– Да, такая вот жизнь, – сказала Чароита.

Они допили чай, доели мороженое. И всё сидели, неспешно беседуя. Снег за стёклами кафушки перешёл в дождь. Косые серебристые струи сплошняком заштриховали пейзаж.

– Так он женат? – спросила Чароита.

– Нет. Жена ушла в секту, и его за собой потащила. Но он смог вырваться. Она развелась, разменяла квартиру, свою продала, и деньги в секту бухнула. Жила сперва у матери. Потом её угробила. Секту разогнали, а она сильно заболела, психика у неё сдвинулась конкретно. Квартиру материну переписала на подружку-проститутку, тоже бывшую сектантку, которая потом вышла замуж за американца и уехала в Нью-Йорк. Подружка-то хитрая была, она там в секте пристроилась к нужному человеку и даже денег себе заграбастала. А Сашкина-то бывшая слегла, он ездил всё ухаживал за ней. Потом умерла. А он закончил какие-то медицинские курсы, работал массажистом, мануальщиком. Сперва в поликлинике, потом его какая-то баба в Центр Дикуля пристроила. Обеспеченные бабы стали его снимать. Содержали, на курорты возили заграничные. На это время он увольнялся. А в межбабье снова ему приходилось работать, грешному. Но он отвык, не хотел. А приходилось. Но его быстро потом снимала какая-нибудь. А сейчас у него как раз межбабье. Но работать уже не хочет, ждёт, когда что-то подвернётся. Последняя у него банкирша была. Он думает, что она его подружке передаст. Пока у меня ошивается, жиголо-неудачник, ха-ха-ха!

– А ты что? – спросила Чароита.

– Ну, что я. Подкармливаю. Терплю его. Надоел. Гоню, не уходит. Все мои лечебные настойки вылакал. Запил мужик. Но он может остановиться, когда надо. Тут я за него спокойна.

Дождь резко прекратился. За стёклами кафе просветлело. По подиуму неба прогуливалось тучное облако в шортах. И тут к его ногам выкатился золотой мяч солнца. Подруги улыбнулись. Можно было продолжать прогулку.

Вечером, как всегда, припёрся Сашка. И прямо с порога заявил:

– У меня есть билеты в театр. Друг дал – занят, не может сегодня. Идём? Начало через час, успеем.

– А ты стал театром интересоваться? А, ну конечно, на халяву.

– Не подкалывай. Классика, Шекспир, вроде.

– Ладно, давно в театре не была.

И они помчались. Народу в метро – как семечек в подсолнухе. Выскочили в центре, бегом по улице, свернули в переулок, вот и театр. Успели к самому началу. Места отличные – партер, первый ряд. Только уселись в кресла, погас свет. И раздвинулся занавес.

Сцена была засыпана какими-то опилками. Из-за кулисы появился мужик в серой хламиде, он медленно волок доски. С другой стороны два мужика волокли большой мешок, долго, с трудом. Наверно, в мешке были камни. Потом кто-то потащил бревно. На Риту посыпались опилки. Она принялась стряхивать их с себя. А возня на сцене продолжалась. Вот пронесли длинную скамью из одной кулисы в другую. Было полутемно. Вдруг вспыхнули прожекторы, и высветилась куча земли. Из неё стал медленно откапываться мужик, в зал посыпалась земля, прямо на первые ряды, на Риту и Сашку. Повалил едкий дым, Рита закашлялась. Мужик вылез, наконец, из земляной кучи – он был голый. Зрители радостно взвыли и зааплодировали. Голый мужик гоголем прошёлся по сцене, и скрылся за кулисами. Занавес задёрнулся, но вскоре снова раздвинулся. Сцена была сплошь засыпана черепами. Пластмассовыми. Рита удивилась: вроде, не «Гамлета» играют, а «Отелло». И оглянулась на зал. Народ с интересом взирал на это действо. Сашка зевал и почёсывался. Вдруг из-за кулисы вышел всё тот же мужик, но уже одетый. Теперь он был хаотично измазан чёрным гримом. Это был Отелло. Он прошёл в конец сцены и принялся жарить яичницу на примусе. Потом он её ел, смачно чавкая. 0чень медленно и аппетитно. И съел. В течение всего спектакля Отелло менял цвет. Линял, наверно. То он был чёрный, то белый, то бело-чёрный, то чёрно-белый. В конце концов он измазал Дездемоне лицо сажей, и накрыл её покрывалом. Рита всё время порывалась уйти, но Сашка её удерживал – халява, всё же, жалко. Народ бурно хлопал актёрам, которых было не много, человек пять. Рита удивлялась – до чего же отупели люди! Ушло из зала во время спектакля человек семь всего. А сама она, с Сашкой, сама-то, до самого конца эту чушь смотрела!

