– Моя способность изумляться исчерпана, – сказал Холмс. – Мой уютный мир здравомыслия исчез…

– Он не исчез, – сказал Ватсон. – Он получил иное освещение и раздвинулся до пятого измерения, где мы и обретаемся, как выразилась мадам Куку, в сумеречной полосе мироздания. И выход отсюда лежит через казино.

– К сожалению, из казино два выхода, и один давно уже заколочен за ненадобностью. Нам придется поломать голову, Ватсон, чтобы не отправиться другим путём в глубины ада. Но у меня сегодня в голове пусто, никаких идей. Утешает одно – против нас будет честная игра, без подлостей и обмана.

– Вы так доверяете Фаготу? Он же прохиндей.

– Он исполняет волю мессира, а мессир намерен исполнить свои обязательства в рамках «Акта о спасении». Для этого нужно, чтобы мы спаслись и обыграли казино. Никто не станет усложнять нам задачу, но и никто не облегчит её. Потому что есть некие Правила, о которых мы ничего не знаем.

– Интересно, – мечтательно произнес Ватсон, – как устроена почтовая служба мессира, которая доставляет ему послания старушек, которые ещё не появились на белый свет?

– Сомневаюсь, что мы об этом когда-нибудь узнаем. Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

Поутру Холмс и Ватсон, позёвывая, вышли в гостиную и замерли, глядя друг на друга. От сияния силы и здоровья, которыми их наделило средство Посейдона, не осталось и следа. Но друзья не выглядели измождёнными, просто к ним вернулся их обычный облик, тот, в котором они покинули Лондон.

– Ватсон! – воскликнул Холмс. – Вы снова стали тем Ватсоном, которого я привык видеть и которому всегда рад.

– А вас, Холмс, я не могу поздравить с тем же, поскольку ваш нынешний вид провоцирует меня прочесть лекцию о вреде курения и опиума.

– Про опиум забудьте! Я с ним недавно расстался. А насчёт курения можно не беспокоиться – в аду нам дадут прикурить сразу со всех сторон!

Фагот деликатно позвонил с улицы в колокольчик, хотя мог без церемоний возникнуть из воздуха прямо посреди гостиной.

– Если джентльмены готовы…

Вся троица отправилась по пустынной Бейкер-стрит к пересечению с Мэрилебон-роуд, где всегда ругались извозчики, не пропускавшие друг друга на перекрестке. Но тут царила тишина. Выезд с Бейкер-стрит перекрывала арка с надписью готическим шрифтом по-латыни

TERTIUM NON DATUR,

что означало «Третьего не дано». За аркой зияло пустое пространство, но как только Фагот прошёл под ней, Холмса и Ватсона словно придавило преогромнейшим зданием с помпезным входом и дверями из изумительных венецианских зеркал.

– Последнее, что вы видите, когда заходите в казино, – сказал Фагот, – вы сами в зеркалах. Это наш ответ тем вралям, которые плетут чушь про нечистую силу, которая будто бы за шкирку тащит их сюда и страшно мухлюет в игре. Казино – вы сами, господа! Казино играет по Правилам, а мухлюют в нём только игроки. Но это заканчивается для них очень быстро и печально.

– Ничего особенного, господа, – продолжал Фагот. – Весь первый этаж отведен под азартные игры, на остальных этажах зона развлечений. Кто хочет напоследок повеселиться, тот веселится до последней минуты.

– А где же тут место для рыцарских турниров? – поинтересовался Ватсон.

– Тут сколько угодно места для чего угодно, – ухмыльнулся Фагот, – когда понадобится, сами увидите, господа.

– И впрямь, ничего особенного, – резюмировал Холмс, завершая обход владений Фагота. – Обычное Монте-Карло. Мне довелось сделать там несколько ставок в рулетку, когда скитался по Европе после схватки с Мориарти у Рейхенбахского водопада.

– Удача была с вами, мистер Холмс?

– Со мной, потому что я вовремя ушел, проиграв только то, что мог себе позволить.

– Сегодня вы в безопасности, господа, – сказал Фагот. – Все ставки за счет заведения. Пробуйте всё, что угодно! Вам предстоит только одно испытание – решить, в какую игру вы будете готовы сыграть по-настоящему.

Дома Холмс и Ватсон обменялись впечатлениями.

