Бывала по молодости бабушка в Звездном Граде – или Звездном Городе, или Звездграде, или Звездограде, немало у сего места названий – да многое о нем рассказывала. Осока почти наизусть знала названия и строения улочек, ведь не именовались они улочками – а созвездиями, ведь город был построен точно так, как предки на полотне небесном выстроились[1]. Дворец княжеский, названный Неизменным, расположился точно как подарившая ему имя Неизменная звезда – неподвижная красавица южного полушария, вокруг которой крутятся ее яркие сестры и братья. Говорила бабушка: дворец, он особенный, он внутри такой же сказочный, как снаружи. И Осоке предстояло это проверить.

Прихватив покрепче лямки походной сумки, Осока поторопилась с холма вниз, на дорогу. Там – в пыли и духоте – трудились огромные тяжеловозы с набитыми всякой всячиной повозками. В жизни столько всякой всячины не видела Осока! Здесь и меха пышные, и булочки пухлые, и сундуки, звенящие – наверняка! – золотом. Мало Осока понимала во всех этих царских-барских штучках, поэтому поторопилась скрыться от подозрительных взглядов торговцев, видно, за попрошайку или – того хуже – воровку ее посчитавших.

Обогнав купеческие цепочки, вырвалась Осока вперед, где под самым заборолом продавцы-путники разбивали цветастые бархатные шатры и зазывали захожих. Корила себя Осока за любопытство, да все равно подкралась к одной из лавок с румяными яблочками в сахаре. Не успел хвостик завилять от сладостного запаха, как пришлось отступить: торговец было собрался зазвать скромную ведьму к себе, но та, помотав головой, поспешила дальше, пока в ней не узнали последовательницу своего тяжелого и нужного, но гонимого народом ремесла.

Пройдя надо рвом – с его свирепыми зубами-честиками – и у ворот оказавшись, невольно вспомнила Осока деревья, окружавшие ее с бабулей родную хижину. Стена эта и в подметки не годилась их старым добрым осинушкам!.. Или все же была выше, а Осоке не хотелось это признавать?

Засмотревшись, Осока чуть не упала, утягиваемая кметем за руку. Склянки, прицепленные к поясу, раззвенелись, а навьюченная сумка едва не оказалась на земле. Уши разгневанной Медведицы встали торчком, пока глаза не увидели крупного собрата по племени, но не по духу.

– Куда торопишься, ведьма? Уверена, что в княжеском городе тебе место, а не в чаще лесной? – то ли и впрямь сердито, то ли злобно пошучивая, спросил громадный Медведь в звенящей кольчуге со знаком солнца в звездах на грудных пластинах.

– А что, выйти нельзя? – с вызовом ответила Осока, но тут же была прищучена:

– Ты как с представителем власти разговариваешь, обор-р-рванка несчастная?! – в голосе его послышалось глухое звериное рычание. – Не знаешь, как тут водится?

– Можно было предположить, – пробурчала она, боясь, будто ее услышат, но так желавшая сейчас опалить это мерзкое рыло взрывотваром[2].

– В Звездном Граде ведьм не жалуют, поэтому вон отсюда! – пригрозил звер, но все-таки добавил, внезапно смягчившись: – Закон есть закон, так что…

– Предъяви соответствующую грамоту, – послышался голос за спиной.

Обернувшись, Осока удивленно уставилась на… на чью-то широкую грудь в расшитом золотом кафтане. Подняв голову, Осока столкнулась с гладко выбритым подбородком, затем – с тонкими, сжатыми губами, потом – с прямым гордым носом и, наконец, с приопущенными веками, из-за которых выглянули зелено-голубые глаза, точно болотце, переходящее в озерцо.

– Чего-чего? – возмутился Медведь, но незнакомый зверец перед ним не струсил и выступил навстречу, едва коснувшись плечом Осоки:

– Ох, кого только не берут теперь в дружинники!.. – Сердце пропустило удар: этот дурень что, совсем страх потерял?! – Говорю, грамоту соответствующую покажи.

Когда зверец достиг уровня Осоки, та заметила у него беспокойно ерзающий мохнатый хвост. Росомаха?

– А… А какое у тебя право дружинника допрашивать?! – замешался сперва кметь, но, впрочем, нашелся с ответом.

