– А как твои дела с женихом? Свадьба-то когда? – расспрашивала Чароита девушку.
– Уж и не знаю даже, – ответила та. – Всё сложно.
– Что так?
– Он сказал, что я не Ангел. Я ответила: если хочешь, чтобы я была Ангелом, организуй для меня Рай. И не будь жадным. Жадность – лучшее средство от женщин.
За окном продолжала свирепствовать метель. Снег метался, крутился, взлетал и падал, заметая всё вокруг. Авто-дворники с трудом очищали лобовое стекло иномарки. За сплошной белой пеленой с трудом просматривалась дорога.
Горел в снегах ясноглазый январь. Солнце стекало со стен домов, впавших в кому, и покрывало лёгкой позолотой всё вокруг. Рита с подругой подставляли солнцу лица, улыбались. Они шли по тропе меж деревьев, окутанных снегом словно сладкой ватой. Сбоку мелькнула серая тощая белочка. Пробежала по тропе, исчезла за небольшим сугробом, и вдруг появилась на стволе дерева, замерла, задумалась. Увидев подруг, она быстро поскакала вверх и скрылась. Где-то хрипло завопила ворона.
– Раскаркалась, – сказала Чароита. – Голос, как у некоторых эстрадных певцов.
По дорожке слева медленно брели двое – Марик и высокая худая женщина с немолодым усталым лицом. Они громко говорили о чём-то своём.
– Марик с мамой. Несчастные. Бедствуют. Когда Марик родился, его отец был уже далеко не молод. Журналист. Умер, когда мальчик был ещё совсем маленьким, – сказала Чароита. – Да, всё хотела тебе рассказать, и забывала. Представляешь, звонит мне Картинка, Картинища это пьяная, и таким счастливым тоном говорит, что познакомилась на очередной тусовке с парой пожилой, муж ей очень понравился, а у жены рак. Вот Картинища и говорит мне, что ей очень уж мужик этот нравится, и когда его жена умрёт, она его схватит и женит на себе. Да, она это сделает, верю. Она сказала: давно я что-то замужем не была, надо снова сходить. Во даёт!
Подруги расхохотались. И свернули к стеклянному кафе. Оно пустовало, посетителей не было. На крыльце хмуро курила Эльвира.
– Привет, – сказала Чароита, – как дела?
– Плохо. Весь день простаиваю. Народу почти ничего.
– Не расстраивайся, мы идём к тебе.
– Как же не расстраиваться, – ответила она. – Такой ужасный день. Александр умер.
– Как умер? – опешила Рита. – Что такое?
– Ужас, – сказала Чароита. – Молодой мужик, здоровый был.
Эльвира принялась рассказывать:
– Я ему звоню, значит, говорю, Александр, деньги я вам послала. А он таким слабым безразличным голосом. Я спрашиваю: Александр, вы переехали на свою квартиру? А он так тихо, слабо, отвечает: нет. Я спрашиваю: почему, ваш дом уже построен, что вы не переезжаете? А он: вещи надо собрать, у меня рука болит. И голос такой слабый, больной. Я говорю: вам плохо? Вызовите скорою. А он: зачем? Вечером я снова, значит, звоню – не отвечает. Я ему звонила каждый день, он не отвечал. А сегодня звоню – ответил чужой голос. Полиция. Соседи вызвали – запах. Позвонили хозяйке квартиры, та пришла, открыла дверь, а там Александр мёртвый в кресле сидит, уже разлагаться начал.
– Да ты что! – выдохнула Чароита.
На дереве дрались и дико орали вороны. Они вырывали друг у дружки полуразодранную белку. Парк словно омут затягивал внутрь себя солнечные блики. Небо было такое ясное, холодновато голубое, с подтаявшими облаками. Поднялся ветер.
Такое голубое небо, – подумала Рита. – Вон два облака. Ползут куда-то. А, это ветер их пасёт. Сашка умер. Жил, любил, и умер. А ветер пасёт облака.
Где-то раздались звуки взрывов. Это были новогодние петарды.
– Понятно, почему кафе пустует, – сказала Чароита. – Народ весь в центре парка, там праздник.