Потом они гуляли по вечернему городу, и смеялись над постановкой. Небо ссутулилось, зашаркал дождь. И они нырнули в ночной супермаркет. Они бродили меж полок, набитых разномастными упаковками, весело болтали. Рита купила бутылку коньяка и упаковку мидий. Коньяк с мидиями – как классно!

В густом варенье ночи плавал половинкой лимона месяц. Они допили коньяк, доели мидии, им было так сладко, с кислинкой, общаться. Это была ночь откровений, и Рита разглядела Сашкину душу, севшую на мель. Утром она принялась его выгонять. Но ему хотелось продолжения. В его мобильнике раздалась какая-то дурацкая мелодия, он раздражённо схватил трубку. И лицо его стало меняться. Вообще-то, он был равнодушен к матери, не любил с ней говорить, злился. Но сейчас, получив сообщение об её инфаркте, он расстроился. Надо было лететь в Улан-Удэ. Там у него была репутация столичного врача. Звонила двоюродная сестра. Он выключил мобильник, и пробормотал:

– Мать в больнице, инфаркт. Дай денег на самолёт.

Она дала. Он ушёл понурый. За окном высветлилось небо. Оно озарилось звонкой радугой кружев с ноткой перца. Рита заварила чай, долго пила, погружённая в раздумья. Задремала и тюкнулась носом о стол. Ой! Ну! Она вяло поднялась со стула, переместилась в комнату, бухнулась в постель, и крепко уснула. Снилось упавшее на крышу небо, прошитое стальными нитями дождя. Ночь пахла коньяком и полынью, и предвещала простуженное лето.

Дни плыли, наплывая друг на друга. Лето лилось то холодными дождями, то ленивым теплом, то горячими яркими днями. Рита неспешно прогуливалась в парке с Чароитой, широкой, ясноглазой, весёлой, с круглым лицом и круглой спиной, она напоминала мудрую черепаху Тортиллу из мультика про Буратино. Рита прилипла душой к Чароите, та ей напоминала бабушку. Хотя, бабушка была совсем другая, но после её смерти Риту тянуло к пожилым людям. Люди той эпохи, они же бабушкины сверстники, в них есть её, бабушкина, частичка.

Они сидели на пристани, катались на катамаранах, болтали. Вспоминали былое. Вода переливалась зеленоватым мягким шёлком, под мостом покачивались перламутровые лилии. Чароита рассказывала:

– Мой папа был крупный учёный. В доме отдыха он увидел на террасе большую – в рост человека – куклу необычайной красоты, с белоснежными густыми волосами, яркими синими глазами, розовым фарфоровым лицом, с очень тонкой талией, с потрясающей фигурой. Просто шедевр! Он очень удивился, кто её сделал, зачем она здесь? Подошёл, а кукла вдруг шевельнулась. Это была моя мама, этническая немка. Она просто сидела в глубокой задумчивости. Они познакомились. Папа был армянин, высокий смуглый красавец. Любовь с первого взгляда. Ну, и завертелось. Потом была свадьба, рождение детей – нас.

Рита крутила педали, вода плескалась возле колёс катамарана, сияя изумрудом, хризопразом, сапфиром, золотым огнём растворившегося солнца! День был жаркий. Пруд сверкал и лучился. В середине пруда вода дремала и впадала в прошедшее время. По берегу прогуливался народ, соперничая пестротой одежд с цветами на многочисленных клумбах. Рита с подругой глядели на этот подиум с высоты катамарана, было забавно. Модные в этом сезоне женские наряды шокировали своим уродством. Чароита сказала:

– Да уж. Не всегда стоит следовать моде. Носить надо то, что идёт тебе, что вписывается в твой образ. Нельзя надевать то, что навязывают.

– Но надевают же, – сказала Рита.

– Вот так и превращают народ в быдло. Ну, не всех, конечно, есть и мыслящие люди.

На пристани стояли две брюнетки с весьма объёмными задами и короткими толстыми ножками. Они выбирали лодку.

– Хороши красотки, – махнула рукой в их сторону Рита.