– Разве не царево ли указание звучало: «Всякий, кто в добропорядочности князева слуги усомнится, тот может у него попросить удостоверения, Великим князем одобренного»?

Медведь перевел дух. Подумал. Почесал голову. Осока испуганно металась взорами между зверцом и звером. Неужели Росомаха не врет? От его слов зависит, пустят ли ее вообще в Звездный Град! Не пустят – пиши пропало, ведь все Осока бросила, и ради чего?

А зверец тем временем поджимал крупные кулаки и подметал длинным хвостом грязь с дороги. Осока дивилась: какой же он непомерно высокий! Кажется таким неприступным, а внутри – точно так же боится, как и она, иначе бы не дергался с очередного движения Медведя. И если Медведь был для Осоки вполне понятным зверолюдом, то Росомахи для нее – самый загадочный народ Берского Царства. Она разве что слышала об их кровожадности и полнейшем безумии, но этот зверец опровергал все страшные слухи.

Когда Медведь вновь раздраженно рыкнул и подозвал каких-то громадин, Осока и молодой незнакомец дружно дернулись. У Росомахи было начали расти когти, как ведьма нежданно-негаданно вспомнила и вскрикнула:

– Я прибыла на княжеские соревнования! У меня есть грамота с печатью Высшей Школы Чудесных Наук! – Осока поискала рукой в кармане и достала оттуда письмо, скрепленное толстой печатью.

Впустив когти назад, зверец поколебался и вдруг приободрился:

– Ты ведь прекрасно знаешь, что задержка участников княжеских соревнований карается самими Царехранителями[3], не так ли?

Царехранителями? Личной дружиной, что испокон веков охраняет самого Царя? Такого Осока не знала, но приняла к сведению.

Дружинники позади вдруг остановили свой ход и с беспокойным «Не, друг, с этими мы связываться не собираемся» двинулись назад. Позвавший их кметь тоже было собирался уйти, но вслед услышал:

– Как говорит закон, дружинники, превысившие свои полномочия и не желающие получить последующее наказание, обязаны принести извинения несправедливо обиженным, – поставленным голосом отчеканил Росомаха.

Медведь медленно обернулся, снова глубоко рыча. Его друзья где-то позади посмеивались над ним, но опять-таки отмахивались рукой, мол, иди, исправляй, что натворил.

– Пр-р-риношу извинения, – едва сдерживаясь, прорычал звер и стремительно скрылся, видимо, не собираясь больше разбираться, даже если бы от него что и требовалось.

На том и разошлись. Осока и Росомаха побрели вперед в задумчивом молчании: первая не знала, что говорить, второй – видно, гордился успехом, вот и ступал широкими шагами. Собравшись со словами, Осока было выдавила:

– Спас…

– Тяжело было сразу подумать о грамоте? – оборвал ее зверец, недобро скрестив лапы у груди.

– Что? – вымолвила она, хлопая глазками.

Видно, это его все-таки умилило, и Росомаха смягчился:

– Эх, дурочка… Мы бы избежали всего этого разговора, если бы не…

– Это я-то дурочка?! – возмутилась вдруг Осока, несказанно того удивив. – Между прочим, моими силами в итоге ушли от этих бугаев! Не вспомни я про грамоту…

– Чего? Вообще-то если бы не я, они бы тебя в первое же мгновение вышвырнули, и не видать тебе было княжеских соревнований, как своих ушей! – возмутился зверец, изо рта показались острые клыки.

– Я бы прекрасно справилась и сама! Как видишь, я же вспомнила про грамоту рано или поздно, – последнее она добавила не без недовольного собой бурчания. – И вообще, откуда он узнал, что я ведьма?

– У тебя это на лице написано. Кто еще в Берском Царстве носит с собой сушеный папоротник на поясе?.. Это что, мертвая крыса?!

– Не твоего ума дело! – сорвав с себя противную тушку, Осока лихо закинула ее в сумку.

– К слову об этом, что понадобилось ведьме на княжеских соревнованиях? Я думал, вы там в лесу сидите, заговорами и зельями балуетесь, – передразнивая, повел длинными пальцами Росомаха.

– Ага, а еще приворотами и ядами… Нет, подожди, а как же заманивание добрых молодцев в лесную глушь и убиение младенцев?! – съязвила Осока, старательно поднимая голову, чтобы взглянуть в глаза обидчику.