– Вот оно что! – сказал Вараксин. – А как именно? И кого именно вы взяли в оборот?

– Как мы понимаем, после смерти человек не исчезает напрочь. А от гения остаётся много чего, и физическое тело – даже не главное.

– А что главное? – спросил Ратников.

– Информация – ментальная и духовная. Пушкин – не только смуглый и курчавый мужчина невысокого роста, внук негра. Куда больше это «Евгений Онегин» и куча других нетленок. А если добавить генетический анализ…

– Так-так-так, – сказал Ратников. – А правда, что генетический материал можно собрать лишь при захоронении, а кремирование…

– Вовсе не так, – перебил я. – Следы генов содержатся, к примеру, в отпечатках пальцев, оставленных на рукописях, нотах, скульптурах.

Вдохнув дразнящий аромат, я пригубил из пузатой рюмки.

– Ну, ну! – Ратников тоже сделал глоток.

– В общем, мы собираем всё, что связано с человеком. Портреты и фотографии, письма, особенно бумажные, воспоминания современников.

– Понятно, – Ратников, затянувшись, пустил дымные колечки.

– В результате можно оживотворить персону, точнее, версию-два. При желании – улучшенную, без вредных привычек.

– Любопытно, – сказал Ратников. – И кто же спасётся?

– Принцип у нас такой. Сначала основоположники прогрессивных идей и крупнейшие философы. Махатма Ганди, к примеру. Потом великие учёные: Ньютон, Эйнштейн. Талантливейшие музыканты, живописцы, писатели…

– Ребята, – поинтересовался Вараксин, – они у вас там как? Все вместе или по отдельным палатам?

– Какие палаты? У нас целый городок.

– Так они же того, – сказал Ратников, – с ума свихнутся. Как вы объясните вашим лазарям из разных эпох…

– Я думал, что сами сообразите, – прервал я его.

Мои собеседники переглянулись.

– Загробный мир? – Вараксин вопросительно смотрел на меня.

– Его лучшая часть – царствие небесное. Мы постарались убедить в этом наших гениев.

– Рай?! – удивился Ратников. – А если ваш гений в бога не верит? Либо верит, да не в того? А как насчёт Вольтера, не говоря уже о Ленине?

– Таких мы не берём в «Эдем». Каждому воздастся по вере его.

– М-да, – Ратников раздавил сигарету в пепельнице. – Похоже, у вас и правда всё чисто. Эта версия отпадает.

– Версия – чего? – поинтересовался я. – Моих злоключений?

– Не только… – Ратников вздохнул. – Похоже, ты не в курсе последних событий?

– Не до новостей было.

И тут до меня дошло – боевой вызов!

– Неужто – опять?

Ратников кивнул.

– Где?

– Италия, – сказал Ратников. – «Калабрия».

– А когда?

– В четырнадцать часов тридцать минут московского времени, – ответил Вараксин.

– Бесовщина какая-то… У меня, в тот же час – погром и покушение.

– Да уж, – согласился Ратников. – Как говорил Шерлок Холмс: «Какое же это совпадение! Нет, нет, эти два события связаны между собой, несомненно, связаны. И наша задача – отыскать эту связь»[9].

– Хорошо сказано, как раз под наш случай.

– Мало того, – кивнул Ратников. – Наш любимый сыщик будто предвидел твоё возвращение. Сюда, в первый сектор.

– Это ты о чём?

– Да вот, из «Собаки Баскервилей»: «Нет ничего лучше таких дел, где все словно сговорились против тебя. Тогда-то и начинаешь входить в азарт».

Принято считать, что информация обладает ценностью. Но знание бывает и суетным, не пришей кобыле хвост. А иногда – опасным для его обладателя. И даже смертельно опасным. Некоторые вещи лучше не знать. Знать бы ещё – какие именно. Бедная моя рукопись…

Уже три часа мы втроём, в прежнем составе, сидим в кабинете Ратникова, отрезанные от внешнего мира сорокаметровой толщей скальных пород. Но это не мешает быть в курсе новостей.

– «Евровести», – произнёс Ратников. – Калабрия.

