Вдруг Осока поняла и пуще прежнего раскраснелась. Хотела найти общий язык? С чего бы это? Или то опять было одно из Солнцеславиных внезапных желаний?
— Эт-то называется фейерверки?
— Ага, из Империи Лонг. Тебе ли не знать, чудесница? — ехидно отозвалась та.
Осока потупилась. И вправду.
— Я бы хотела… чтобы Златоуст сделал для меня что-то подобное, — буркнула Осока, сама до конца не понимая зачем.
— Ну вот! Можешь же, когда хочешь! — подтолкнула ее плечиком Солнцеслава и рассмеялась заливисто и приятно, точно соловей-птица.
Может быть, им и удастся друг друга понять… хотя бы немножко.
Но разговор их прервали: внезапно послышался тихий, едва слышный шелест, и на самый край крыльца приземлилась птицелюдка. Перья ее были белы, а кожа слегка смугла. Пушистые пышные перья скрывали все тело, оставив лишь кроткий лик. Бесшумно она опустилась по левую руку от Осоки и согнулась в изящном поклоне, расправив крылья. Тогда-то Осока и заметила: одно из крыльев птицы было подозрительно неестественным и гладким, похожим больше на устройство для полетов Солнцеславы.
— Доброго вечера, Карунава. Я рада, что ты наконец пришла, — с улыбкой, но хмуро поприветствовала ее Манаса.
— Приветствую, мама.
[1] Сереборинник — шиповник, родственник розы. В данном случае под красным сереборинником имеется в виду дикая роза.
Глава двенадцатая. Об огнях в дожде
Пока они с Баженой парили над деревьями, Златоуст, как мог, старался приглядываться к окружающему. Правда, то давалось ему плохо: после долгой и упорной работы с берестами в Высшей Школе Торгового Дела зрение его подпортилось изрядно, не видел он дальше десятка хвостов. Но, на самом деле, даже если бы мог, он бы дальше сочно-зеленых крон не увидел бы, уж больно густа была листва на верхушках.
Любопытно, сколько всего можно за этими верхушками скрыть? Наверняка там побольше места, чем кажется. Златоусту, конечно, того было не понять. Он, хоть и не объезжал Берское Царство целиком, за все уроки землезнания усвоил, что страна, где ему «посчастливилось» родиться, была много больше прочих, уступая разве что Эллиадии, объединенной в стародавние времена с соседом-Дейлендом. Острова Уса же, хоть на первый взгляд и казались крохотными, становились гораздо больше, стоило окунуться глубже.
Но не все острова полнились высокими дубами. Крупная часть их земель плавно перетекала из высоких поднебесных гигантов в скромные деревца, где местные птицелюди, порхая с места на место, собирали фрукты. Златоуст много знал о фруктах, все-таки учился работе на таможне, путников задерживать. По большей части, беры-то и слова такого не знали, как фрукты. А Златоуст, наслышанный о них, все хотел попробовать: наверняка они слаще каких-то там яблок.
— Приземляемся! — перекрикивая ветер, приказал их сопровождающий.
Пришлось Златоусту попотеть, перекладывая крылья, как их бегло обучил Нидахасай. Ох уж этот скрытный бескрылый птиц! Еще с разговора Осоки все стало ясно, как белый день: его тут держат за козла отпущения и дурачка, но он-то гораздо умнее, и оттого опаснее. Только вот что такого он сумел натворить? Такого, что его обзывают сумасшедшим, и велят держаться подальше. Возникал соблазн спросить, но пустят ли?
Кое-как спарировав на землю, Златоуст сложил крылья и, оступившись, все же остался на ногах. Ну и марова махина! Одно неверное движение — и ты летишь в пропасть. Бажена была права: кандалы для полетов, не иначе.
— Здесь мы вас, пожалуй, оставим, — неожиданно отозвался птицелюд, что их сюда провожал.
— Пос-стойте, вы за нами не… — Златоуст вовремя прикусил язык, — не приглядите?
— А зачем? Мы вам доверяем. К тому же за помощью вы можете обратиться к слугам Раджальяге, которым поручено держать опеку над этим местом.
— Ах, точно, — опомнился Златоуст. — Спасибо…
— Не за что. Возвращайтесь на ужин, — приветливо улыбнулся провожатый и вспорхнул.
Через мгновение его и след простыл. Златоуст обернулся к Бажене, та внимательно оглядывала свои дрожавшие ноги.
