Внутри Златоуста полыхнуло пламя. Да что она творит?!

— Бажена, еще раз так сделаешь, я тебе…

Услышав плеск, Златоуст, тяжело и раздраженно вздохнув, обернулся. Осока убегала!

Ну, убегала настолько, насколько ей могла это позволить морская вода.

— Осока, постой! — сам было хотел ринуться в воду Златоуст, но оступился: сапог тут же пропитался водой. — Это всего лишь шутка! Я попрошу кесаря Деменция, чтобы он объяснил им все, слышишь?

Но Осока и не думала останавливаться, будто и не слышит Златоуста вовсе. Да что за несуразица?! Неужели она голоса разума не слышит?

— Чем дальше будешь идти, тем вероятнее, что твоя книжка промокнет!

Это все же ее остановило. Осока застыла на месте, прижимая к груди свое сокровище. Но на Златоуста по-прежнему не смотрела, в воду уставилась.

Дрогнула. Сердце Златоуста остановилось от ее вида.

Она же и так мерзла, а теперь еще и в воде, в своей плотной поневе, которая наверняка облепила ей ноги. Впервые в жизни, наверное, Златоуста волновала такая мелочь, но он не мог просто стоять и смотреть.

Скинув кафтан, Златоуст бережно сложил его на берегу. Осколок припрятал во внутренний карман, который только Златоуст знал, как открыть. Он туда нередко складывал деньги, когда жил в Дубравном княжестве. Думалось ему, воров здесь не меньше, чем на родине.

— Стой на месте! — приказным голосом воскликнул Златоуст, входя в воду.

Не так уж и противно! Привыкнуть можно. Как ни странно, вода оказалась теплее, чем днем. И что его заставило думать, что вода холодная? Дрожь Осоки, наверное.

А от холода ли она дрожала? Не от страха ли? Укол стыда пронзил Златоуста насквозь.

— Не уходи! Я сейчас доберусь до тебя, и мы поговорим.

Но Осока не уходила. Стояла на месте все в том же положении, только пуще осунулась, головой зарываясь в плечи. Чуткое ухо Златоуста услышало гулкое, недовольное Медвежье мычание.

— Расслабься, я тебе ничего не сделаю. Я хочу по-го-во-рить.

Слишком близко Златоуст подходить не решился. Вместо этого он застыл в двух хвостах от Осоки. Может, он сможет ненавязчиво намекнуть ей, что можно возвращаться. Придется подбирать слова.

Затянулось молчание. Златоуст, выпрямившись, поглядел на звезды, на их отражение в воде. Месяц искажался в водяной ряби, исходившей от дрожавшей Осоки.

— Хм… А почему ты не можешь просто взять и раздвинуть воду? Я понимаю, ты объясняла это Солнцеславе, но я так и не понял…

— Дело даже не в том… — скромно повела плечом Осока, бросив на него взгляд, в котором, кажется, промелькнуло любопытство. — Я пробовала управлять морской водой…

— И что?

— И у меня не получилось. Могу управлять только пресной.

Она попыталась изобразить улыбку, но это у нее никогда не получалось. Видно, притворяться — не ее конек.

— А я могу управлять огнем, если я могу делать взрывы? — склонил голову набок Златоуст, одно ухо направив в сторону Осоки, чтобы четче слышать ее бормотание.

— Н-нет… Прости.

— За что ты извиняешься? — то ли удивленно, то ли раздраженно бросил он. — Ты же не виновата в законах вильей силы!

— Ну… Да, наверное, ты прав.

Похоже, она и впрямь с ним соглашалась. Как это работает?

— Я тебя не понимаю.

— Это в порядке вещей.

— Я не это имел в виду…

— А я это.

Разговор уходил куда-то не туда. По крайней мере, Златоуст перестал его понимать.

— А откуда ты знаешь? — шуточно подначил ее он. — Может, я особенный!

— Знаю. Бабушка мне об этом рассказывала, — гордо заявила она.

С этими словами она крепче прижала книжку. Златоуст вспомнил: она говорила о своей бабушке. Что бабушка была Болотной Ведьмой и Лошадью. Последнее он до сих пор не до конца понимал, но тогда лишних вопросов задавать не стал, а теперь в нем загорелось любопытство.

— Это бабушка написала твою книжку, да?

Осока не ответила, лишь опять губы поджала. Ага. Он поймал ее.

— Это твой учебник?

— Что?.. — недоумевающее сдвинула густые брови она.

