялся изо всех сил карабкаться вверх, к Камлоту на помощь. Но мое участие больше не требовалось: этот громадный ужас, или тарго по-амториански, был мертв.

Но и Камлот тоже погиб – биения сердца не было слышно и пульс не прощупывался.

У меня самого замерло сердце – ведь я потерял одного из немногих друзей в этом мире, остался один – в общем, пропал. Дорогу к вепайянскому городу мне самому было нипочем не найти, а от этого зависела моя жизнь. Я мог спуститься по деревьям, но как определить, где находится тот уровень, который мне нужен?

Подумать только, что еще сегодня утром сбор тарэля представлялся мне однообразным и скучным занятием!

Раз уж мы отправились на сбор тарэля, надо было закончить работу, прерванную нападением тарго. Если мне когда-нибудь удастся отыскать дорогу обратно, я хоть смогу принести осязаемые плоды наших трудов. Но что же делать с Камлотом? Я не мог бросить его тела. Мы были знакомы недолго, но уже успели подружиться. Его народ принял меня гостеприимно. Самое меньшее, что можно теперь сделать для его близких, – доставить им его тело.

Конечно, выполнить это не так-то просто, но тем не менее я решил сделать все, что в моих силах. Хорошо, что я довольно крепок физически, да и сила тяжести на Венере должна была помочь мне в этом. По сравнению с Землей мне было легче фунтов на двадцать и даже еще больше за счет собственного веса, так как я был тяжелее Камлота.

Мне легко удалось пристроить тело Камлота у себя на спине и закрепить его веревкой от копья, привязав к нему оружие. Я не знал, как здесь принято поступать в таких обстоятельствах, но сделал это на всякий случай.

То, что я пережил за последующие десять-двенадцать часов, было таким кошмаром, о котором мне вспоминать бы не хотелось.

Тащить на себе обнаженный труп само по себе малоприятное занятие, но еще хуже было понимание безуспешности и безнадежности моих стараний. Чем дольше я спускался, позволяя себе иногда короткие передышки, тем тяжелее казалось мне тело Камлота. При жизни он весил фунтов 180, или 160 фунтов на Венере, но к концу дня мне казалось, что моя ноша весит тонну. Выглядел я довольно дерьмово, еле ногами шевелил.

Я так устал, так устал…

По минуте пробовал каждую ветку на прочность, прежде чем поставить ногу или опереться рукой. Соображение притупилось, пот лил градом. Стоило чуть оступиться – и лететь пришлось бы долго. Смерть все время была рядом со мной, наблюдала. А в какой-то момент мне даже почудилось, что глаза у нее цвета лесного ореха, как у доброго джонга Минтэпа…

Казалось, что я спустился уже на несколько тысяч футов, а никаких признаков города так и не было видно. Не раз я слышал, как кто-то шуршит в темноте, а два раза – жуткие вопли тарго. Что если один из них решил бы напасть сейчас на меня? Нет, лучше об этом не думать. Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, я стал вспоминать своих друзей на Земле, детство в Индии, моего учителя Чандха Каби, дорогого Джимми Уэлша, пра-правильных девушек, которые нравились мне. Некоторыми из них я был по-настоящему увлечен. Тут мне вспомнился чудесный образ из сада, и образы остальных женщин потускнели, ушли. Кто она, моя барышня? О чем думает? Понимает, что я не откажусь от мыслей о ней? Какой запрет не позволял ей встречаться и разговаривать со мной?

И что с того, что у нас не подходящая друг для друга кровь, мы же не лежим в отделении переливания?

Она сказала, будто меня ненавидит, но слышала мое признание в любви. Сейчас оно и мне самому казалось странным. Как это я мог влюбиться с первого взгляда в девушку, о которой абсолютно ничего не знал? Не знал ни имени, ни интересов, ни возраста. Мне самому это казалось странным, но я был уверен, что полюбил ее. Полюбил эту незнакомку из сада, причем полюбил навсегда.

Увлеченный этими мыслями, я, видимо, забыл про осторожность и оступился. Надо было за что-то ухватиться, но ветки под двойной тяжестью наших тел ломались, в руках больше не осталось сил, и мы с моим мертвым другом ухнули в темноту. Меня явственно обдало ледяное дыхание смерти.

Но падение было недолгим. Мы упали на мягкую поверхность, она прогнулась под нашим весом, спружинила и подбросила вверх, точно цирковой батут. В тусклом, но вездесущем свете амторианской ночи я увидел, что попал в паутину свирепого амторианского паука! Ну здорово!

Я пытался пробраться поближе к краю паутины, ухватиться за какую-нибудь ветку, чтобы выбраться на твердь. Но с каждым движением запутывался все больше. И Камлот, скажу вам, болтавшийся уже на крестце, как-то не помогал моему высвобождению. Положение было ужасным, и с каждой секундой становилось все хуже. В дальнем конце паутины показалось огромное мерзкое тело тарго.

Я выхватил меч, который еле удерживал, и принялся рубить волокна, опутывавшие меня, но свирепый паук уже подползал ко мне. Когда я осознал всю тщетность своих попыток вырваться из этой смертельной западни, то понял, какую беспомощность и сковывающий ужас чувствует муха, попавшая в паутину. Но все-таки мне не хотелось становиться похожим на муху. Я мог сопротивляться этому чудовищу, пока у меня были меч и разум.

Тарго беззвучно подкрадывался все ближе.

Конечно, он знал, что мне некуда деться, кайфовал в предвкушении и не стал пугать меня своим парализующим воплем – еще тратиться. С расстояния в десять футов он бросился в атаку, очень ловко передвигаясь на восьми мохнатых лапах. Я мог сделать только один удар. Это уж точно. На втором бы обломался. Я глубоко вздохнул и…

И сделал этот единственный выпад мечом.

Это был удар наугад, ему навстречу. По счастливой случайности клинок угодил в его жуткую башку, в мозг. Когда он замертво рухнул у моих ног, я не поверил своим глазам. Я был спасен!

Через пять минут мне уже удалось разрубить опутывавший меня тарэль и освободиться от него. Я спустился на ближайший сук. Сердце бешено билось, сил не было. Я отдохнул полчаса, а потом продолжил свой бесконечный спуск в этом ужасном лесу.

Какие опасности могли поджидать меня впереди? Я знал, что в этом грандиозном лесу живут и другие чудовища. Огромные паутины, способные выдержать даже быка, были рассчитаны не только на людей. Вчера я видел мощную птицу. Будь она хищной, то представляла бы не меньшую опасность, чем тарго. Но сейчас в первую очередь надо было опасаться тех хищников, что выходят на охоту ночью.