Чувствую, как дрогнули её невероятно крепкие мышцы, но не расслабились. Принимает решение. Сомневается.

– Побудь со мной. – Ласково и нежно целую в маленькое у́шко, вдыхаю ни с чем не сравнимый запах её кожи, волос. И это вовсе не парфюм, это только её аромат, которым хочется дышать как можно дольше. Провожу ладонями по шелковистым, но очень упругим изгибам тела. Хочется касаться её везде одновременно. Быть как можно ближе к ней.

– Немного, – дожимаю. И чувствую, как она начинает постепенно расслабляться.

Так и не ответила. Ладно. Главное, осталась.

Лежу и улыбаюсь как идиот, боясь пошевелиться и выдать свою радость оттого, что я выиграл эту маленькую битву. Хотя нет, это не игра. Это что-то более серьёзное, важное и глобальное. Настолько, что мне невероятно приятно оттого, что она находится на моей территории, в моём доме, в моей постели и в моих руках. Чувствую, как гулко бьётся её сердечко мне в ладонь и совершенно не хочу, чтобы она уходила. Словно она вся только моя. Это поистине невероятное ощущение. Невероятное и обманчивое…

Самое ключевое – я хочу с ней не только заснуть, но и проснуться.

А вот это для меня очень даже в новинку. Никогда не стремился заводить серьёзных отношений. Считал это чем-то вроде балласта. Легко встречался с женщинами, также легко уходил. И они, кстати, это почти всегда принимали. Наверное, понимали, что не выйдет из меня толк в отношениях. Нет, конечно, были несколько претенденток на роль хозяек моего кошелька, но и с ними я разбирался быстро, легко, но основательно и без обид.

А сейчас смотрю на белокурую головку, прислушиваюсь к едва различимому дыханию, наслаждаюсь теплом её миниатюрного, гладкого тела и понимаю, что хочу узнать все её тайны. И это вовсе не из праздного любопытства, а для того, чтобы быть рядом, помочь и защитить в случае чего эту маленькую, сильную, но такую боязливую девочку. А она, на самом деле, боится всего: чувствовать, стать искренней, быть само́й собой. И свои колючки выпускает только потому, что хочет защититься. Я ведь всё понимаю, но всё равно ведусь на её провокации, издёвки и подначивания. Тяжело не выходи́ть из себя, когда она только и делает, что нерв поднимает выходками и словечками.

Только вот отчего она защищается? Или от кого? Где эта девичья лёгкость, жизнерадостность и ветреность в 25 лет-то? Что её заставило закрыться и спрятаться за щит из иронии и недоверия?

Снова бесконечные вопросы без ответов. Ещё завод этот… Финансовый менеджер…

Несмотря на размеренность её дыхания, я был уверен, что она не спит. Да, я ей не доверял. Я считал ложью почти каждое слово, сказанное ею. И сейчас не верю в видимость её сна. Нутром чувствую, что она так и норовит упорхнуть, как только я отключусь. И саднит в груди из-за предчувствия скорого расставания.

Кто знает, когда мы теперь увидимся?

Дана

Не знаю почему, но я осталась. Впервые. То ли потому что он так трогательно просил, то ли потому что я захотела получить от него чуть больше тепла. Итог один – лежу и жду, когда он уснёт. Остаться точно не могу, но ещё дать себе немного времени можно.

Доброе сердце… Да уж, такое «добро» и в аду с трудом сыщешь.

Вот у мамочки было по-настоящему золотое сердце. Таких людей я больше не встречала. И вряд ли встречу.

И Влад был доброй душой, который всегда всех спасал и защищал. Будь то друзья или братья наши меньшие. Особенно животных. Он настолько трепетно к ним относился, что никогда не проходил мимо кошечек и собачек, нуждающихся в помощи. Как-то раз он притащил хромого и бесхвостого котёнка и назвал его «Тайсоном», объяснив это тем, что он настоящий боец. В питомнике и ветеринарной клинике он был своим человеком.

Мы всегда жили в достатке. Папа много работал, а ещё безмерно нас всех любил. Мы были самой счастливой семьёй. Отец наша защита и опора. Мама, умница и красавица, одаривала всех любовью и заботой. Влад будущий приемник семейного бизнеса. А я была всеми обожаемой принцессой и больше походила на папу.

