15 Им мир Рэдона так созвучен… В нем крик камней, в нем скорбь земли, Но саван мысли сер и скучен. Он змей, свернувшийся в пыли. Рисунок грубый, неискусный… Вот Дьявол – кроткий, странный, грустный. Антоний видит бег планет: «Но где же цель?» – Здесь цели нет… Струится мрак и шепчет что-то, Легло молчанье, как кольцо, Мерцает бледное лицо Средь ядовитого болота, И солнце, черное как ночь, Вбирая свет, уходит прочь. 16 Как горек вкус земного лавра… Родэн навеки заковал В полубезумный жест Кентавра Несовместимость двух начал. В безумьи заломивши руки, Он бьется в безысходной муке, Земля и стонет и гудит Под тяжкой судоргой копыт. Но мне понятна беспредельность, Я в мире знаю только цельность, Во мне зеркальность тихих вод, Моя душа, как небо, звездна, Кругом поет родная бездна, — Я весь и ржанье, и полет! 17 Я поклоняюсь вам, кристаллы, Морские звезды и цветы, Растенья, раковины, скалы (Окаменелые мечты Безмолвно грезящей природы), Стихии мира: Воздух, Воды, И Мать-Земля, и Царь-Огонь! Я духом Бог, я телом конь. Я чую дрожь предчувствий вещих, Я слышу гул идущих дней, Я полон ужаса вещей, Враждебных, мертвых и зловещих, И вызывают мой испуг Скелет, машина и паук. 18 Есть злая власть в душе предметов, Рожденных судоргой машин. В них грех нарушенных запретов, В них месть рабов, в них бред стремнин. Для всех людей одни вериги: Асфальты, рельсы, платья, книги, И не спасется ни один От власти липких паутин. Но мы, свободные кентавры, Мы мудрый и бессмертный род, В иные дни у брега вод Ласкались к нам ихтиозавры. И мир мельчал. Но мы росли. В нас бег планет, в нас мысль Земли! Май 1904 Париж Старые письма Я люблю усталый шелест Старых писем, дальних слов… В них есть запах, в них есть прелесть Умирающих цветов. Я люблю узорный почерк — В нем есть шорох трав сухих. Быстрых букв знакомый очерк Тихо шепчет грустный стих. Мне так близко обаянье Их усталой красоты… Это дерева Познанья Облетевшие цветы. <1904> Таиах
Тихо, грустно и безгневно Ты взглянула. Надо ль слов? Час настал. Прощай, царевна! Я устал от лунных снов. Ты живешь в подводной сини Предрассветной глубины, Вкруг тебя в твоей пустыне Расцветают вечно сны. Много дней с тобою рядом Я глядел в твое стекло. Много грез под нашим взглядом Расцвело и отцвело. Всё, во что мы в жизни верим, Претворялось в твой кристалл. Душен стал мне узкий терем, Сны увяли, я устал… Я устал от лунной сказки, Я устал не видеть дня. Мне нужны земные ласки, Пламя алого огня. Я иду к разгулам будней, К шумам буйных площадей, К ярким полымям полудней, К пестроте живых людей… Не царевич я! Похожий На него, я был иной… Ты ведь знала: я – Прохожий, Близкий всем, всему чужой. Тот, кто раз сошел с вершины, С ледяных престолов гор, Тот из облачной долины Не вернется на простор. Мы друг друга не забудем. И, целуя дольний прах, Отнесу я сказку людям О царевне Таиах. Весна 1905 Париж «Если сердце горит и трепещет…» Если сердце горит и трепещет, Если древняя чаша полна… — Горе! Горе тому, кто расплещет Эту чашу, не выпив до дна. В нас весенняя ночь трепетала, Нам таинственный месяц сверкал… Не меня ты во мне обнимала, Не тебя я во тьме целовал. Нас палящая жажда сдружила, В нас различное чувство слилось: Ты кого-то другого любила, И к другой мое сердце рвалось. Запрокинулись головы наши, Опьянились мы огненным сном, Расплескали мы древние чаши, Налитые священным вином. 1905 Париж «Мы заблудились в этом свете…» Мы заблудились в этом свете. Мы в подземельях темных. Мы Один к другому, точно дети, Прижались робко в безднах тьмы. По мертвым рекам всплески весел; Орфей родную тень зовет. И кто-то нас друг к другу бросил, И кто-то снова оторвет… Бессильна скорбь. Беззвучны крики. Рука горит еще в руке. И влажный камень вдалеке Лепечет имя Эвридики. Весна 1905 Париж |
