– Вы попросите её пить чай с вашим солёным мёдом, Холмс?
– Непременно! Герцогиня будет рада удружить мне в таком пустячном вопросе, я в этом ни секунды не сомневаюсь. Все её гости будут пить пятичасовой чай с моим мёдом и выслушивать её дифирамбы новому необычному лакомству. Через две недели на мою пасеку станут приезжать экипажи с вензелями аристократов на дверцах и забирать мед бочонками. Потом потянутся повозки попроще, наконец, слетятся выжиги-перекупщики, которым я не намерен уступить ни пенса от своей справедливой цены. Герцогиня, вот увидите, поднимет медовую волну не хуже архиепископа! Но я, поверьте, не сижу сложа руки и не уповаю на чужие милости. Знаете, в чём особенность пчелиного воска с моей пасеки?
– Воска? Вы спрашиваете меня о воске? Ха-ха!
– Обычный воск имеет желтоватый или кремовый оттенок, Ватсон, но может быть и коричневатым. Мой воск сияет белизной благодаря все той же морской соли.
– И что с того?
– В паре кварталов от нас, на Марилебон-роуд, расположен музей восковых фигур мадам Тюссо. Я показал им свой воск – они законтрактовали сразу весь объём текущего и будущего наличия моего воска на пять лет вперёд с правом продления договора ещё на пять лет по цене, которую я им назвал, ни секунды не торгуясь! И потирали при этом руки от удовольствия. Потому что мой белый воск идеально подходит для лепки восковых фигур, особенно лиц из высшего европейского общества. Они сравнивали его с каррарским мрамором! Обычный воск им приходится обесцвечивать путем химической переработки, при этом качество воска сильно падает. Мой воск для них настоящая находка! Они создают сеть филиалов своего музея в европейских столицах и остро нуждаются в производственном материале. Посмотрите, дорогой Ватсон, у меня уже выросли за плечами пчелиные крылья, чтобы я мог воспарить? Простите, что я расхвастался, но с кем же мне ещё поделиться хорошими вестями, как не с вами, друг мой?
Не успел Ватсон ответить, как с улицы в окно постучали каким-то мерзким костяным стуком. Поскольку окно находилось на втором этаже, дотянуться до него с тротуара было без лестницы невозможно. Друзья, как по команде, удивлённо повернули головы и удивились ещё больше. Большая чёрная птица стучала клювом по стеклу, усевшись на карниз. Стук был настолько мощным, что напоминал битьё молотком по камню мостильщиками улиц. Стекло только что чудом не разлеталось вдребезги.
– Это же ворон! – воскликнул Холмс. – Какого чёрта он приперся? Миссис Хадсон устроила кормушку для птиц? Ничего не понимаю. Смотрите, Ватсон, он совершенно не пугается меня! Неужели это ручной ворон, улетевший из хозяйской клетки?
Ватсон подошел к окну и вгляделся.
– Он точно не дикий, – сказал доктор. – Посмотрите, у птицы на лапке какая-то ленточка. А на ленте какие-то знаки… Быть может, это птица из зоопарка? Сбежала из вольеры?
– Сейчас узнаем, – сказал Холмс и поднял оконную раму, мешавшую ему рассмотреть детали. – Прошу, мистер ворон!
– Вы с ума сошли, Холмс! – нервно вскрикнул Ватсон. – Ворон, влетевший в дом, приносит смерть!
– Джон, успокойтесь, дорогой, – миролюбиво сказал Шерлок. – Не поддавайтесь суевериям! На ленте написано Хугин. Наверное, это имя ворона или его хозяина.
До этого момента птица хранила молчание, важно и гордо, с видом лорда на похоронах, выступая по подоконнику. Как только прозвучало Хугин, ворон распахнул клюв и принялся истошно каркать, чем привел Ватсона в ещё большее замешательство.
– От него веет стужей смерти, – сказал бравый доктор. – А Хугин, если я не ошибаюсь, имя вещего ворона, который служил скандинавскому богу Одину.