Мама была светлым человеком и никогда ничего не жалела. Её помощь нуждающимся доходила до безрассудства. Однажды поздней осенью мы с ней пошли в храм на воскресную молитву. Там у ворот стояла бедно и слишком легко одетая старушка, просила милостыню. Мама, не задумываясь, отдала ей все деньги, что были с собой, и сняла с себя тёплое пальто. Вот тогда я впервые услышала ссору родителей. Папа просто озверел, когда увидел свою горячо любимую жену замершую и раздетую на улице.

– Высшее богатство – отсутствие жадности, – тихо, но твёрдо говорила мама.

– Да при чём здесь жадность? Как ты не понимаешь, – орал он не в себе, – твоя доброта́ безгранична и несвоевременна!

– Это ты не понимаешь, – спокойно ответила мама, – я продрогла раз, а она мёрзнет постоянно.

Я так далеко и глубоко ушла в воспоминания, что не сразу поняла, когда Глеб уснул.

Очень осторожно и медленно, далеко не с первой попытки, я выбралась из опутавших меня тёплых и сильных рук. Медленно и осторожно, не издавая и шороха, начала собирать разбросанную одежду. Нашлось всё кроме чёрной футболки.

Ну и ладно. Куртку сверху надену. Потеряв надежду, я оставила эту затею и пошла к выходу, намереваясь одеться в коридоре. У самой двери я невольно бросила взгляд на постель.

Окна были не зашторена и сквозь прозрачный белый тюль беспрепятственно проникал свет полной луны, заливая голубоватым светом комнату и лежащего на боку мужчину. Он даже спящим выглядел очень эффектно: красивые черты лица расслабились, делая своего хозяина ещё моложе, взъерошенные тёмные волосы придавали больше лёгкости и безмятежности, простынь сползла, обнажая рельефные мускулы спины и груди.

До чёртиков красивый и желанный, стервец!

Поспешно отвела глаза и обнажённая с одеждой в руках выскользнула за дверь.

Уходить, нельзя остаться. Не забывай, что привязанность исключается!

– Ты чё такой злой, а? – без стука входит в мой кабинет Стас и садится за стол лицом ко мне. – Марию Владимировну обидел, она же хороший продажник. Ревёт сидит, бедняжка. Она то здесь при чём? – он покачал головой, словно и, правда, ей сочувствовал.

– Ну ты же утешил, – бросил я.

– Послушай, я не понимаю, что ты изводишься. Никуда не денутся эти французы. Ну, хотят они тебя снова видеть, ну и полетишь. Там делов-то.

М-да, только я видеть хочу точно не их. И поездка может затянуться.

Да, я и правда сорвался сегодня на совещании. В пятницу народ расслабился в предчувствии предстоящих выходных и работать сильно никто не хотел. Вот и пришлось мотивировать. Ещё и французы, как назло, снова передвинули подписание контракта. Но не будем лукавить, это только две причины из… И не самые основные.

Проснувшись, я не успел открыть глаза, как понял, что её нет. И настроения это мне отнюдь не прибавило. Скорее наоборот. Горечь исчезновения Занозы скрасила её забытая вещь, и то только потому, что я лежал на ней. Разумеется, не специально. А так бы даже и следа не было её присутствия. Будто её и не было никогда. Она меня заставляет задуматься о моей нормальности. Мне, порой, кажется она какой-то нереальной, иллюзорной со всеми своими причудами. Словно я всё выдумал и Дана это виде́ние моего нездорового воображения. А так есть крошечная чёрная футболка, которая пахнет подобно моей вселенной, – доказательство существования маленькой Язвы.

– Глеб. Глеб! – я переместил взгляд на зама и увидел его противную ухмылку. – Ты меня не слушаешь. И с кем ты витаешь?

– Давай по существу.

– Я же и говорю, предложение очень заманчивое, но владелец у них сменился.

– Где?

– Глеб, да что с тобой в последнее время? В МедФарме. Можно, конечно, встретиться, посмотреть, что и как. Решать тебе.

– МедФарм, – направил я, наконец, свои извилины в нужное русло. – Мы же работали с ними пару лет назад. Нареканий не было. Скидалов, вроде.