Там действительно вовсю шёл праздник. Под огромной, сверкающей шарами и мишурой ёлкой бегали с весёлым визгом дети. На эстраде радостно вопил в микрофон певец в блестящем пиджаке. Вокруг толпился народ, и Дед Мороз в красном прикиде с золотыми снежинками (почему не с серебряными?) помахивал декоративной витой тростью. Народ был хмельной и счастливый. В руках у многих – баночки с пивом, с энергетическими напитками. Кто-то разливал по пластиковым стаканчикам водку и угощал друзей и всех, кто оказывался рядом. Кто-то плясал возле эстрады. Снег, ещё не затоптанный между деревьями, неистово блестел на солнце. Пахло шашлыками – их жарили на мангале возле палаток, выстроившихся вдоль дорожек. Там торговали ещё и медовухой, пирогами, и прочей вкуснотой. А в других палатках продавались игрушки, шали, свитера, красивые вязаные варежки с шапками и шарфами, расписные самовары, и много всякой всячины. Всюду торчали пластиковые столики, люди с аппетитом поглощали шашлыки. Дух веселья и счастья витал всюду. Из огромного тульского самовара всем бесплатно наливали чай. Это была реклама листового чая. Над окошком палатки красовалась огромная фанерная подкова с гигантскими буквами: «Великая Россия – счастливая страна!» Вообще, праздников в счастливой стране было много.
Звёзды – косточки в плоти неба
Экстрим-мини-роман
Облако такое мягкое, светлое, пышное, так классно лежать на нём, в нём, среди него и плевать в небо вишнёвые косточки. Вкуса вишни она не ощущала. А косточки взлетали вверх, и плоть неба втягивала их, и они становились звёздами, яркими, сияющими такими! И всё было так просто и естественно, и даже в голову не приходило, что это сон! Ей было хорошо и легко, и уютно, и она верила всему этому. Конечно, верила. Она была в гармонии со своим именем. Она же Вера! Но как нагло выбил её из сна вопль мобильника! Душа рухнула в тело, и Вера очнулась в постели, на смятой простыне. Она вяло взяла трубку с прикроватной тумбочки. Но не сразу поняла, что это за голос и что он ей вещает. Сознание постепенно прояснилось, и она узнала тембр Дениса и услышала остаток его речи:
– Ты красивая женщина, а я всё-таки живой мужчина…
Она вяло сострила:
– Я догадывалась, что ты живой мужчина, почему-то мёртвые мужчины со мной не общаются. Странно, правда?
Он хмыкнул. Идиот. А такая ночь была! И она вдруг сказала:
– Ночь исповедима…
– Вот и я о том же! – оживился он. – Знаешь, и не только ночь, я хочу подать тебе кофе в постель утром.
Ну что за пошлость! От возмущения вся сонливость слетела.
– Я вообще кофе не пью, тем более в постели! – резко ответила Вера.
Её коробило от самоуверенности этого холёного мажора, от широкой фальшивой улыбки его щёки уже наплывают на глаза. Ему лет тридцать. Тридцать пять на вид. Она подумала о себе. Бабуля по утрам с дымящейся кастрюлькой: «Вера, кушай грешную кашу, в ней железо, польза организму». Это она юморит, изображает деревенскую соседку Клавку. Гречка, фу! Гадостная каша. Но ради бабули она её впихивает в себя. А ба бубнит, как всегда, что Вере давно уже пора замуж, что её мама в сорок лет уже взрослую дочь…Если бы дожила… Она бы… И так далее.
– Ну, так как насчёт ночи? – прервал её размышления Денис. – Начнём сегодня днём?
Она аж поперхнулась. До чего же примитивный тип! Только секс на уме. И чего пристал? Ну, ща скажу.
– Многие люди ходят с трупом внутри себя. И даже не замечают, что их духовный мир покончил жизнь самоубийством, – произнесла она мрачным тоном.
Денис захохотал. Придурок. Нет, она отнюдь не против секса. Главное – смотря с кем, как и зачем. Конечно же, нужны чувства, интерес к личности, что-то неординарное, яркое, волнующее, и родство душ желательно. Не с тупым же самонадеянным идиотом совокупляться. Он даже не тратит время на элементарные ухаживания, хочет взять измором. Несколько походов в рестораны и в театры на дурацкие новомодные спектакли, цветочки и конфеточки – это такая ерунда, это не считается.
Да и познакомились они совсем неинтересно. В огромном супермаркете она выбирала себе цветы в горшке, каланхоэ цветущий, ей нравилось и в розовых соцветиях, и в оранжевых, и в солнечно жёлтых, стояла и думала. Тут подошёл невысокий коренастый парень, круглолицый, черные волосы – в хвост, прищурился весело, сероглазо, и… А, чего тут вспоминать. Словом, обыденно, неинтересно, магазинное знакомство, зацепились языками, обменялись телефонами – он протянул визитку… Богатенький балбес. Она просто не сразу разобралась в нём. А теперь вот он её достаёт. А послать его, обрубить концы одним махом она не может. Обидеть человека? Нет же!