– Кнедлики, говоришь? – Ратников знал о моём влечении ко всему чешскому. – Налицо тлетворное влияние Запада.

– Я, может, только жить начинаю – на пенсию выхожу.

Он молчал – и мне стало совсем неуютно.

– Тогда предлагаю следующее… – Он вновь наполнил рюмки. – Если мои опасения подтвердятся… И станет ясно, что…

– Угроза человечеству? Тогда – пожалуйста.

– То есть числиться в резерве первого сектора ты согласен?

– Думаю, да. Надеюсь, ничего такого не случится, не те времена. Давай-ка, на посошок.

Странное дело – не было у меня в ту пору никаких мрачных предчувствий. Разве что одно странное предвестие…

Машину до аэропорта в тот раз я заказал старинную, с водителем. Не знаю, моя ли это особенность или так бывает у многих. Но если для меня что-то делает незнакомый человек – не важно, что именно: ремонтирует мои часы, колдует над причёской – иногда возникает ощущение лёгкого озноба; по спине бегут мурашки, и дрожь эта доставляет удовольствие.

Полный усатый мужчина покосился, когда я усаживался на заднее сиденье. Мы выехали на относительно пустынный участок, и тут меня охватила беспричинная, казалось бы, тревога. Скорее всего, проявилось обострённое чувство опасности – всё-таки в первом секторе я был не новичком.

Бросил взгляд в зеркало – и сразу уловил угрозу, исходившую от водителя. Вроде бы всё шло по правилам: он кивнул мне с профессионально-равнодушной улыбкой, но при этом… Впрочем, лучше пояснить.

Давным-давно, лет пятьдесят назад, встретился мне на «Дискавери» интересный ролик. Немолодой профессор нырял в воду с одиннадцатиметровой вышки. Причём нырял не в бассейн, а в ванну – всего-то втрое крупней стандартной. Для прыжка учёный использовал особый способ. С вышки он летел по наклонной – вниз и вперёд, чтобы растянуть момент торможения, а в воду вносился, выпятив грудь и с отведённой назад головой.

Здесь скрывалась какой-то секрет. По законам физики, падая с такой высоты, человек должен врезаться в дно ванны, при этом покалечившись либо даже погибнув. Но профессор всякий раз выходил из воды живым и невредимым. Чтобы раскрыть тайну, учёные применили ускоренную съёмку. И при последующей проекции фильма со стандартной скоростью открылось удивительное зрелище. В момент удара о поверхность тело ныряльщика на какие-то миллисекунды расширялось, профессор выглядел Шварценеггером – словно горбуша обернулась на миг плоской камбалой.

Человеческий глаз уловить столь мимолётную метаморфозу не способен. Но в ходе специальной подготовки в Академии нас учили считывать подобные кратчайшие события, в том числе и микромимические изменения. Вот и с таксистом – приобретённые навыки помогли мне поймать его подколодный взгляд. Через зеркало заднего вида ко мне присматривался киллер.

Я даже испугаться не успел – палец уже касался тревожной кнопки, упрятанной в подлокотник. Водитель удивлённо вскинул брови, но я упредил вопрос:

– Остановите машину, пожалуйста.

– Не понял. Мы ещё не…

– А вам понимать и не нужно, – я старался говорить уверенно. – Тормозните, заказ я оплачу полностью.

– Хозяин – барин, – он выждал секунду-другую. Но и столько медлить простой водила права не имел.

Вот что это было? – до сих пор гадаю. Ведь если что – убийцу нашли бы непременно. А это карается жестоко – пожизненной депортацией в Большую зону.

Выйдя из машины, я проводил взглядом удаляющиеся огоньки и вызвал беспилот. Не успел убрать смартфон – чарующе запела скрипка. «Берлинский концерт» Владимира Косма – Марианна звонит, моя Маречка!

– Саша, здравствуй.

– Да, милая, рад тебя видеть. –Я кивнул экрану. – Ты сейчас где?

– Дома, на Урале. Дети снова умчались в экспедицию, в этот свой Эквадор.

