Повеяло мягким ветром, и Осока заметила, что светило за окном к вечеру клонилось, погрузив небеса в розово-рыжую дымку. Свет солнца приятно ласкал кожу, и Осока на мгновение даже приостановилась, прищурив глаза. И вправду, Ирий, сад Матушкин…

— Добрый вечер, покровительница Манаса! — громко воскликнув, поклонилась в пол Солнцеслава, метнув раздраженный взор в сторону Осоки.

Сперва появилось желание воспротивиться, но гордость Болотной Ведьмы поубавилась, когда та увидела, что все им кланялись в ответ. Нехотя Осока тоже согнулась в легком, неказистом поклоне. Впрочем, она и не знала, как правильно кланяться, так что невелика разница.

— Добрый вечер и вам, Солнцеслава Соловьиное Сердце и Осока Болотная Ведьма, — отвечала Манаса ровным голосом.

Она единственная сидела на возвышающейся жердочке, нахохлившись и мягко улыбаясь. Остальные же до ее приветствия сохраняли серьезный вид, но быстро заулыбались и издали две ровные трели, стоило покровительнице подать голос.

— Присаживайтесь, вас ждет сегодня теплый чай, завершающий обряд, — произнесла она, наклоняясь к высокой чаше и отпивая из нее короткими маленькими глотками.

Раздумывая, как бы не показать удивление этой дикостью, Осока прошмыгнула следом за Солнцеславой и опустилась рядом с ней.

— К слову, что за такой чудесный обряд вы сотворили? Мое тело чувствует себя поистине сказочно! — восхитилась Солнцеслава, изящно усаживаясь в гнездо, закинув ногу на ногу и приподняв хвост.

— Мы испытываем радость от твоей радости, — вежливо кивнула Сова, принимая похвалу. — Наши бани — наша гордость. Они служат для освобождения тела от земных оков, дабы чувствовать себя на небесах так, как полагается себя здесь чувствовать.

— То есть легко и свободно, как в полете? — засверкали глаза Солнцеславы.

— Совершенно верно. Мы счастливы твоему пониманию, — одарила ее улыбающимся взором Манаса.

За ней повторили и другие: закурлыкали-заулюлюкали. Слыхивала Осока о языке, что походит на птичье пение… Честно говоря, она бы согласилась с бабулей в том, что выглядело это странно, но оттого не менее любопытно и диковинно.

Осока поосторожничала, прежде чем отпивать глоток чая, что ей поднесли по воздуху. Но стоило взору желтоглазой Манасы опуститься на нее, как она ощутила давление. Скрыться, видно, не получится… Осока, стараясь не смотреть на покровительницу в ответ, едва заметно вдохнула запах и, не почувствовав едкого смрада ядовитого, одними губами прикоснулась к густому мутному чаю. И едва не выдала своего удивления: вкус сладко-острый, мягко-пряный поразил ее. Не думала она, что возможно так смешать сгущенное молоко и корицу, таких разных, но, как оказалось, идущих точно под руку.

— Невероятно! — вскрикнула Солнцеслава, отчего Осока едва не выронила чашку. — Что-то поистине необыкновенное! Твой народ просто удивителен, покровительница Манаса!

— Не стоит, Солнцеслава. Тебе еще предстоит познать настоящие чудеса, — отозвалась та, мимолетно поглядывая на Осоку. — Как раз о них мне и хотелось поговорить за нашим мирным разговором. Вы не против отвлечься от спокойного молчания?

— О, в тишине наше время наверняка проходило бы зря! Надо же побольше узнать, побольше изучить, пока есть возможность.

— Я понимаю твои желания, но твоя спутница… остается безучастной. И я предлагаю присоединиться.

Не ожидала Осока, что на нее обратятся все взоры. Ей упорно не хотелось вступать в разговор, но ее принуждали, причем по совершенно понятной причине: хотели выудить из нее все тайное-сокровенное. Что ж, пусть! Она держала язык за зубами все это время и не собиралась прекращать.

— Я внимательно слушаю, покровительница Манаса. И пока мне добавить нечего, — произнесла осока, отпив завершающий ее слова глоток.

— Я знаю одну, что отличилась подобным тихим нравом. Надеюсь, твой молчание говорит не о разрушительной хитрости, а о бесконечной мудрости, коей она тоже отличалась, — нахмурилась Сова, ее лицо потеряло всякую радость.

