Догадалась сдать в аренду бабушкину квартиру. Приспособилась. На жизнь теперь хватало. Расслабилась. Вот оно, счастье! Просто жить, независимо, спонтанно. Свобода! Только память, она тянет вниз, в страшное, в горе. Иногда. Часто. А сейчас она шла, опыляя улыбкой цветы, озаряя встречные лица. А через парк виден был новый дом, который рос, потягиваясь, под выгоревшим льдом тёплого неба. А над ним медленно двигался серебряный аист – подъёмный кран. Она свернула на знакомую аллею. Вот и пруд. А рядом, на дорожке – деревянная уютная кафушка.

– Рита!

Обернулась. Блеснули чьи-то озорные глаза из-под джинсовой бейсболки. Чароита!

– Я так и знала, что сейчас тебя встречу – сказала она. – Идём, посидим, выпьем кофе.

Рита радостно согласилась. Они поднялись на крыльцо, вошли, и расположились за столиком в углу. Пруд за окном сказочно сиял, по нему вальяжно курсировали утки, периодически ныряя, их хвостики торчали над водой как поплавки. Они взяли кофе со сливками и пирожные. Рита поднесла пирожное ко рту, и вдруг её окатил холод воспоминания. Она сказала:

– Знаешь, самка кенгуру может, спасаясь от хищника, выбросить ему детеныша из сумки, чтобы съел и от нее отстал. Животное, что с него взять. Ужасно, когда так поступают родители.

– Забудь, – ответила Чароита. – О мёртвых либо ничего, либо только хорошее. Ведь было же хорошее что-то?

– Было. Пирожные.

– А я утром купила куриные окорочка, на упаковке было написано: «со вкусом курицы», – сказала Чароита и расхохоталась, блестя глазами.

– Прикольно, – отозвалась Рита грустно. Улыбка её медленно гасла.

– Забудь, – повторила Чароита. – У меня тоже, в детстве. Я жутко боялась мать. Бегу из школы, и бормочу: «Господи, Господи», хотя была атеисткой, как все. Но так боялась, что крестилась инстинктивно, вот откуда у меня это? Старалась незаметно прошмыгнуть в квартиру и нырнуть под кровать. Раньше кровати были высокие, железные, с панцирной сеткой, на них – длинные покрывала, до самого полу. У меня там была норка. Там у меня книжки, лампа. Я лежала и читала тихонечко. Пока мама не хватится.

– А она не обнаруживала это убежище во время уборки, мытья пола?

– Нет. Уборку я сама делала. Одна из моих обязанностей. Рано утром, перед школой. И младший братишка на мне висел. А старшая сестра – семь лет разницы, она была отличница, умница, слишком серьёзная, мама за неё переживала, считала, что замуж не выйдет, что «синий чулок». Её хозяйством не обременяла. Носилась с ней, блузки ей шила с рюшечками и кружевами. А я ходила в чём придётся, а потом донашивала её вещи.

– Вот как. Да-а, – сказала Рита.

И снова глянула в окно. Ей показалось, что вода в пруду озябла, стала зыбкой и блёклой. Утки превратились в даты прошлого, смута этих дат разъедала душу. Но она тут же вытряхнула из памяти всё это, отвела взгляд от окна, посмотрела на свою спутницу – с персиковым лицом, полнотелую, уютную, на губах белый штрих кремового пирожного, – и улыбнулась. Потом они медленно дефилировали по аллеям. Налетел холодный ветер, стало зябко, вдруг небо потемнело, и пошёл крупный снег, пушистые снежинки, величиной с бабочку капустницу, густо и хаотично неслись вбок и вниз.

– Вот так в нашем климате, – прокомментировала Чароита, – снег в середине мая. Только что было лето, и вдруг – зима.

Она достала из большой своей сумки две мягкие толстые шали. В красную закуталась сама, а бирюзовую протянула Рите. Чароита всегда, в любую погоду набивала сумку шалями. Таскали их с собой даже в жару. Разные – тонкие хэбэшные и шёлковые, толстые шерстяные. Она их любила и периодически в них куталась.

Мимо них промчалась с криками упитанная утка, широко разевая клюв, за ней гнались три селезня. Вся кавалькада скрылась далеко на газоне.

– Смотри, какие гады, преследуют бедную уточку, – сказала Рита.

– Это она их так завлекает, – ответила Чароита. – Могла бы улететь, так нет, бежит, да ещё вопит азартно. Соревнования тут устроила, победителю – приз!

– Ха-ха-ха!

Народ попрятался в кофейни и под навесы торговых палаток – их было много. Лишь одна пожилая дама неспешно двигалась навстречу, в молодёжной курточке, в аккуратных брючках, в туфельках на небольших каблучках, мелкими шашками.

– Всегда ходит как Офелия по сцене, – сказала Чароита. – Моя знакомая. Я её так и прозвала – Офелия. Любительница мужчин. Своих ровесников, конечно. И санаториев. Там мужиков хватает. Видишь, идёт, глазками зыркает, ищет кавалера. А кавалеры все попрятались, ха-ха-ха!

– Неуютно стало, промозгло. Пойдём куда-нибудь.

И они направились в стеклянную кофейню на другой стороне пруда.

– А как твой сосед, этот, как его, Сашка? Всё достаёт тебя? – поинтересовалась Чароита.