— Не нравится летать, да? — грустно усмехнулся он.
— Еще как! Хуже, чем плыть на корабле, кикимора подери этих крылатых…
— Не выражайся, Бажена. Мы о них слишком мало знаем, чтобы делать такие выводы.
Двинулся Златоуст вперед, попутно оглядываясь. Его внимание привлекали то деревянные домишки, утопавшие в сухой растительности, то птицелюди с полупустыми корзинками в руках и даже на головах.
— А не сам ли тут ходишь такой подозрительный, а? — догнала его Бажена, раздраженно дергая рукой в ремнях.
— Просто… предчувствие плохое. Отвратное, если сказать точно, — пробормотал себе под нос Златоуст, но продолжать не стал.
Под ногой его что-то хрустнуло. Опустив голову, заметил он широкий сухой лист. Подняв голову вновь, Златоуст вскинул взор к деревьям. Листы как будто выпадали… И это было бы обыкновенным, если бы на Островах Уса хоть когда-нибудь наступала зима.
— Злат… Это она! Злат! — дернувшая за рукав Бажена пробудила Златоуста от задумчивости.
Обернулся Златоуст и одним лишь глазом успел углядеть малышку, выглядывавшую из-за угла, таращившуюся так, что ему поплохело. О, это отнюдь не детский взор…
— Судари избранники! Добро пожаловать! — послышался радостный оклик, и Златоуст обернулся.
— Ох… Да, приветствую, — отозвался он, обратив взор на подбиравшегося к ним слугу Раджальяге в коричневом доспехе.
Покосившись на тот угол вновь, Златоуст уже не заметил никакой птички. Будто привиделась…
— До меня дошел приказ Шактии о том, что вас нужно проводить в темницы, — доложил птицелюд с неизменной улыбкой. — Смело начинать знакомство с нашим миром с этой стороны!
— Разве это не повседневная часть жизни воина при государе? — переспросил Златоуст, но останавливать слугу Раджальяге не стал, а покорно поплелся за ним.
Бажена же осталась на месте. Она все поглядывала на тот угол. Да и после упоминания темниц ее ладони невольно сжались в кулаки. Златоуст уже ничего с этим не смог поделать, кроме как сказать:
— Моя подруга довольно… чувствительна. Ей очень не нравятся темницы и все, что их может касаться.
— Понимаю. У самого перья встают, когда приводят очередного!
Очередного? Проходя следом в небольшую хижинку, Златоуст уже не был так уверен в своих намерениях.
Вниз не вело ни обычных, ни веревочных лестниц: просто дыра. Крупная, чтобы выпорхнуть было легче, видимо. Ее решетчатые двери отворялись двумя стражами. Дальше же зияла темная пустота.
Златоуст потоптался на месте, засомневался. Даже ему, зверолюду, лезть под землю совсем не хотелось, так как же себя чувствуют заключенные там птицы?
В любом случае, сам на это напросился, придется расхлебывать. Златоуст осторожно присел на край и соскочил в него вниз, не представляя, насколько глубокими были темницы. Но, к своему удивлению, Златоуст пролетел всего мгновение и оказался внутри. За ним спрыгнул и провожатый, створки за ними закрылись.
Златоуст почувствовал себя… одиноко и напуганно. Давно он себя так не чувствовал. По коже проходились мурашки, уносилась гордость, годами взращенная. Даже осколок, и тот — похолодел. Златоуст приложил к нему руку и ощутил, как силы покидают его.
— О, я ощущаю в тебе магию, — голос провожатого отозвался по стенам эхом.
— Магию? — взволновался Златоуст и сшепелявил: — Чудеша?
— Ну да. Я не прав?
— Ты тоже… ну, из этих? — плохо разбираясь в званиях, Златоуст решил не ошибаться.
— Да нет. Просто мы, ну, научились управлять силами внутри, — тот явно не знал, как выразиться. — У нас у всех они открыты, как рваные раны. Только мы не позволяем крови пролиться наружу. Понимаете, о чем я?
— Н-наверное…
— Ладно, вы, зверолюди, скоро до всего дойдете. Всему свое время, как говорится, — пробурчал он. — Давай, проведу тебя уже к ней, и мы наконец взмоем отсюда.
— В смысле вылетим?
— Я плохо разбираю ваше наречие, не слуга Анущасаке все-таки.