— Если бы я задумывала совершать ошибку, то это была бы исключительно моя собственная ошибка, покровительница, — поставила точку Осока.

Старалась она собой гордиться, но в глубине души поедал ее прожорливый страх. Сердце билось отчаянно. В памяти возникло лицо Златоуста… Осока поставила кружку на место. Нет! Она и сама сможет сдержаться, не прячась за его спиной каждый раз, когда ее оскорбляют. До этого же как-то жила!

Только к прошлому… вовсе не хотелось возвращаться.

— Так тому и быть, Осока Болотная Ведьма, — миролюбивая улыбка вновь появилась на губах Совы. — Я рада, что мы нашли общий язык.

— Не подумайте! Осока просто бывает немножко… строптивой, если позволите так выразиться, — хихикнула Солнцеслава, а сама под столом толкнула Осоку так, что та покачнулась и едва не упала. С чего это она ею понукает?! — Но не волнуйтесь, Осока не желает вам зла.

Хоть Солнцеслава и улыбалась, ее бровь едва заметно дергалась.

— Я понимаю. Мы тоже не желаем ей зла, она наверняка это понимает.

осока готова была взорваться, ей даже показалось, что она краснеет. Решили вдвоем над ней поиздеваться! Будь ее воля, она бы отсюда в первое же мгновение сбежала! Но она-то понимает, что один неверный шаг — и крах всему. А на плечах Осоки была не только ее судьба, к сожалению.

— Приступим к делу, — оборвала Манаса. Осока ее мысленно поблагодарила. — Мы хотели бы приобщить вас к нашим обрядовым танцам и пригласить выступать с нами.

— Я с превеликим удовольствием присоединюсь! — положила руку на грудь Солнцеслава. — Но за Осоку поручиться не могу, поскольку она не танцовщица, а ведьма.

— О, не волнуйтесь. И для ведьмы-заклинательницы у нас есть обряд.

Осока уже не удивлялась их всезнанию. Было лишь любопытно, как за ней умудрились так незаметно следить?

— Весь ваш образ жизни… Он настолько сложен, я боюсь, хватит ли нам, — Солнцеслава метнула взор на Осоку, — умений и сил постичь ваше искусство.

— Терпение и удовольствие — единственное, что вам понадобится. А результат… Я уверена, вы запомните его навсегда.

Вдруг Осока заслышала вдалеке хлопанье крыльев. Где-то внизу, совсем далеко отсюда… Осока схватилась за край седалища-гнезда.

— Пройдите с нами. Мы покажем вам, чему сможем научить вас, — оборачиваясь на жердочке, Сова обратила крыло в небеса, где срывалось крыльцо и начиналась бесконечная высь.

Из-под низов парящего острова выпорхнули птицы с крылами разноцветными, яркими. Солнцеслава сорвалась с места и свесилась, ухватившись столб. За ней подскочила Осока и, едва притянув за плечо, сама засмотрелась на выскочившие радужные точки. Солнцеслава, словно не заметив, уставилась на представление.

Плясали в воздухе птицелюди, красками и оттенками поражая, порошками и цветными лентами небесную голубизну разукрашивая. Свистели их крыла меж собой, выполняли петли и извороты, сплетались и расплетались, выводя рисунки витиеватые в воздухе: то округлые буквы, то лепестки цветочные, то светило небесное.

Когда солнце село, они и вовсе принялись взрывами яркими поражать воображение: то тут, то там они гремели, как гром и молния, сперва пугая громкими звуками, но потом восхищая. И впрямь… настоящие чудеса. Осока затаила дыхание, ощущая, как капельки воды оплетают танцоров и танцовщиц, как между ними зарождается и тотчас умирает тепло разноцветных огней. Ни когда летела, ни когда стояла на земле не ощущала Осока такой связи с небесами, полными облаков, сотканных из чистейших водяных капель.

— Любопытно, а Златоуст так может? — послышался шепоток сбоку.

Осока удивленно обернулась. Солнцеслава! Вот, улыбается она ехидно.

— С чего это ты об этом?.. — смутилась Осока, руки у сердца скрестив.

Тут же пропал задор с личика Солнцеславы.

— А, ничего! — отмахнулась она. — Черствая ты, как хлебушек.

— Нет, я просто не поняла…

— Ничего ты не понимаешь. Эх, если бы Лун с такими фейерверками ко мне прилетел… Я была бы самой счастливой во всем мире!