Для Ивана время замедлилось, внутри его головы в этот момент как будто что-то проснулось, некое другое сознание, слившееся с сознанием программиста, и он увидел.

Для него огонь представлял собой некий жгут из огромного количества красно-желтых проводов, будто бы припаянных серебряными концами к брюкам. Иван потянулся рукой к проводам и замер, из кончиков пальцев свисали тоненькие светящиеся нити-щупальца. Щупальца удлинились по невысказанному желанию и впились в место спайки, охватив всю площадь. Иван дернул руку, провода оторвались от штанины, укоротились, но потом начали подпитываться от щупалец, разрослись, утолщились и исчезли в тот же миг, как Иван потерял сознание.

Разбитый от жесткой усталости, раскровенив руки в осколках лампы, он выполз из подпола через пять часов, добрался до кровати и окончательно отрубился до утра следующего дня.

Петух опять усердно кукарекал, оповещая округу о том, что солнце проснулось и нечего отлеживать бока, надо дела делать. Иван открыл глаза и уставился на белую в кровавых разводах подушку. Мозг мгновенно встряхнуло и воспоминания о вчерашнем происшествии вспыхнули, заставили Ивана подскочить на ноги.

Постель оказалась вымазанной его собственной кровью, как, впрочем, и физиономия. Ради успокоения нервов, он содрал простыню и наволочку, забросил в корзину для белья, отмылся от засохшей крови, обработал йодом порезы на руках, заварил чай – все это на автомате, погрузив мозг в режим тишины.

Остановив рутинными занятиями дрожь в коленях, Иван сел за стол, отхлебнул сладкого чая и попробовал посмотреть своим вторым зрением на окружающий мир, от резкого контраста ударило по глазам и отдалось в лобные доли огнем, он зажмурился, но при этом пропал только обычный вид комнаты, а вот другое зрение не выключилось и он мог видеть, как прозрачные кремовые нитки, воткнутые в красноватую плоскость, бомбардируют ее, вызывая мелкие темные вкрапления, которые тут же рассасываются плоскостью. Свет из окна – догадался Иван, завороженно наблюдая с все еще закрытыми глазами за световой чехардой.

Обратил внимание на кружку с горячим чаем, причем саму кружку видно было как некое хаотичное черно-белое мельтешение, когда по телевизору проходит отсутствие сигнала, а внутри бурлила вихрями киселеобразная красноватая тьма. Открыл глаза, снова ударило по мозгам, зато совмещение картинки обычного зрения и нового позволило не заблудиться в том хаосе линий, проводов, киселей и прочем непотребстве.

Было донельзя интересно изучить мир по-новому, найти закономерности и связи между явлениями природы и его новым восприятием. Вспомнив, произошедшее в подвале, Иван стал изучать и свои щупальца, а потом по наитию засунул их в кружку, сначала осторожно лаская поверхность киселя-воды, не обожгло. Мысленно погрузил их чуть глубже. Щупальца подчинились. А потом он попробовал вытянуть вихри из киселя, те послушно начали подползать к щупальцам, втягиваясь в них, а потом куда-то под ногти. За считанные мгновения вихри кончились, в черном киселе больше не было никакого движения. Немного сфокусировавшись, исследователь непознанного обнаружил, что чай в кружке остыл до состояния льда.

– Так, и чего ж это новый наливать что ли, не пойдет!.. – высказал вслух недовольство Иван и попробовал вернуть все взад.

Погрузил щупальца, начал мысленно раскручивать кисель, разгоняя вихри, рука чуть похолодела.

– Ну ехарный бабай!!! – в сердцах воскликнул горе-экспериментатор, взирая на пустую парующую кружку с темными от чая стенками. Пришлось все же поднимать зад со стула и идти за свежим кипятком. Продираясь через серый разреженный туман воздуха, Иван решил, что хорошего понемногу. Отключил второе зрение, все стало обычно, привычно и серо, зато голова потихоньку переставала болеть, а внутренний кипятильник, засевший в мозгу как будто бы отключился.

Учитывая, что Иван пролежал в отключке целые сутки, его организм начал требовать, чего бы поесть. Квакающий желудок сообщил о своем недовольстве, и его хозяину пришлось на скорую руку сварганить себе и бутербродный перекус и жареной картошки на завтрак.