– Я ни разу не выиграл! – возмущался Холмс. – Полсотни игр с абсолютными проигрышами! Я десять раз подряд поставил на рулетке чёт – десять раз выпал нечёт. На одиннадцатый раз я изменил ставку – тотчас вылез чёт! Это не казино – это гроб с музыкой.

– Абсолютно согласен, – развел руками Холмс. – Мои полсотни игр имели тот же исход. Это действительно не казино! Неудивительно, что в нём никто не выиграл за последние двадцать пять веков.

– Но вы же поверили Фаготу, что игра будет честной! Где вы видите честную игру, Холмс? В любом нормальном казино у игрока есть шанс на победу, а здесь? Мы с вами сделали сто попыток и получили сто проигрышей! Какой смысл состязаться, когда всё предрешено?

– Мне кажется, друг мой, мы снова не понимаем происходящего, – сказал Холмс, – и думаем по старинке. Фагот сказал, что их казино – это игроки. Что́ если это не метафора, а констатация факта? Тогда ваше казино, Ватсон, это вы сами, а моё казино – это я сам. Чтобы победить в состязании, мы должны победить самих себя.

– Как вы это себе представляет, Холмс?

– Пока не знаю. Очень и очень предположительно: наш тотальный проигрыш в казино означает, что мы мертвы. Иными словами, жребий смерти, который нам выпал, пребывает в силе, поэтому все ставки биты. Как победил Пифагор? В его победе – ключ к тайне казино Воланда.

– Пифагор засадил Азазелле в глаз и одолел! Для этого нужно быть невероятно мощным и быстрым – быстрее демона смерти. При всём уважении к вашим боксерским талантам, Холмс, думаю, что до Пифагора вам далеко, а мне ещё дальше.

– Там был ещё момент: Азазелло пропустил удар, потому что никто никогда не видел ничего подобного! Пифагор превзошел всех бойцов и самого себя, исполнив этот удар. Он внутренне обновился – «Сим победиши!» Новый жребий, жребий жизни, даётся за демонстрацию творческой силы, способной раскрыться в новой жизни. Формально к жизни возвращается тот же самый Пифагор, но с прибавкой его гениального озарения. Свита Воланда играет по Правилам, где ещё нет учётной записи подобного свершения, поэтому Азазелло был не готов. Вот за этот момент, дорогой Ватсон, нужно цепляться, чтобы спастись! Ничего другого мне в голову не приходит.

– Звучит красиво, Холмс, но что мы в состоянии предложить такого, чего бы Воланд никогда не видел? Мы даже не представляем громадности его колоссального и феноменального опыта! Что́ бы мы ни придумывали, ответ будет один: «Ничто не ново под луной. Это мы видели ещё при царе Навуходоносоре!»

И настал день седьмой.

И никакого шанса в запасе у них уже не было. Последний шанс Ватсона и Холмса имел вид кольта образца 1873 года, с цельнометаллическим патроном и пулей 45‑го калибра. Фагот раскрыл ладони, и тяжелый шестизарядный револьвер упал ему в руки прямо из пустоты.

– Смотрите, мистер Холмс, – сказал Фагот бесстрастным голосом рефери, – смотрите, тот ли это экземпляр, который вы заказывали?

– Да, он самый. На рукояти есть гравировка «Старшему инспектору Лестрейду от Скотланд-Ярда». Это почётное оружие, которого коллега Лестрейд был удостоен в ознаменование его выдающихся заслуг на двадцатилетие безупречной службы. Потом он передал его в музей Скотланд-Ярда, где тот был выставлен в витрине с приложением фотографии владельца. Я видел этот экземпляр своими глазами в музее пятнадцать лет назад. Вижу, что с тех пор никто к нему не прикасался.

– Как это можно видеть? – поинтересовался Бегемот, сидевший напротив Холмса за столиком под красной, как кровь, скатёркой.

– Курок стоит на боевом взводе! Меня очень удивило, когда я рассмотрел этот пистолет в музейной витрине, положение его курка. Курок не был спущен, как это делается всегда, он оставался во взведённом положении, поэтому любое неосторожное прикосновение могло повлечь за собой выстрел. Когда я сказал об этом музейному работнику, тот отмахнулся, сказав, что витрина под замком, к экспонатам никто не прикасается.