Все же накинув рубаху, поплелся Лун за Солнцеславой прямиком к берегу. Где-то вдалеке мелькали черные точки, Лун видел их чуть точнее, поэтому тут же опустил взор. Солнцеслава молча встала ему за спину, облокотив грамоту и писало ему ниже лопаток.

— Что же, наговаривай мне!

— Ой, что же? Как же? Ты же певица!

— Ну, я в другие слова сложу, а ты говори просто, что видишь.

— А тебе оно точно нужно?

— Точно.

— Точно-точно?

— Лун!

— Хорош-ш-шо…

Вскинув взор, Лун поймал взором толпу черных точек и сощурился. А отсюда все равно ничего срамного не разглядишь! Зато разглядишь, что эти зверолюди встали в ряды и круги и начали дергаться.

— Похоже… на танцы, — неуверенно пробормотал Лун.

— Да? И вправду, я давно услыхала барабанный наигрыш, — где-то за спиной промурчала Солнцеслава, водя писалом по грамоте.

Лун от боли дернулся: Солнцеслава на него так давила, что, казалось, он чувствовал, как она выводит каждую букву.

— Солнцеслава… Послабее, будь добра, — жалобно отозвался Лун и ощутил, как от спины отлегло.

— Ой-ой! Прости, Лун, — бросила она и хихикнула. После недолгого шуршания Солнцеслава продолжила: — А что за танец? Опиши-ка его!

Не хотел Лун возвращаться к тем незнакомцам, но приходилось. Но ничего, чего бы ему не пришлось по духу, он не заметил, наоборот — когда вгляделся, он был поражен. Их танцы не были похожи на берские, это точно.

Гибкости и силе этих зверолюдей позавидовали бы даже умелые воины Берского Царства. Воины Союза танцевали плавно, их движения перетекали из одного в другое, они возносили руки, плавно опускали их, а потом по рукам проходилась волна, точно морская, и они заходили на новый круг, оборачиваясь и перемещаясь всем телом. Некоторые исполняли прыжки через голову и перекаты, танцевали на руках. Лун бы сравнил такое разве что с танцем Кошек в Царстве.

Порой он видел на рынке прелестных Кошечек, девиц, что исполняли не похожие ни на что плавные, медленные танцы. Мама никогда не любила этих девиц, говорила, мол, не в том месте они показывают свои прелести, а маленький Лун не понимал тогда, почему мама злится. Это же было так здорово! Слаженность танцовщиц походила на извивающиеся движения змей, загадочных и опасных, но безумно красивых, и даже если их многие боялись и презирали, то Лун всегда уважал их природу, недостижимо прекрасную. Поэтому он всегда с восхищением смотрел на Кошечек, гибких, нежных, плавных.

И Солнцеслава не была исключением.

— Что ты видишь? — донесся до его уха ее сладкий голосок.

— Я?.. — растерянно выдохнул он.

— А кто же еще? Лун, будь внимательнее! Ты мне невероятно поможешь, если сосредоточишься.

— А, я увидел, что они делают, да, — проснулся вдруг он.

— И-и-и?.. — недовольно протянула Солнцеслава.

— Ну… Они танцуют… Они двигают всем телом очень плавно. И прыгают, даже через голову. И на руках танцуют.

— Ого! Это что же за кошмарное действо они задумали? — подозрительно вопросила Солнцеслава.

— О, нет-нет! Вовсе нет. Это выглядит очень красиво.

— Можешь сравнить со своими воспоминаниями? Мое сердце верит, что ты уже видел нечто такое же красивое в прошлом.

— Похоже на то… На то… — замялся Лун, не разумея, сказать или умолчать. Но язык его будто ему не подчинялся: — Как ты тогда с-с-станцевала с феями…

Солнцеслава замолчала. Лун весь похолодел: неужели ей неприятно это слышать? Он ее удивил? Опозорился? Зачем, ну зачем он сказал?! Кому нужны добрые слова от такого, как он?! Да точно уж не ей! Наверное, она…

— Я слышала тысячи похвал, — сказала она то, о чем Лун подумал, но продолжила так, как он и не догадывался, — но твоя мне милее всех.

Спины Луна что-то коснулось. Грамота соскользнула. Теплые и гладкие руки легли ему у боков, а лоб уткнулся в место, где лежала грамота.

Лун застыл. Не знал он, что ему делать. Впервые он такое говорил, впервые чувствовал и не мог он ничего предпринять. Нарастало волнение, но вместе с тем было приятно душно, точно тело облилось медом сладким.