– А…

– Машеньку оставили на меня. Как жаль, что дедушки с нами нет.

– И мне тоже жалко.

В последнее время с женой мы виделись нечасто: то книжные мои дела, то хлопоты с нашим заграничным домом. Встретимся, поживём недельку, потом снова разбежимся. Но это временно; вот закончу рукопись…

– Саша, ты ничего не забыл?

– В смысле?

– Какой сегодня день?

– Я помню, вторник.

– Не только. Сегодня годовщина нашей свадьбы.

– О, как же это… Ну конечно, двадцать девятое мая… Прости, милая, поздравляю тебя, Маречка! Скоро увидимся – и отметим по-настоящему. Извини, я такси заказал, машина уже ждёт. Целую тебя и Машеньку. Всё, до связи.

Скажи кто-нибудь, что смертельная угроза поджидает меня в собственном доме – в лицо бы рассмеялся.

Прошло полтора месяца. Разговор с Анатолием Ратниковым почти забылся, и ничто не предвещало беды.

Сняв рубашку, я вышел на веранду, что проходила по периметру вокруг дома.

Солнце взошло недавно, его нежный жар щекотал кожу тёплыми лучами, а лёгкий ветерок ласкал прохладой. Спустившись, повернул к южной стене дома – взгляду открылось море.

Море я придумал для Марианны. В детстве каждое лето она проводила в Геленджике. Но однажды её захлестнула волна, и моя девочка чуть не утонула. С тех пор большой воды Маречка боялась – и в то же время море тянуло её к себе.

Потому я и сотворил – не пруд с лягушками, не бассейн с бортиками, – а ложбину с пологими берегами, покрытыми балтийским песком (тридцать самосвалов, однако).

Вода, круто посоленная морским концентратом (дюжина самосвалов), крепко удерживает тело. Имеется даже плавучий островок размером с комнату.

Я включил мощный плунжерный насос. Вода задрожала, вибрации усилились – и вот уже плещется волна.

К морю я спускаюсь не по лестнице или трапу, а вхожу по золотистому песку.

Как сейчас помню зелёные глазищи Марианны, впервые увидевшей это чудо. Взволнованная вода приняла её как родную. Лицо жены сияло, и вытащить её на берег удалось с трудом.

– Саша, а вода тёплая долго ещё будет? А воздух? А через месяц можно…

– Да хоть и в январе! Вон, видишь – тепловые пушки. Так что лето обещаю тебе круглый год. Ну, вылезай, на первый раз хватит.

– Саша, это мне снится? – отозвалась она.

Нет, она сказала немного иначе:

– Саша, это не сон?

Только ради этих слов стоило двадцать лет пахать над книгами!

Пологий берег маленького моря плавно переходит в склон поросшего мягкой травой холма с ровной вершиной. Пригорок, окружённый редким сосняком – любимое наше место, По кромкам площадки тянутся кусты шиповника, придавая особый уют милому сердцу мирку. С удобной скамейки открывается вид на бескрайние поля, что раскинулись вокруг. Нескончаемая череда светлой и тёмной зелени пленяет взгляд – так и не терпится побродить по добрым просторам.

С вершины вниз отлого убегает неширокая тропинка, ведущая к дому. Наш дом срублен из лиственницы и украшен деревянной резьбой. Лёгкая, плывущая над цветами и травами конструкция держится на невидимой опоре – словно корабль над зелёными волнами. Дом умеет поворачиваться – глядя в одно и то же окно, можно встретить рассвет и проводить солнце за горизонт.

Тут всё настоящее. Не елейные красоты, столь любимые туристами, и не курортные горы. По правую руку от входа в дом разбит тенистый парк. Особенно хорошо здесь в апреле. В России, на далёком Урале, апрель – самый противный месяц: снег уже сошёл, а трава на газонах ещё не появилась; в городе холодно и неуютно. А здесь – свежий запах сирени вперемежку с благоуханием яблоневого цвета или дурманящим ароматом шиповника.