На экране во всю стену появились контуры Европы – и тут же в носочке итальянского «сапога» сверкнула вспышка. Камера стремительно приближается к источнику света; показались огромные градирни и красные кубики – реакторные блоки. Над одним из них в полной тишине вспухал огненный шар. Поднимаясь и темнея, он превращался в иссиня-серое облако дыма. На нас обрушился грохот, а через пару секунд сквозь затухающий гром донёсся закадровый голос с мужественной хрипотцой:

«Мы ведём репортаж с места событий. Перед вами – атомная электростанция “Калабрия” в Южной Италии. Ядерный реактор российского дизайна был запущен совсем недавно».

Чёрная тень косо режет воздух: вправо и вниз, вверх и влево, потом падает вертикально. И вновь – то удаляется, то приближается.

«Радиационный фон настолько высок, что способен вывести из строя даже наш дрон. Робототехника уже на подходе. Вот-вот должны прибыть и ликвидаторы».

Теперь виден разрушенный блок. Смертельно раненый реактор дышит огнём. Он светится, он пылает, разбрасывая раскалённые жёлтые брызги, словно вулкан в активной фазе.

Комментатор продолжает на фоне тревожной музыки:

«По оценкам специалистов, последствия сегодняшней катастрофы могут оказаться даже серьёзнее, чем в Рингхальсе. По расчётам экспертов Антиядерной лиги, в десяти километрах от взорвавшегося реактора фон превышает допустимый в семьсот раз. Наибольший вклад даёт радиоактивный натрий».

Закадровый голос всё громче:

«Власти призывают граждан Южной Италии соблюдать спокойствие. Не выходите из дома, закройте окна и форточки. Включите системы активной вентиляции. Решение о централизованной эвакуации или отселении будет принято в ближайшее время».

На фоне нервной мелодии, так же неровно вспыхивая, по горизонту растягиваются языки пламени.

«Дожди! – продолжает комментатор. – Вот чего следует опасаться. Обычно воду используют для борьбы с огнём, но здесь не тот случай. Выброшенный из реактора натрий при контакте с водой воспламеняется. Вот почему вокруг пострадавшей станции так много пожаров. Тушить возгорания придётся, как и в Швеции – распыляя специальные порошки».

Город горел, густой дым заволакивал улицы. Огонь охватил десятки и сотни домов, из окон вырывались языки пламени, временами извергались снопы искр. Бесчисленными факелами полыхали автомобили.

«И конечно, радиация. Особо не повезёт тем, кого накроет радиоактивный дождь. Можно ли спастись от лучевого поражения? И что для этого нужно сделать? Спросим об этом председателя Антиядерной лиги, русского эксперта – профессора Закочуху».

Показалась знакомые усищи: наш пострел везде поспел.

«– Как избежать переоблучения? Да очень просто. Нужно быстро удалиться от места аварии на тысячу километров. А поскольку мощных источников радиации теперь два…

– Извините, – вмешался комментатор, – появились новости, сведения о пострадавших… Что нам сообщают? При взрыве реактора погибло двадцать семь… Нет, уже двадцать девять человек. И около сорока получили высокие, возможно, смертельные дозы радиации. Подчеркнём, это лишь первые жертвы. Что нас ждёт дальше, Лука Тарасович?

– Дальше? Счёт пострадавших пойдёт на десятки и сотни тысяч. Пусть не все получат смертельные дозы, но число отдалённых стохастических эффектов…

– Простите… Стохастические эффекты – это…

– Вероятностные заболевания, которые могут проявиться спустя годы и десятилетия.

– Речь идёт об онкологии?

– Да, и прежде всего о детях. – Закочуха подкрутил усы. – Рак поражает их в первую очередь. Десятки тысяч больных детей».

Камера перемещается в телестудию. Крупным планом – мужчина и женщина средних лет, похоже супруги.

«– Мы собирались улететь в Таиланд. Понимаете? Неделю назад. Но мой муж работает на станции, его попросили перенести отпуск, – энергичная женщина не даёт слова сказать мужчине. – К счастью, авария случилась не в его смену. Но наш ребёнок, наш Анджело! В Таиланде, сейчас мы должны быть в Таиланде, все трое, понимаете?»