Плотно позавтракав, Иван решил отправиться к Лукерье Ильиничне, бабуле, у которой он, собственно, и арендовал уже второй год дом – следовало договориться об отсрочке оплаты, все же форс-мажор кругом сплошной.

Натянув джинсы, кеды и серую ветровку, он отправился в путь. Лукерья Ильинична Поляшева, не смотря на свой настолько почтенный возраст, что помнила Россию без вечного президента и даже застала генеральных секретарей, была бабка бойкая, деловитая, с острым цепким умом. За свою долгую жизнь чем она только не занималась, многие годы посвятила торговле и челночным забегам, обеспечив себе старость независимую от подачек государства.

Квартира Поляшевой располагалась достаточно удаленно и на путь только в одну сторону Короткову пришлось потратить три с половой часа. Успев за это время проголодаться, Иван надеялся на теплый прием и перекус для любимого арендатора. По пути он регулярно включал зрение, разглядывая по-новому показывающий себя мир, отчего голова начала гудеть. Так же, как и ноги от долгого пути, потому и хотелось поскорее плюхнуться на мягкое в сатиновой обивке креслице и немного отдохнуть.

Домофон, естественно, не работал, Иван постучал в дверь и она, открывающаяся на советский манер внутрь помещения, вроде как, чтоб выбивать проще было при поимке «врагов» советского народа, собственно, и открылась. Это было странно и беспокойно.

Лукерью Ильиничну он нашел мертвой на кухне, связанную по рукам и ногам, руки за спиной. В луже крови и с ножом в груди, еще и притянутым за гарду проволокой к телу. Стеклянные глаза смотрели в потолок, на неестественно засушенном лице застыла бесконечная мука.

– Бл..ть! – только и смог выговорить Иван. Внутри все похолодело и проняла дрожь. Жутко видеть знакомого человека, пусть и чужого, но симпатичного тебе в таком виде. Человека, которого ты воспринимал частью своего мира, с которым мог и за жизнь поговорить, узнать другой взгляд на привычные вещи, самому послушать что-нибудь интересное из жизни. Жизни, которая теперь закончилась, да еще и так…

Уже автоматически перейдя на второе зрение, он увидел в районе макушки покойницы легкое свечение. Стараясь не наступить в кровь и вообще ничего не задеть, Иван подошел ближе к голове и коснулся щупами свечения. Перед глазами понеслись вскачь хаотичные образы.

Вот он маленькая девочка на качелях, а большой бородатый дядька, отец, которого боишься, но и любишь, раскачивает тебя сильнее и сильнее. Видно только ножки в сандаликах, песок, ель, небо, ель, снова песок. Радостно. Счастье.

Я в ученическом платье с белым фартуком за партой. Сашка Сизов, гад, дергает за косичку, хватаю учебник по физике и с разворота ему по безмозглой красивой башке.

Вечер другого дня, после школы, Сизов проводил меня до подъезда, целуемся с ним, какой же он все-таки дурак, но я кажется его люблю…

Берег реки, закат, кругом никого, мы сидим обнявшись, он рассказывает, как мы поступим в техникум, потом он отслужит, а я буду ждать, а потом поедем работать, куда-нибудь в Иркутск, рядом с Байкалом, или в Ленинград, где белые ночи, мы целуемся и первый раз начинаем неумело заниматься любовью – «Твою же ш мать, это меня что, трахают…» – мелькнула чужая мысль…

Я провожаю его в армию, он сжимает в руке белый платок с вышивкой «Луша + Саша» в сердце, а вот я стою на пороге его дома, мать его плачет, в руках белый листок, похороны…

Вереницей полетели года, учеба, работа, краткие романы, где ничего не запоминалось так ярко, как в девичестве, потом развал Союза, новые возможности и опасности, игра на выживание, работа и только работа, больше ничего захватывающего, усталость и старость приходят постепенно, продажа бизнеса, переход в класс рантье…

Вот передо мной парень, хоть и волосатый, до чего же на Сашку похож, аж сердце защемило – «Блин, это же я…» – слезы наворачиваются, но это так приятно, сдам ему квартиру в любом случае.