– Тогда всё ясно, – сказал Холмс. – Этот ворон живет в Тауэре! Королевская птица! Она занесена в крепостную ведомость, как гарнизонный солдат, под собственным именем. Вот откуда ленточка на ноге! Её кормят каждый день за счет казны, как и других её собратьев, мясом и кровью, чтобы они оставались в Лондоне как залог благополучия империи! Опять суеверие, Ватсон! Только теперь в ранге государственной традиции. В Вестминстере считают, если в Тауэре останется меньше шести воронов, Британская империя погибнет. Поэтому птицам подрезают маховые перья, чтобы не могли улететь, но наш герой долетел до Бейкер-стрит и выглядит очень браво. Представляете, Ватсон, сколь глупы наши враги? Они бессчётное множество раз воевали с англичанами и несли страшные потери в этих войнах, тогда как прикончить нас может кто угодно и когда угодно. Для этого довольно похитить из Тауэра несколько чёрных птиц или же отравить их, главное, чтобы их осталось меньше полудюжины. После этого от величайшей мировой империи, над которой никогда не заходит солнце, останутся одни руины!
– Nevermore![3] – хриплым простуженным басом каркнул Хугин, словно отвечая Холмсу.
От неожиданности приятели опешили.
– Это, часом, не мой братец Майкрофт в обличье ворона? – пошутил Холмс, приходя в себя. – С него станется.
– Вы правы, Холмс, это ворон из Тауэра. Теперь я в этом не сомневаюсь. Эти птицы не хуже попугаев могут копировать человеческую речь, когда слышат её постоянно. Но я не люблю ни Тауэр, где витают тени палачей и их казнённых жертв, ни тем более его воронов, поскольку насмотрелся на этих тварей в Афганистане и знаю, на что они способны. Со мной в госпитале в Пешаваре лежал изрубленный саблей офицер, который потерял ещё и глаз. Этот глаз вместе с веком ему выклевал ворон, когда бедняга валялся на поле боя, истекая кровью. У него были кровавые струпья на ладонях, которыми он защищал от страшной птицы свой последний глаз, а ворон клевал и клевал. Офицера спасли подоспевшие санитары. Вороны не ждут смерти раненого, а рвут его плоть, пока она ещё жива и наполнена горячей кровью. Когда в июле 1880 года мой полк был разбит афганцами в злополучной битве при Мейванде, мы потеряли убитыми половину личного состава и ранеными ещё треть. В том числе мне прострелили плечо и задели подключичную артерию, так что я чудом не скончался от потери крови. Зайди пуля на миллиметр ниже, она бы разорвала сосуд надвое, и всё… При этом на каждого погибшего англичанина приходилось три-четыре убитых афганца, так что на поле боя совокупно валялось порядка десяти тысяч трупов и несколько тысяч раненых, а также тысяч пять убитых лошадей. Целые горы мяса! А над полем битвы крутилась туча стервятников, застилавшая небо, начиная с огромных белоголовых грифов и кончая пустынными воронами. Они не ждали, пока стихнут последние выстрелы, а спускались и приступали к пиршеству там, где видели верную поживу. Я тоже стал бы их добычей, когда бы не преданность и мужество моего ординарца Мюррея, который перекинул меня через спину вьючной лошади и ухитрился благополучно доставить в расположение английских частей. А тамошние вороны настолько умны, что всегда следуют за армейской колонной, стоит только ей выступить из военного лагеря. Они знают, что пожива будет, и могут неделями сопровождать войска в ожидании боя, который для них всегда как приглашение на обед в королевском дворце. Вот почему я вздрагиваю от отвращения, когда вижу этих падальщиков в Лондоне и где угодно. И от Хугина нам не приходится ждать ничего хорошего. Давайте, Холмс, прогоним эту тварь!
– Nevermore! – злобно каркнул Хугин, словно отвечая Ватсону.
– Он безобиден, – сказал Холмс. – Общее правило таково: чем страннее случай, тем меньше в нём оказывается таинственного, а логика, как сказал один умник, – это меч, которым мы поражаем древние суеверия. Логика подсказывает мне, что старина Хугин ждёт от нас подачки, как он привык получать в Тауэре от зевак.
– Nevermore! – каркнул Хугин.
– Вот заладил! Ватсон, если вас не затруднит, спуститесь к миссис Хадсон на кухню и попросите что-нибудь подходящее для этого джентльмена. Наш пудинг его точно не интересует, иначе бы он давно принял участие в нашей трапезе.
Но Хугин не стал дожидаться угощенья, а больно клюнул Холмса в средний палец и улетел, не прощаясь, чисто по-английски.
