«Парижа я люблю осенний, строгий плен…» Парижа я люблю осенний, строгий плен, И пятна ржавые сбежавшей позолоты, И небо серое, и веток переплеты — Чернильно-синие, как нити темных вен. Поток всё тех же лиц – одних, без перемен, Дыханье тяжкое прерывистой работы, И жизни будничной крикливые заботы, И зелень черную, и дымный камень стен. Мосты, где рельсами ряды домов разъяты, И дым от поезда клоками белой ваты, И из-за крыш и труб – сквозь дождь издалека Большое Колесо и Башня-великанша, И ветер рвет огни и гонит облака С пустынных отмелей дождливого Ла-Манша. 1909 «Перепутал карты я пасьянса…» Перепутал карты я пасьянса, Ключ иссяк, и русло пусто ныне. Взор пленен садами Иль-де-Франса, А душа тоскует по пустыне. Бродит осень парками Версаля, Вся закатным заревом объята… Мне же снятся рыцари Грааля На скалах суровых Монсальвата. Мне, Париж, желанна и знакома Власть забвенья, хмель твоей отравы! Ах! В душе – пустыня Меганома, Зной, и камни, и сухие травы… 1909 «Я ждал страданья столько лет…» Маргарите Васильевне Сабашниковой Я ждал страданья столько лет Всей цельностью несознанного счастья. И боль пришла, как тихий синий свет, И обвила вкруг сердца, как запястье. Желанный луч с собой принес Такие жгучие, мучительные ласки. Сквозь влажную лучистость слез По миру разлились невиданные краски. И сердце стало из стекла, И в нем так тонко пела рана: «О, боль, когда бы ни пришла, Всегда приходит слишком рано». Декабрь 1903 Москва «Спустилась ночь. Погасли краски…» Спустилась ночь. Погасли краски. Сияет мысль. В душе светло. С какою силой ожило Всё обаянье детской ласки, Поблекший мир далеких дней, Когда в зеленой мгле аллей Блуждали сны, толпились сказки, И время тихо, тихо шло, Дни развивались и свивались, И всё, чего мы ни касались, Благоухало и цвело. И тусклый мир, где нас держали, И стены пасмурной тюрьмы Одною силой жизни мы Перед собою раздвигали. <Май 1902> Портрет Я вся – тона жемчужной акварели, Я бледный стебель ландыша лесного, Я легкость стройная обвисшей мягкой ели, Я изморозь зари, мерцанье дна морского. Там, где фиалки и бледное золото Скованы в зори ударами молота, В старых церквах, где полет тишины Полон сухим ароматом сосны, — Я жидкий блеск икон в дрожащих струйках дыма, Я шелест старины, скользящей мимо, Я струйки белые угаснувшей метели, Я бледные тона жемчужной акварели. 1903 Москва Письмо 1 Я соблюдаю обещанье И замыкаю в четкий стих Мое далекое посланье. Пусть будет он, как вечер, тих, Как стих «Онегина», прозрачен, Порою слаб, порой удачен, Пусть звук речей журчит ярчей, Чем быстро шепчущий ручей… Вот я опять один в Париже В кругу привычной старины… Кто видел вместе те же сны, Становится невольно ближе. В туманах памяти отсель Поет знакомый ритурнель. 2 Всю цепь промчавшихся мгновений Я мог бы снова воссоздать: И робость медленных движений, И жест, чтоб ножик иль тетрадь Сдержать неловкими руками, И Вашу шляпку с васильками, Покатость Ваших детских плеч, И Вашу медленную речь, И платье цвета эвкалипта, И ту же линию в губах, Что у статуи Таиах, Царицы древнего Египта, И в глубине печальных глаз — Осенний цвет листвы – топаз. 3 Рассвет. Я только что вернулся. На веках – ночь. В ушах – слова. И сон в душе, как кот, свернулся… Письмо… От Вас? Едва-едва В неясном свете вижу почерк — Кривых каракуль смелый очерк. Зажег огонь. При свете свеч Глазами слышу Вашу речь. Вы снова здесь? О, говорите ж. Мне нужен самый звук речей… В озерах памяти моей Опять гудит подводный Китеж, И легкий шелест дальних слов Певуч, как гул колоколов. 4 Гляжу в окно сквозь воздух мглистый. Прозрачна Сена… Тюильри… Монмартр и синий, и лучистый. Как желтый жемчуг – фонари. Хрустальный хаос серых зданий… И аромат воспоминаний, Как запах тлеющих цветов, Меня пьянит. Чу! Шум шагов… Вот тяжкой грудью парохода Разбилось тонкое стекло, Заволновалось, потекло… Донесся дальний гул народа; В провалах улиц мгла и тишь. То день идет… Гудит Париж. |