– Не то слово! – воскликнула Рита. – Мало того, я стала за него беспокоиться. Девятого, мы ещё заранее решили в парке погулять, у нас же здесь праздник! А он вдруг исчез. Звоню ему, обзвонилась, и по домашнему, и по мобильнику – молчит. Что такое? Прорезался через три дня, говорит: накануне с друзьями встречался, они подарили ему канистру хорошего коньяка. Рано утром решил выпить рюмочку, вкусно, особый коньяк, качественный, выпил ещё, и понеслось. Когда очнулся – канистра пустая, на стене на гвоздике висит гимнастёрка деда (он её всегда с собой таскает везде, дед погиб на войне задолго до его рождения. Очень давно). Висит гимнастёрка, вся в слезах. Ну, ничего себе, представляешь, вылакал канистру коньяка, плакал. Гимнастёрка с орденами, я её видела, выцветшая такая вся.

– Лакал и плакал, – сказала Чароита.

Ку-ку, ку-ку, ку-ку… – раздалось где-то.

– Ничего себе, кукушка завелась в наших пенатах, – удивилась Чароита. – Это она мне года считает, сколько ещё жить осталось. Кошмар!

Рита вспомнила шутливый стишок, и продекламировала:

– Не кошмарь меня, кукушка,

Я весёлая старушка,

Всё кукуешь, вот прикол!

Мне сто первый год пошёл.

– Прикольно, но не про меня, – сказала Чароита. – Я весёлая нестарушка, и год мне пошёл не сто первый, а всего лишь восемьдесят пятый. Детский возраст, ха-ха-ха! А кто написал сии вирши?

– Да не про тебя, стих называется «Соседке». Автор Ольга Коренева, суперская такая писатель и поэт. Стихи у неё многие просто класс, и романы офигенные!

– Дашь почитать?

– Увы, она есть только в интернете. Её не издают.

– Почему?

– Политика государства. Издают всякий бред, чтоб народ окончательно отупел, опупел и полностью стал управляемым стадом. Что и происходит. А тех, кто способен думать, чувствовать и протестовать, убирают.

– Да, знаю. Вот поэтому, видимо, Сашка и плакал в гимнастёрку деда. Деда… Да-а. Он же воевал и погиб за другое государство.

– И оно было сначала… Ну, не супер, конечно, но всё-таки. А дед думал, что супер. Свободы там не хватало, и другого разного, а так ничего, нормально было. Книги были хорошие. Песни. Спектакли в театрах хорошо ставили, талантливые были актёры, знаменитые. Вечера поэзии были. Народ валом валил.

– Жаль сегодняшних малышей. Как жить будут, что из них вырастет? – вздохнула Чароита.

– Они будут другие. Нормально будут жить, впишутся. Зато сейчас есть интернет, и связь со всем миром. Это важно. И вообще, полно всякой инфы. Интересно.

– А насчёт книг, знаешь, издают и хорошие книги иногда, – сказала Чароита.

– Иногда, – подтвердила Рита. – Но они теряются в океане бульварщины, фейка, который широко рекламируется.

Они вошли в стеклянное кафе, и заказали чайник кракадэ и мороженое.

Густой красный чай переливался в прозрачном чайнике. В белых керамических чашечках он был как пожар, горячий и пылающий. Подруги осторожно прихлёбывали его. В вазочках зеленели шарики фисташкового мороженого.

– Ну и что Сашка? Как вы познакомились-то? – спросила любопытная Чароита.

– Да так как-то, случайно. В лифте. Двадцать лет назад. Нам было по двадцать пять. Ровесники. Ну вот, прикинь, девяносто пятый год, я ещё не замужем, иду с работы. Зима, на мне такое модное длинное пальто с капюшоном. Цвета густой ночи пальто. Я жду лифт. И он тоже. Разговорились. Он у себя ремонт делал. И мне кое-что потом подремонтировал. Пили ликёр, болтали. Он красив, своеобразен, у него интересные теории мироустройства, необычны и новы для меня, ну прямо такой гуру! Влюбилась. Случились отношения, близость. Он о себе много чего рассказывал, так интересно! Такая жизнь непростая! Он тогда не пил, был в завязке. Сам-то он родом из Улан-Удэ. Из рабочего квартала. Родители – строители, отец сильно пил. Там все пили в рабочих кварталах. Ну и сам он начал рано. Ещё подростком. У них компашка такая была. А был он поздним ребёнком. Мать сначала никак не могла забеременеть. И ходила вымаливала его к святым, не знаю уж к каким, к христианским или к буддистским. Город-то буддистский, Бурятия, Восточная Сибирь. Вымолила, наконец. Вот так он и родился, болезненный, хилый. Но взялся за себя потом. Занялся спортом, борьбой. Работал сперва на заводе, потом – на Севере, денег зашибил нехило. А до этого женился на такой же выпивохе из своей компашки, она загуляла, развёлся, поехал отдыхать. К морю, в Крым. Там познакомился с женщиной намного старше себя, интересной, умной, знающей. С москвичкой. Она приобщила его к новым теориям и духовным практикам. Женила на себе. У него были деньги, ведь на Севере заработал, и у неё тоже было, сложились и купили двушку в нашем доме. Она сказала – пока не сделаешь супер ремонт, не приеду, буду жить у матери. Вот он и старался. Мы тогда и познакомились.