Но мелькнула мысль запоздалая в голове — как же это все звучит неправильно! Так не должно быть! Не должно быть, чтобы она так отвечала. Почему не должно быть? Матушка его знает! Но вот чувствовал Лун: неправильно это все. Непривычно.

— Солнцеслава, прости…

— Солнышко. Меня так мама с папой называют.

— Нет, я так не могу! — вскрикнул вдруг он и отстранился.

Облокотившаяся на него Солнцеслава тоже потянулась вниз, и понял Лун, что ошибся теперь уже дважды. Ловко подхватив ее под руки, остановил он ее от падения, лишь хвостик ее пшеничный коснулся воды, накатившей в тот самый миг.

Солнцеслава вскрикнула и тут же бросилась Луну на руки. Он же, совсем не готовый к такому, подхватил ее и отошел, покачиваясь, но на ногах устоял. Руки, ноги, хвост — вся Солнцеслава его обвила-оплела. Лун смотрел ей в затылок, уткнувшийся ему в плечо.

— Что-то случилось, Солнцеслава? Эта вода опасна?!

— Н-нет… — пробурчала она, не ослабляя хватки. — Я просто не люблю… воду.

— Как же так? Ведь тогда, на Спокойном Побережье, ты окунала голову! И рядом с Гномьим хребтом…

— Я не задевала шерсть. Мокрая шерсть — гадость редкостнейшая!

Осознавая глупость положения, Лун невольно улыбнулся. До чего же глупо вышло! Пропустил он смешок, и Солнцеслава отстранилась, чтобы заглянуть Луну в глаза.

— Хей! Что смешного?! — натянуто улыбнулась она, видно, пристыдил ее Лун.

— Н-ничего, — замялся он, отнюдь не желая ее обидеть.

— Ну-ну! Хохочет он вовсю! Ну, я тебе покажу! — по-озорному воскликнула Солнцеслава и куснула Луна за нос.

Вроде бы больно не было, но не очень приятно, поэтому Лун заерзал так, что Солнцеславе пришлось соскочить с его рук.

— Вот тебе! Потому что над Солнцеславой Соловьиным Сердцем нельзя смеяться! — рассмеялась она.

Придерживая руками нос, обернулся к ней Лун и не сдержал улыбки. Такая маленькая да такая хитрая!

— И да, Лун! Не надо отказываться от моих любезностей. Они рано или поздно настигнут тебя!

— Я не отказывался…

— Как же, как же! Обидно, между прочим, — сердито поставила руки в боки Солнцеслава, но на ее лице все еще сияла улыбка. — Ну, это ничего. Согласишься еще у меня! Помяни мое слово!

А ведь говорила она так, точно это какое-то соревнование. Пусть она и одаренная, силен в ней дух соперничества. И Лун не мог нарадоваться ее веселью.

Только вот не мог принять того, что она так открыто вручает ему. Как бы ни хотел. Ведь так не должно быть. Ведь так никогда не было.

Глава седьмая. О крепком плече и пробуждающем голосе друга

Такого порядка Бажена в Берском Царстве не видывала! И впрямь, отличались от них вондерландцы, они-то всю жизнь войне посвящали. В училище не уставали повторять: Вондерландия и война — нераздельное целое. Их страна, как жар-птица, родилась из пепла междоусобиц. Ей суждено было нести за собой пламя битвы.

Но не любоваться ровными рядами вондерландцев пришла Бажена, а найти их царевича и добиться у него ответов. Слишком уж он большой загадочник! Бажена недолюбливала все, что непросто, ибо непростое чаще всего приносит сложности, а сложности зачастую приносят несчастья.

Недолгим был путь Бажены: кесаря Деменция она обнаружила у берега, кудри его златые развевались на солоноватом ветру, а живот оказался оголен. Бажена усмехнулась: как бы он не переметнулся к диким зверолюдям, что чуть поодаль купались в морской водичке. Однако не могла не признать Бажена: был Деменций поистине красив — смугл, но ровен был цвет его кожи, руки и ноги подтянуты, грудь и плечи широки по-гордому.

— Нежишься на солнышке, мелкий кесарь? — бросила Бажена издалека, чтобы вояки, окружавшие своего государя, не наставили на нее оружие.

— Жар на землях Та-Ааи суров, но не суровее, чем в родной Игнисовой Могиле, — отозвался Деменций пространно, рукой махнув. Подданные его расступились. — К слову, не могу привыкнуть, что ты называешь меня так… нота… невежливо, я имею в виду.