— Ну, учебник по ведьмовству. От бабушки. Я правильно понял?

Златоуст понял: попытки заглянуть ей в глаза не тщетны. Потихоньку она оборачивалась. Полушагами, но вот-вот встанет к нему лицом.

— Ну и зачем тебе это? — неожиданно резко выдала Осока. — Хочешь все мои тайны выведать? А я тебе вот что скажу: если бы вы мне раньше сказали, что к дракону собираетесь, я бы предостерегла вас. А вместо этого я узнала обо всем последней.

— Ты нас обвиняешь?! — оскорбился Златоуст и хотел было припомнить ей, кто ее всю дорогу тащил, но осекся.

Она им жизнь спасла. Не было честным ее в этом попрекать. И вправду, он и сам помнил, что ей ничего не рассказал.

— Я забыл, потому что за нами постоянно гнались. Мне было просто не до этого!

— Я понимаю, — тихо признала она. — А что мне было делать? Мы гнались так, будто нас вот-вот поймают. Мне и самой было не до этого.

Говорила она спокойно, не обвиняя, но и не оправдываясь. И даже задерживалась на глазах Златоуста несколько раз.

— Я не хотела, чтобы вы умерли! — вдруг воскликнула она. — Я бы нашла предлог, чтобы не рассказывать о книге, но подготовила бы вас! Зачем мне губить тебя?

Казалось, она сейчас расплачется. В этот миг Златоуст испытал самый болезненный укол вины: чего же он ее доводит? Да плевать на эту книгу! Это не стоит ее слез.

— Осока, — сказал он тихо, но твердо, — я обещаю не смотреть в твою книжку, пока ты мне сама не разрешишь. Хорошо?

Испустив «угу» так, будто сбросив с себя оковы тяжелые, Осока вдруг подалась вперед и врезалась в грудь Златоуста, точно пытаясь сбить его. Но в самом деле ей то не было нужно: она лишь уперлась ему в грудь и, сопя так, словно пытается сдержать слезы, задрожала. Он обнял ее, неловко и смущенно. Все-таки довел ее до слез… Дурак.

— Спасибо, — сказала она и, упершись в него подбородком, подняла взор.

Она улыбалась. От души отлегло! Он ее не обидел.

— Ну же, пойдем. А то одежда будет солью вонять даже после стирки, если нам удастся ее в ближайшем времени постирать, — усмехнулся Златоуст, огибая рукой плечи Осоки.

Она скромно кивнула, но в ней, видимо, все же нашлись силы смотреть ему в глаза. Наверное, после такого сложно будет кого-то убедить, что Златоуст о ней заботится, потому что…

И впрямь, почему?

Но Златоусту меньше всего хотелось сейчас искать ответы. И задумываться о том, кто как посмотрит. Какая разница? Справится как-нибудь.

Выбравшись на берег, Златоуст всем телом ощутил дуновение ветра. Осока под его боком тоже дрогнула, но теперь от холода. Завидев свой кафтан, Златоуст высвободил Осоку из объятий и, бегло подняв кафтан с песка, встряхнул его. Протянув Осоке свою самую дорогую одежку, он чувствовал гордость: предусмотрел же!

— Мне ночью не холодно, а тебе, как я погляжу, прохладно. Можешь носить, сколько хочешь.

— Я… Я не могу… — пискнула она, отворачиваясь.

— Я не предлагаю. Я настаиваю.

Златоуст растянулся в довольной улыбке.

— Ты похож на объевшегося кота, — буркнула Осока, но кафтан все же взяла.

— Кто бы говорил, мышка!

Осока вскинула бровь, но не ответила — лишь накинула кафтан.

— А насчет книжки… — начала Осока, выжимая поневу, но Златоуст и сам знал, что она скажет:

— Дай угадаю. Ведьмовская тайна?

— Именно.

И Осока направилась в шатер, гордо вскинув уши. Златоуст бы сказал ей что-нибудь вслед, да не мог. Оставила она его с носом. И он, кажется, этому был даже рад.

[1]Давным-давно разнеслись по Берскому Царству сказания о Чудомире, князе Дубравного княжества (чаще его называют княжичем, поскольку лишь в конце истории он становился князем), храбреце с добрым сердцем и чистой душой. Он всеми силами старался предотвратить опустошающую войну с Империей Лонг, а когда война все же состоялась — участвовал в ней и прослыл великим богатырем. Один из немногих князей, кто удостоился чести называться богатырем. Милолика-чудесница — его невеста, которую он спасал из полона Империи Лонг.